Подлинная история РСДРП–РКПб–ВКПб. Краткий курс. Без умолчаний и фальсификаций - С. Рудник

Такие же письма с просьбой о деньгах и с жалобами, что он получил лишь 70 руб. (среднемесячная зарплата рабочего в это время составляла около 30 руб., а минимальная продуктовая корзина в Петербурге стоила 7 руб. 50 коп. – Авт.), Иосиф Джугашвили направил в декабре Г. Е. Зиновьеву за границу и в Петербург будущему тестю С. Я. Аллилуеву. Кстати, в связи с получением в январе 1914 г. переводов на 85 руб. Джугашвили согласно правилам был лишен права на получение казенного пособия на период февраля-июля 1914 г. В начале февраля ему поступил еще один перевод – на 50 руб.[324]

Но поскольку начальство постоянно получало оперативные данные о подготовке побега Джугашвили и Свердлова, их в марте 1914 г. перевели в станок Курейка, находившийся на 200 км севернее Полярного круга. Здесь было всего восемь домов и 67 жителей. Естественно, что два идейно близких человека поселились в одном доме. Но вскоре между ними возникли конфликты. Меньше чем через месяц они разъехались по разным квартирам. В конце июня 1914 г., вспоминая об этом, Я. М. Свердлов писал жене К. Т. Новгородцевой: «Со своим товарищем мы не сошлись характером и почти не видимся, не ходим друг к другу». Насколько конфликт был тяжелым для Свердлова, говорит то, что в очередном письме жене 16 ноября 1914 г. он вновь повторил: «Ты же знаешь, родная, в каких гнусных условиях я жил в Курейке. Товарищ, с которым мы были там, оказался в личном отношении таким, что мы не разговаривали и не виделись»[325].

Причины конфликта крылись в различном отношении к обязанностям в быту. Еще 22 марта, т. е. через неделю после начала пребывания под одной крышей, Свердлов писал жене: «Нас двое. Со мною грузин Джугашвили, старый знакомый, с которым мы встречались в ссылке, другой. Парень хороший, но слишком большой индивидуалист в обыденной жизни»[326].

По воспоминаниям питерского рабочего Бориса Иванова, ссыльного большевика, подружившегося со Свердловым, И. В. Джугашвили пытался переложить на товарища все заботы по дому: пилку и колку дров, топку печи, приготовление обеда, мытье посуды, уборку комнаты и т. п. Доходило до того, что Коба (партийная кличка Сталина. – Авт.) ставил тарелки с остатками пищи на пол, чтобы пес вылизал посуду[327].

В Курейке у Сталина завязались также интимные отношения с 14-летней Лидией Перепрыгиной. Первый их ребенок умер, а затем родился сын Александр. У Лидии было пять братьев, и, возможно, Сталину пришлось дать обещание жениться на девушке. Но впоследствии будущий вождь уехал и навсегда забыл об этой истории. Лидия вышла замуж за местного крестьянина Давыдова, который усыновил мальчика. К 1956 г. Александр был майором Советской Армии[328].

В сентябре 1914 г. Курейку покинул Свердлов, возвращенный по ходатайству его и его друзей обратно в Селиваниху, недалеко от Монастырского[329]. Сталин остался в Курейке один, среди людей, которых абсолютно не интересовали общественно-политические проблемы. Крайне редкие поездки в Монастырское были настоящим событием. Даже ему, человеку, по всем отзывам, достаточно спокойно переносившему одиночество, приходилось нелегко. В письме от 25 ноября 1914 г. к будущей теще Ольге Евгеньевне Аллилуевой он просил о том, чтобы его не забывали: «Я буду доволен и тем, если время от времени будете присылать открытые письма (открытки. – Авт.) с видами природы и прочее. В этом проклятом крае природа скудна до безобразия – летом река, зимой снег, это все, что дает здесь природа, и до глупости истосковался по видам природы, хотя бы на бумаге»[330].

