Сгоравшие заживо. Хроники дальних бомбардировщиков - Иван Черных

Стрелка высотомера торопливо бежала по окружности, отсчитывая потерянные метры: 5000, 4000, 3000… Александр снял кислородную маску и услышал, как гулко бьется сердце в напряженном ожидании, в одном стремлении — подойти к цели незамеченным. Летавшие ранее сюда экипажи рассказывали, что аэродром прикрывает радиолокационная станция с мощным прожектором, который включается лишь тогда, когда ловит самолет. Потом к нему присоединяются другие. В перекрестье бьют зенитки, сзади подходят истребители. Но пока все тихо. Высота падает до 1800. Хватит. Александр дает газ моторам.

— Так держать! — властно и с мольбой кричит Ваня. — Так…

И вот она, ослепительная вспышка фотографирующей бомбы!

Глаза еще не успели освоиться с темнотой, как сверкнул голубой луч прожектора. Сверкнул как неотразимый клинок, с первого же выпада пронзающий противника. И все-таки он запоздал. Всего лишь на долю секунды, но этой доли вполне хватило, чтобы ночной фотоаппарат сделал свое дело. А теперь… Теперь, как в том полете на косу Чушка — вниз, влево. Александр накинул на глаза светозащитные очки и толкнул от себя штурвал. В бомбардировщик уже впилось около десятка лучей. Теперь рывок вправо. И вниз! Вот так. Лучи клонятся вместе с самолетом к самой земле, словно застряли в его чреве. Кругом бушуют разрывы снарядов, темноту пронзают трассирующие пули.

Вниз, вниз!

— Саша, что ты делаешь?! — истошно крикнул Серебряный. — Под нами Керчь, крыши домов. Набирай высоту!

Теперь и он во всполохах разрывов увидел горбатые крыши. Выхватил машину из крутого снижения и повел по горизонту. Низко? Да! Но в этом спасение. Лучи прожекторов выпустили самолет, отстали. Зенитные снаряды рвутся выше. И пусть фашисты лупят в белый свет как в копеечку.

— Под нами море! — торжественно доложил штурман. — Курс сорок пять.

— Домой? — с подвохом спросил Александр. Но Ваня этого не заметил, почти пропел:

— Домой, домой!

— Думаешь, к Тамаре своей еще успеешь?

— Нет. Лучше давай по пути к твоей гречанке заскочим, ведь она приглашала, — не остается в долгу штурман. И оба весело рассмеялись.

* * *

Александру снился берег Черного моря, пляж. Купаются люди, загорают. Он плыл к берегу, плыл, напрягая все силы, а волны относили его обратно. Он уже начал выбиваться из сил и в это время увидел Ирину. Она ходила по берегу и звала его не своим, а мужским голосом, и не по имени, а официально, по фамилии:

— Туманов! Туманов!

Он хотел отозваться, но понимал, что не может — захлебнется. Да и сил не было.

Тогда Ирина позвала штурмана:

— Серебряный! Ваня!… Да проснитесь же вы, черти! — И Александр узнал голос — Омельченко. Тут же вскочил. Точно: над ними склонился командир полка с какими-то листами в руках.

— Проснулись, сони! — Подполковник обхватил руками Ваню, чмокнул в щеку, потом Александра. — Спасибо, други! Не мог утерпеть до утра, разбудил. Отличные снимки привезли. Аэродром действующий. Комдив велел реляцию писать, тебя — к капитану, — ткнул он Александра в грудь, — тебя — к штурману звена. В общем, с завтрашнего, нет, уже с сегодняшнего дня принимайте звено, капитан Туманов.

10

3/V 1943 г. За период с 17 по 27 апреля на Сарабузском аэродроме уничтожено нашей авиацией 70 самолетов и убито множество немецких солдат и офицеров…

(Из разведданных)

Крушение надежд, планов и всего, что было и что должно было произойти, свершилось в один миг, в прекрасное майское утро, солнечное и напоенное запахами цветущей сирени, яблонь, акаций, не предвещавшее даже маленького хмурого облачка.

У столовой сидели солдаты и сержанты, о чем-то оживленно споря. Среди них сержант Фокин, воздушный стрелок-радист из экипажа капитана Алферова, вернувшийся утром из краткосрочного отпуска за десять сбитых в воздушных боях истребителей.

Разговор был интересный, и Пикалов, достав папиросы, примостился на краю скамейки. Закурил.

