Истории таверны «Распутный единорог» - Роберт Асприн

Деньги отправились в карман, а Зэлбар почувствовал на себе взгляд полный ненависти, но отвернулся и потянул за собой Рэзкьюли.

— Четыре медяка! С тебя запросили на три больше!

— Знаю, — кивнул Зэлбар. — Но я отказываю им в удовольствии поторговаться. Думаю, что за лишний медяк стоит посмотреть на их лица, когда я даю понять, что они торгуют ниже стоимости, и это одно из немногих удовольствий, что можно найти в этой адовой-дыре.

— Никогда не думал об этом в таком плане, — со смехом сказал Рэзкьюли, — но ты прав. Мой отец разозлился бы, если бы кто-то нарочно переплатил ему. Будь добр, дай мне попробовать, когда мы будем покупать вино.

Отказ Рэзкьюли торговаться вызвал ту же реакцию и у виноторговца. Мрачный тон их разговора, с которым они вошли на базар, улетучился, и они готовы были перекусить в более веселом расположении духа.

— Ты позаботился о еде и питье, я позабочусь об остальном, — заявил Рэзкьюли, засовывая бутылку вина за пояс. — Я знаю местечко, одновременно и приятное и успокаивающее.

— Очевидно за городом.

— Да, прямо за Общими Воротами. Сходим туда, город не соскучится без нас в течение часа или около того.

Зэлбара легко было уговорить, больше напирая на любопытство, чем на убеждение. Кроме отдельных случаев патрулирования по Улице Красных Фонарей, он редко попадал за пределы Северной Стены Санктуария и никогда не бывал на территории к северо-западу, куда сейчас его вел Рэзкьюли.

Здесь совсем другой мир, словно через волшебные ворота они попали в другую страну. Строения располагались далеко друг от друга, между ними зияли открытые пространства в отличие от скученности лавок и узких переулков внутри города. Воздух был свеж и напрочь отсутствовало зловоние немытых человеческих тел, толкающих друг друга на переполненных улицах. В такой мирной обстановке Зэлбар расслабился. Как тяжелую одежду он сбросил с себя бремя забот по патрулированию в ненавистном городе, предвкушая ничем не тревожимый обед в приятной компании.

— Может быть, ты сможешь поговорить с Темпусом? Мы не симпатизируем друг другу, но если бы он нашел другую мишень для своих насмешек, то намного смягчил бы мою ненависть к себе.

Зэлбар бросил настороженный взгляд На своего товарища, но не заметил и следа того слепого гнева, который тот выказал ранее. Вопрос показался честной попыткой со стороны Рэзкьюли найти компромиссное решение сложившей ситуации.

— Я бы давно сделал это, если бы считал, что это поможет, — неохотно вздохнул он, — но боюсь, что едва ли могу повлиять на него. Если и будет какой-то результат, то прямо противоположный. Он только усилит свои нападки, чтобы доказать, что меня он тоже не боится.

— Но ведь ты старше его по званию, — возразил Рэзкьюли.

— Официально, да, — его друг Пожал плечами, — но мы оба знаем, что существует громадная пропасть между тем, что официально и что истинно. Темпус пользуется расположением Принца. Он свободен и выполняет мои приказы только тогда, когда ему это выгодно.

— Но вы же держали его вне Дома Сладострастия…

— Только потому, что я убедил Принца в необходимости поддерживать добрую славу этого Дома до прибытия Темпуса, — возразил Зэлбар, качая головой. — Я должен был давно пойти к Принцу, чтобы покончить с дурным поведением Темпуса, но этим вызову лишь его ненависть. Ты же видишь, он делает, что хочет в Саду Лилий, а Принц смотрит на это сквозь пальцы. Нет, я не могу рассчитывать на то, что окажу воздействие на Темпуса. Не думаю, что он набросится на меня физически, учитывая мое положение телохранителя Принца. Но также не думаю, что можно рассчитывать на его помощь, если вдруг в схватке я окажусь и трудном положении.

Только тогда Зэлбар заметил маленький садик с цветами, разбитый рядом с домом недалеко от тропы, по которой они шли. В саду работал человек, поливая и подрезая растения. Эта картина вызвала у цербера внезапный прилив ностальгии. Как давно это было, когда он находился далеко за пределами Императорского Дворца в Капитолии и боролся со скукой, наблюдая, как садовники ухаживают за землей, засаженной цветами? Казалось, прошла целая жизнь. Несмотря на то, что он был профессиональным солдатом или, может именно потому, что он был солдатом, он всегда восхищался спокойной красотой цветов.

— Давай поедим там… под деревом, — предложил он, указывая на место, с которого открывался вид на сад. — Это самое лучшее место.

Рэзкьюли помедлил, посмотрел на дом с садом и хотел произнести что-то, но передумал, пожал плечами и направился к дереву. Зэлбар увидел, что на лице друга на мгновенье промелькнула озорная улыбка, но не обратил внимания, предпочтя вместо этого рассматривать картину мирного сада.

Оба пообедали, как закаленные в боях участники походов на привале. Вместо того, чтобы сидеть лицом друг к другу или рядом в тени раскидистого дерева, они прислонились друг к другу спинами. Глиняную бутыль с вином они осторожно положили в пределах досягаемости обоих. Такое положение давало им не только полный обзор, чтобы отобедать без помех, оно создавало краткую иллюзию одиночества каждому из них — редкая вещь для тех, чья профессия требовала присутствия в любое время по крайней мере дюжины своих коллег. Чтобы продлить ее, они ели в молчании. Никто не пытался завязать разговор и не потерпел бы этого, пока оба не покончили с едой. Таково было правило людей, которые полностью доверяли друг другу.

Оглядывая со своего места сад с цветами, Зэлбар мысленно вернулся к своему прежнему разговору с Рэзкьюли. В его работу входило поддержание мира среди церберов по крайней мере в той степени, в какой их личные расхождения не мешали бы выполнению обязанностей. Ради этого он успокаивал своего друга и по мере сил упреждал открытую стычку… пока, по крайней мере. В условиях достигнутого таким образом мира Зэлбар мог признаться самому себе, что он целиком на стороне друга.

Шумные громилы были не в новинку в армии, но Темпус был громилой особого рода. Будучи абсолютно убежденным сторонником дисциплины и порядка, Зэлбар чувствовал отвращение к нему, его приводило в ужас поведение Темпуса. И более того, Темпус действительно пользовался расположением Принца, так что Зэлбар не мог выступить против него открыто, несмотря на все более и более широко распространяемые слухи о его аморальном и преступном поведении.

Цербер хмурился, когда думал о тех вещах, о которых слышал и которым был свидетелем. Темпус открыто потреблял одурманивающие вещества на службе и вне ее. Среди граждан Санктуария, которых нелегко было запугать, у него быстро формировалась репутация грубияна и садиста. Ходили даже слухи, что он методично охотился за продавцами мечей в голубых масках, которых нанимал бывший гладиатор Джабал, и убивал их.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});