Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу - Марина Кравцова

– Сударь, вы… кто?

Он как будто даже удивился этому вопросу.

– Я? Я – Потемкин.

В глазах Августы засветился восторг.

– Потемкин?!

Она присела в глубоком реверансе.

– Удивительная красавица! – вполголоса сказал сам себе светлейший. Спокойно подойдя к княжне, склонился над ее рукой.

– Никогда не имел счастья встречать вас при дворе, сударыня. Мне странным показалось, что Марья Саввишна несколько дней подряд заходит в пустующие комнаты, не зная, что я заметил и с интересом за ней наблюдаю. Поэтому покорнейше прошу простить, что нарушил ваше уединение! Я и не ожидал такого чуда!

Ласковый голос светлейшего, внимательный, глубокий его взгляд отозвались в душе принцессы неожиданным странным волнением. Потемкин галантно осведомился в свою очередь, кто она такая.

– Княжна Августа Тараканова.

– Княжна Тараканова? Вы?! – невольно воскликнул князь. – В Петербурге? И государыня скрыла от меня?

Впрочем, он тут же опомнился.

– Простите! Я был осведомлен о вас самой государыней, посему удивлен, княжна, что от меня скрыли ваше пребывание здесь.

– Ваша светлость! – Августа опустила взгляд, в котором Потемкин мог бы прочесть и грусть, и обиду, и сильное волнение. – Мы имели с государыней тайную беседу… простите… Но думаю, Ее Величество поверила в то, что меня оклеветали перед нею.

Потемкин смотрел на нее долго-долго, пристально, изучающе, и вдруг светло, совсем по-мальчишески улыбнулся. И спросил неожиданно:

– Княжна, вы в шахматы играете?

– Да, – удивилась Августа.

– Чудесно. Надеюсь, вы не откажитесь сыграть со мной партию?

…Склонившись над доской, они забыли обо всем на свете. Августу охватил неожиданный азарт, сильнейшее желание непременно обыграть светлейшего. Легонько двинула коня. Блеснул алмаз в кольце Потемкина, холеные белые пальцы на миг замерли, сжимая фигуру. Но вот словно четко припечатал ее к черной клетке, и, улыбнувшись, провозгласил:

– Шах!

Августа удивленно взглянула на доску.

– О, ваша светлость!

Попыталась защитить короля.

– Мат, – сказал Потемкин. И, тихонько смеясь, щелкнул по королю. Фигурка упала.

Княжна закусила губу от досады.

– Нет, князь, извольте – я отыграюсь!

– Как вам будет угодно, – Григорий Александрович подавил улыбку и принялся заново устанавливать фигуры.

Конечно же, он понял по выражению лица Августы, как жаждет она выиграть. Пару раз поддался, на третий Августа строго посмотрела на него.

– Зачем же так? Переходите, князь!

Он послушался, и, зарыв по привычке пальцы в свою роскошную гриву, уже серьезно уткнулся в доску. Вновь выиграл. Августа была нахмурилась, но тут же тихо рассмеялась.

– Не судьба, ваша светлость! Вы сильнее меня.

– В шахматах – да, – серьезно ответил Потемкин. – А кто выиграл в вашей партии с императрицей?

– Но, князь, я не знаю… – княжна смешалась под его пристальным взглядом, – угодно ли было б государыне…

Светлейший смотрел на нее ласково, как на ребенка.

– Неужели вы не понимаете, Августа Матвеевна, что я хочу помочь вам?

– Я дала слово Ее Величеству, что приму постриг.

– Постриг?! – вскрикнул Потемкин. – Вы?

– Что же из того?

– Монастырь? Неужели императрица настояла… Но это же невозможно, княжна!

– Не понимаю, что вы сочли невозможным, – удивилась в свою очередь принцесса. – Думаю, что всегда имела склонность к монашеству. К тому же… я не хочу быть невольной причиной междоусобных распрей, смут и интриг. Не хочу, чтобы мое происхождение кто-то использовал как козырь в грязной игре. А монашество – кратчайший путь к спасению души.

Князь качнул головой – несмотря на некую привычную для него небрежность позы, чувствовалось, что он крайне напряжен. Он даже поднес руку к губам, дабы начать грызть ногти, но вовремя опомнился. Взял с доски белого коня с изумрудным глазком, принялся вертеть его в пальцах.

– А ведь я вам почти завидую.

– Как, князь? Теперь моя очередь удивляться…

– Да, завидую, – твердо повторил Потемкин. – Вы отдадитесь единственному, что имеет на самом деле смысл в этой жизни, – молитве. Если бы вы знали, принцесса, сколько раз я желал все бросить и постричься в монахи! Теперь уже поздно.

– Вы?!

– Да, я. И государыня знает.

Они помолчали. Августа слегка склонилась к нему над шахматной доской и тихо проговорила.

