Шпага Софийского дома - Андрей Посняков

«…фрязин именем Гвизольфи…» Что?

Увидев знакомое имя, Олег Иваныч тряхнул головой, прогнав накатившую вдруг сонливость.

«На Софийский двор от Ивана сына Флегонтова, что на Федорова живет. О том доношу, самолично слышав и видев как на вощаника Петра дворе, на ручьи, скопячася стригольники, Алексей, что у них за главного, да протчие. Слышав нового, что на Новеграда в ноябре месяце придяше. Фрязин, именем Гвизольфи, Захарий. Фрязин тот многих прельщаша словесами богомерзкими да кощунами да супротив Софийского дому глумяшеся. Говорил-де Троицы Святой и нету вовсе. А вси слушали и головами кивали согласно. А кто слушал, вот: Алексей, священник, не знаю, какой церквы, сам Петр вощаник сы подмастерия да с домочадцы всими, да для того зашедший отрок софейский Григорий…»

Опять!

Олег Иваныч с досадой стукнул рукой по столу. Ну, доигрался Гришаня, уж сколько предупреждали его!

«…отрок сей Григорий Святу Троицу радостно поносиша и жидовинску веру Гвизольфину всяко славил. Рек, будто вера та всяко лучше, да святей, да пригожее, тако же грил всяки слова богомерзкие, похвалятяся, будто Иону-владыку самолично извел, в питие зелье подсыпав».

Что за ерунда такая?

Ну, на собранье стригольничье, допустим, Гришаня вполне мог пойти. Но только из чистого любопытства: послушать того же Гвизольфи или Алексея, а вовсе не затем, чтобы сомневаться в истинности Святой Троицы, говорить «богомерзкие слова» и уж, тем более, хвастаться в совершении преступления, которого вовсе не совершал!

Значит — донос ложный. Хорошо, пощупаем завтра этого Ивана, сына Флегонтова, с чьих слов поет. Хотя…

Догадывался Олег Иваныч, с чьих… Нюхом, можно сказать, чуял!

В богатой усадьбе, что на Федоровском ручье, напротив церкви Федора Стратилата, тоже не спали. Ходил по горнице боярин Ставр — богатый, красивый, с глазами оловянными — на лавку присаживался да самолично рейнского подливал Ивану, сыну Флегонтову.

— Пей, пей, Иване!

— Ну, за здравье твое, боярин Ставр!

Иван — стриженный в кружок длинный костлявый мужик с редкой бородкой в не первой свежести армяке — послушно опрокинул в себя изрядной величины кубок. Склонившись над сундуком, Ставр отсчитал из шкатулки несколько мелких медных монет, обернулся, натянув на лицо улыбку, сунул деньги гостю:

— Возьми, друг сердечный!

Друг сердечный и не отнекивался. Бережно взяв деньги, аккуратно завязал в тряпицу, положил за пазуху.

Выпив на дорожку, засобирался…

Ставр щелкнул пальцами:

— Проводи, Тимоша, гостя!

Тимоша — не кто иной, как разбойная харя Тимоха Рысь, из Москвы недавно вернувшийся, — понятливо кивнул, ухмыльнулся. Накинув на плечи плащ, вышел следом за Иваном.

Боярин хищно потер ладони, уселся к столу, с аппетитом потянулся ложкой к тарелке с копченым поросенком.

Не успел он отужинать — вернулся Тимоха Рысь. Показал чуть оттертый от свежей крови нож, ощерил губы в улыбке.

— На, выпей!

Ставр плеснул в кружку корчмы. Плеснул изрядно, не жадничал.

Не смея сесть, Тимоха выпил стоя. Проглотил одним махом, взглянул на боярина, словно верный цепной пес. Впрочем, он им и был, таким псом, вот уже лет пять, а то и побольше.

— Медь, что с мертвяка, себе оставь, — благостно разрешил Ставр. — Ну, ступай пока. Что встал?

— Там, в людской, Митря. — Тимоха чуть замялся. — Спрашивает, может, девочек привести? Тех, что я с Москвы привез. Такие есть пухленькие, батюшка…

— Девочек? — боярин задумался, наполовину вытащил из ножен кинжал. Тонкие губы его изогнулись в холодной улыбке. — Девочек? — еще раз повторил боярин. — Нет! — Он резко задвинул клинок в ножны. — Не теперь… теперь пока другое…

Кивком головы выпроводив Тимоху вон, Ставр уселся за стол, вытащил из шкатулки берестяные квадратики с именами. Разложил кругом:

— Феофилакт — Пимен — Варсонофий — Макарьев Кирилл — Панфил Селивантов — Гвизольфи, фрязин — Алексей-стригольник — вощаник Петр — Григорий-отрок — Иона.

Ставр усмехнулся, поднеся последний квадратик к дрожащему пламени свечи. Сухая береста вспыхнула враз — боярин едва успел разнять пальцы — упала на стол, догорая, становясь грудой черного пепла. Иона… Нет больше Ионы.

Ах, да, главное-то…

В центр круга положил Ставр новый, самый большой квадратик.

— Олег, человек Софийский…

Подумав, добавил к нему другой:

— Софья.

Оловянные глаза боярина на миг вспыхнули злобой.