— Ты что-то путаешь, Фока, — возражал Фокину старшина Погорелов, механик с командирской машины. — В ту ночь Кулаков летел контролером. Последним. И летчики видели, как взорвался его самолет над целью. Предполагают, что осколок попал в ФОТАБ, вот она и рванула…

— «Предполагают»! — передразнил Фокин. — А я сам видел старшину Королева, разговаривал с ним. Никто их самолет не сбивал. Они еще до цели получили задание после фотографирования лететь в Панино с посадкой в Воронеже. И сейчас экипаж воюет на Северном флоте…

У Пикалова похолодело в груди. Значит, никакого взрыва не было… Значит, все подстроено… А он-то развесил уши, поверил… Потому-то его и не планируют в полеты более двух недель, засадили в класс с молодыми радистами и заставили титикать на ключе, учить их приему, передаче. Значит, Серебряный… От этой мысли даже озноб пробежал по коже. Неужели этот недомерок все время его так ловко дурачил? А пьянки, а секретная схема, а любовь и связь с Лещинской?… Кстати, он сейчас должен быть у нее… Так вот почему он при вербовке высказывал недоверие своей возлюбленной, требовал, чтобы его свели с «более солидным представителем разведки», и все время просил Лещинскую устроить ему рандеву с резидентом. Да, крепко же попался Пикалов-Хохбауэр на крючок. Усмехался над незадачливостью Петровского, считал его бездарью, а оказалось… Кого угодно мог он заподозрить в слежке, но Серебряного… А может, все это блеф, ошибка? Хотя какой смысл Фокину выдумывать? И говорил он с такой искренностью… Нет, он не выдумал, экипаж Кулакова жив… А что на это скажет Серебряный, новый сотрудник «Валли-4»?…

Пикалов заметил, как мелко подрагивают у него пальцы. Только не сорваться, не пороть горячку. Если его не арестовали, значит, что-то им нужно. Что — догадаться нетрудно: Петровский хочет выявить все его связи, арестовать сразу всех. Что ж, пусть подождет, «Кукук» торопиться тоже не станет. Надо предупредить Блондине. Хотя нет, она может наделать глупостей. Пусть пока все остается так, как будто ничего не случилось. А вот Серебряного прощупать надо. И в случае чего не церемониться с ним.

Пикалов сделал еще несколько затяжек, бросил окурок в урну и, не заходя в столовую, направился в станицу.

«Хвоста» за ним не было. Правда, это еще ни о чем не говорило: куда он направил стопы, нетрудно было определить, глядя вслед ему из окна столовой или казармы. А в станице — Серебряный и еще кто-нибудь. Что ж, пусть наблюдают, следят. Им овладела неодолимая решительность. Он еще им покажет, кто из них умнее и хитрее.

Неподалеку от села из-за куста репейника выскочила вдруг грязная, с клочьями линялой шерсти собака. Бездомная голодная дворняжка. Она даже не тявкнула, выскочила, видимо, чего-то или кого-то испугавшись, и у Пикалова вздрогнуло сердце. Ее появление было таким неожиданным, а нервы его так напряжены, что рука невольно метнулась к пистолету. Страх тут же сменился злобой, и Пикалов, прикинув, что выстрела никто не услышит, а если услышит, не придаст значения — в тире почти каждый день стреляют, — вырвал из кобуры пистолет. Не целясь, нажал на спусковой крючок. Раздался слабый хлопок — сработал пистон, — но выстрела не последовало.

Пикалов рванул затвор. На землю из патронника вылетел патрон. Пикалов поднял его. Патрон как патрон, с пулей, с пробитым капсюлем. В чем же дело? Потянул пулю и… вытащил ее. Пороха в патроне не было.

Вот в чем дело!

Проверил второй патрон, третий. Все без пороха. Кто же это сделал? Хотя чего ж тут гадать? Тот, кто постоянно находился с ним рядом, следил за каждым его шагом…

На квартире Пикалов не застал ни Серебряного, ни Лещинской. Хозяйка пожала плечами: они уехали еще вчера. Кажется, в Краснодар, к родственнику Тамары…

Похоже, Серебряному удалось настоять на своем, добиться встречи с Гросфатером. Дуреха! И его, Пикалова, не предупредила. Нет, медлить нельзя. Петля затягивается…

Он зашел в казарму. Три экипажа, вернувшиеся на рассвете с боевого задания, отдыхали. Но вытащить у кого-нибудь патроны не удалось: недалеко находился дежурный и наблюдал за ним. Может, предупрежден…

Пора было идти проводить занятия. Командование, чтобы сковать его и обезвредить, закрепило за ним группу радистов, 16 человек. Половина из них, наверное, соглядатаи…

Он зашел в землянку, оборудованную под радиокласс. Старшина группы сержант Колинога, гибкий, подвижный, как пантера, отдал ему рапорт.

— Вольно, садитесь. — Пикалов взглянул на часы, делая озабоченный вид; попросил Колиногу: — Товарищ старшина, займитесь пока с группой. Я в штаб на несколько минут отлучусь.

На аэродроме, на самолетных стоянках — всюду виднеются боевые листки, плакаты с призывами равняться на лучшие экипажи капитанов Арканова, Зароконяна, Туманова. А у КП начальник фотолаборатории фотомонтаж вывесил — результаты успешного бомбометания станции Джанкой.