– Не завидуйте мне, ваша светлость! Я верю, что каждого Господь ведет своей дорогой. Вдали от Отечества я, как могла, следила за тем, что происходит здесь, и всегда имя Потемкина вызывало у меня благоговенье.

– За границей бранят меня, чай? – усмехнулся светлейший.

– И бранят тоже. И чем сильнее бранили, тем сильней я восхищалась вашими делами. Разве можно желать сбросить такой крест, князь? Такой… прекрасный и неповторимый.

Синий глаз Потемкина странно блеснул.

– Но это страшный крест, принцесса…

– Тогда кто же, кроме вас, понесет его?

Потемкин вновь погрузился в раздумье.

– Да, – произнес наконец. – Моя Таврида… Любовь моя, от которой не жду измены… Скажите, принцесса, а не случалось ли с вами подобного, что, поговорив несколько времени с человеком, вы открывали в нем некое сходство с собою? Сродство душ, что ли… Словно в краткое время перед вами раскрывалось сущность иного человеческого существа?

Августа ничего не ответила, но Григорий Александрович заметил ее взволнованно блестящий взгляд, который выразительно говорил: «Со мною это нынче свершается».

– Вы будете жить в монастыре, – тихо заговорил вновь Потемкин, – станете слушать русские молитвы, и русский Бог будет так близко к вам! Поверьте, стоило сего ради приезжать сюда из-за границы. Если не в святых обителях православных Россия – так где же она? Екатерина долго не понимала… Сейчас, кажется, и ей Господь открывает. И непонятный, высокомерный, капризный Потемкин много бы дал, чтобы иметь возможность и тишине и смирении отмолить свои безмерные грехи. Потому что порою, принцесса, жизнь моя становится такой, что я готов ее…

Он взял со столика фарфоровую чашку и грохнул об пол.

Августа вздрогнула.

– Что мне весь мир? – воскликнул светлейший князь. – Я имею, все, что ни пожелаю! Хочу денег – могу тратить без меры, нужен дом, – построю дворец, хочу играть – могу спускать состояния, хочу любви – стоит лишь выбрать, их толпы – прелестниц, ищущих моего внимания, словно мужчины – чинов. И кто сравнится со мною во власти? Сама государыня советуется со мной, тысячи подчиненных передо мной трепещут. Чего мне еще желать?!. Чего мне еще желать? – тихо повторил Потемкин после молчания. – Зачем мне все это? Августа Матвеевна…

– Но неужели вы и впрямь так несчастливы? – взволнованно отвечала принцесса. – А новороссийские земли, азовские, а Таврида? Когда вы видите, что жизнь там ключом бьет, когда работа на верфях кипит, когда флот на глазах ваших рождается? Когда люди вас благословляют?

Потемкин глянул на нее просветленным взором, и выражение лица его смягчилось.

– Да, – сказал он. – Да, и благослови вас Господь за эти слова!

Августа, почувствовав, что под нежным его взглядом не в силах владеть собой, отошла, опустилась на диванчик, на котором лежали журналы, что она читала до его прихода, взяла в руки один из них.

Потемкин, уходя, обернулся в дверях.

– Я еще приду. Проститься.

…Он пришел, как и обещал. И принес в подарок удивительной красоты четки из прозрачного медового цвета янтаря.

– Мы больше не увидимся, – грустно сказал князь. – Возьмите, принцесса, на молитвенную память обо мне.

Августа покачала головой.

– Неужели вы думаете, князь, что я могу принять от вас подарок – в монашескую келью?

– Но что же делать с ними? – четки лежали у светлейшего на ладони. – Я не смогу отдать их никому, кроме вас! И себе оставить… не смогу я по ним молиться.

– Отдать? – Августа задумалась. – Пожалуй, я приму, да только… Простите меня, Григорий Александрович! Не сердитесь. Подарите эти четки от меня вашему другу Сергею Ошерову. Так и скажите, мол, от княжны Таракановой…

– Ошерову? Вы знакомы с Сергеем?

– Я знаю его даже дольше, чем вы, князь, – тихо улыбнулась Августа.

– Вот как? Хорошо, я исполню ваше желание… Не хочу долго прощаться. Позвольте…

Он два раза поцеловал ей руку. И если первый поцелуй был исполнен почтительного благоговения, то второе прикосновение его губ к ее вдруг ослабевшей кисти было равносильно объяснению в любви.

– Прощайте, ваша светлость. Прощайте.* * *

…Ивановский монастырь в Москве был назначен императрицей Елизаветой Петровной для призрения знатных вдов и сирот. Этим, возможно, и руководствовалась Екатерина Алексеевна, избирая Ивановскую обитель местом пожизненного пребывания для дочери почившей императрицы. За несколько дней у монастырской ограды рядом с покоями игуменьи выросла пристройка с отдельным входом, с окнами во двор – наглухо занавешенными.