Искривив в ухмылке рот, он медленно, одним пальцем, вытащил из круга Пимена. Бросил на пол. Задумчиво потянулся к Григорию-отроку… Потом, словно передумав, тронул Олега.

Крикнул, дверь распахнув:

— Митрий!

Вмиг возник на пороге козлобородый, словно того и ждавший. Ощерился:

— Девок да кнут, батюшка?

— Самострел готовь. И паклю!

— Давно готовы, кормилец!

— Проверь! Пшел покуда.

Низко поклонившись, Митря Упадыш скрылся в дверях, почтительно пятясь задом.

Утром было темно, холодно и противно. Выл за стенами избы ветер, бросал в слюдяное оконце мокрый, пополам со снегом, дождь. Где-то рядом, на Славной, тоскливо выла собака. Говорят, к смерти. Вот только — к чьей?

Олег Иваныч сел на постели, потянулся, ступил босыми ногами на холодные доски пола. Бросил взгляд на разбросанные по столу грамотки, быстро оделся, разбудил слуг — поехали к заутрене, в ближнюю церкву Ильи, на Славне. Церковь-то, вот она, из ворот только выйди — три шага. Нет, велел Олег Иваныч коня седлать каурого — невместно человеку при должности этакой пешком шариться, словно шильник какой, — а престиж здесь много значил. Не только по одежке встречали — по делам, по повадке, по важности.

Заутреня не началась еще. Входя в церковь, перекрестился Олег Иваныч на иконы, истово перекрестился, попросив у Христа помощи в делах своих многотрудных. Приветливо поздоровался с батюшкой, отцом Николаем, кивнул дьякону да церковным служкам.

Во время молитвы уже краем глаза углядел рядом Олексаху — первого своего помощника. Тот уже постоянно рядком жил, у зазнобы своей, Настены, на Нутной. Нутная улица — в трех кварталах от Ильинской церкви, там и свои церкви есть: Филиппа Апостола да Николая Чудотворца, однако к заутрене завсегда теперь ехал Олександр в церковь Ильи, к начальству ближе. Ехал на лошади казенной, по указке Олега Иваныча Олексахе со владычной конюшни выданной. Татарская та лошадка была — неказиста, да надежна — Олексахе другой и не надобно, рад был — аж светился весь. Уже всерьез стал о женитьбе подумывать на Настене своей, зазнобушке. Хоть и двое ребят у Настены-то, и постарше она лет на семь — да, видать, прикипело сердце. Муж Настенин, как ушел когда-то с ушкуйниками, так и сгинул неведомо где. О том точно никто ничего сказать не мог, так и жила Настена в неведенье, соломенною вдовицей.

На двор Софийский поехали вместе. По пути Олексаха сплетни новгородские сказывал, будто бы завелся в Новгороде волк, ночами на запоздалых путников нападавший. А может, то и не волк вовсе, а давешний оборотень-волкодлак!

— Страсти ты какие с утра рассказываешь, — поежился в седле Олег Иваныч. — Нечего сказать, благостно рабочий день начинаем, с волкодлаков да прочей нечисти.

Оба, не сговариваясь, перекрестились на церковь Успения — как раз подъехали к Торгу. Пустоватому — рано пока, хотя и так уже суетились людишки.

По пути заскочили в посадничий приказ — там тоже рано работать начинали — те самые клерки, молодые да вежливые, с кем Олег Иваныч уже имел случай познакомиться ближе. При нехороших, так скажем, обстоятельствах. Теперь уж — со вчерашнего дня — его подчиненные.

— Чего у вас тут? — заходя, кивнул Олег Иваныч. Ребятки повскакали с лавок, поклонились, тут же и информацию предоставили — труп на Федоровском ручье обнаружился. Свеженький…

— Тьфу-ты! — Олег Иваныч тоскливо посмотрел в окно. — Опять истерзанный?

— Нет. На этот раз целый. Вон, Никита заметил, он живет там.

Никита — худощавый парень с серьезным лицом, поклонился:

— На волкодлака вроде бы не похоже — ран особых нет, ножом зарезали, в карманах и за пазухой пусто.

— Ну, в таком разе то ваша подследственность. Имя, конечно, еще не успели установить?

— Почему не успели? — пожал плечами Никита. — Покойник-то знакомый оказался: Ванька, Флегонта-мешочника сын. Он рядом со мной жил, на Ручье.

На Софийском дворе, в приказной палате, судили-рядили с Олексахой. По всему выходило — подставное лицо этот Ванька Флегонтов, ныне, увы, покойный. Не спросишь теперь его ни о чем и ни о чем не узнаешь. Предположения только можно строить, догадки. Кто там на Федоровском ручье самый большой Олегов недоброжелатель? Однако не настолько глуп боярин Ставр, чтобы следить у своего же дома. Этого Флегонтова можно было и в другом месте пришить, хоть в корчме у того же Явдохи. Поленился Ставр? Нюх потерял? Или — не его это работа? Случайные шпыни ночные. Вон и посадничьи говорят, что никаких ценных вещей на трупе не осталось. Так что вполне может — и разбой обычный… А может, и нет… Думай тут теперь, ломай голову. Одно ясно — Гришане надо бы отъехать куда-нибудь, в монастырь какой дальний. Причина? Причину пущай сам ищет!