Вместе с тем факты опровергают красивую, но недостоверную версию Э. Радзинского о большевике Кобе, который потерял веру «в бога Ленина и товарищей», который «по целым дням. лежит, повернувшись лицом к стене», утратив веру в жизнь[331]. Он продолжал поддерживать, пусть нерегулярную, переписку с руководством большевистской эмиграции, живо интересуясь общественно-политической жизнью. Сохранилось его письмо Г. Е. Зиновьеву от 20 мая 1914 г., где Коба писал: «Дорогой друг! Горячий привет вам, В. Фрею (один из псевдонимов Ленина – Авт.). Сообщаю еще раз, что письмо получил. Получили ли мои письма? Жду от вас книжек Кострова (псевдоним Н. Н. Жордания – Авт.). Еще раз прошу прислать книжки Штрассера, Паннекука и К. К. Очень прошу прислать какой-либо (общественный) английский журнал (старый, новый, все равно – для чтения, а то здесь нет ничего английского и боюсь растерять без упражнения уже приобретенное по части английского языка). Присылку «Правды» почему-то прекратили. Нет ли у вас знакомых, через которых можно было бы добиться ее регулярного получения? А как Бауэр? Не отвечает? Не можете ли прислать адреса Трояновского и Бухарина? Привет супруге Вашей и Н. (видимо, Н. К. Крупской. – Авт.). Крепко жму руку. Я теперь здоров»[332].

Помнили о своем товарище Кобе и в большевистской эмиграции.

21 августа 1915 г. Ленин информировал В. А. Карпинского: «Коба прислал привет и сообщение, что здоров». Дважды (в июле и в ноябре 1915 г.) Ленин просил Зиновьева и Карпинского сообщить настоящую фамилию Кобы[333]. Некоторые авторы делают из этого вывод, что Коба стал «революционером второго разряда», что Ленину было не до Сталина, а доказательством этого является его неспособность вспомнить «фамилию верного Кобы»[334]. Однако неудобно напоминать дипломированным историкам о реальных исторических обстоятельствах того времени; о том, что члены нелегальных партий, спасаясь от провалов, предпочитали общаться друг с другом с помощью партийных псевдонимов; что даже Департамент полиции не всегда идентифицировал В. И. Ульянова, В. И. Ленина с множеством других его подпольных кличек.

Конечно, Сталин не находился в числе людей, близких к Ленину лично. Но при той скудости большевистских кадров, могущих и готовых продолжать революционную деятельность, каждый такой человек был буквально на вес золота. Другое дело, что, как уже упоминалось выше, реальный побег из Тунгусского края был невозможен в это время. Трудно сказать, почему в ноябре 1915 г. Ленину понадобилась фамилия Кобы. Он пишет: «. узнайте (от Степко (Н. Д. Кикнадзе. – Авт.) или Михи (М. Г. Цхакая – Авт.) фамилию «Кобы» (Иосиф Дж…?? мы забыли). Очень важно!!»[335]

Кстати, именно в это же время, 10 ноября 1915 г., датировано очередное письмо Сталина за границу: «Дорогой друг! Наконец-то, получил ваше письмо. Думал было, что совсем забыли раба божьего – нет, оказывается, помните еще. Как живу? Чем занимаюсь? Живу неважно. Почти ничем не занимаюсь. Да и чем тут заняться при полном отсутствии или почти полном отсутствии серьезных книг? Что касается национального вопроса, не только «научных трудов» по этому вопросу не имею (не считая Бауэра и пр.), но даже выходящих в Москве паршивых «Национальных проблем» не могу выписать из-за недостатка денег. Вопросов и тем много в голове, а материалу – ни зги. Руки чешутся, а делать нечего. Спрашиваете о моих финансовых делах. Могу вам сказать, что ни в одной ссылке не приходилось жить так незавидно, как здесь. А почему вы об этом спрашиваете? Не завелись ли у вас случайно денежки и не думаете ли поделиться ими со мной? Что же, валяйте! Клянусь собакой, это было бы как нельзя более кстати. Адрес для денег тот же, что и для писем, т. е. на Спандаряна.

А как вам нравится выходка Бельтова (Г. В. Плеханова. – Авт.) о «лягушках»? Не правда ли, старая, выжившая из ума баба, болтающая вздор о вещах для нее совершенно непостижимых.

Видел я летом Градова (Л. Б. Каменева. – Авт.) с компанией. Все они немножечко похожи на мокрых куриц. Ну и «орлы»!..

Между прочим. Письмо ваше я получил в довольно оригинальном виде: строк десять зачеркнуто, строк восемь вырезано, а всего-то в письме не более тридцати строчек. Дела. Не пришлете ли чего-либо интересного на французском или на английском языке? Хотя бы по тому же национальному вопросу. Был бы очень благодарен. На этом кончаю. Желаю вам всем всего-всего хорошего. Ваш Джугашвили»[336].

Одновременно он переписывался с Каменевым, Г. И. Петровским и, конечно, С. С. Спандаряном, с которым был дружен с 1902 г.

В частности, в письме Каменеву в Яланскую волость Енисейского уезда от 5 февраля 1916 г. Джугашвили писал: «Здравствуй, дорогой друг. В ответ на вопрос Григория (Г. Е. Зиновьева. – Авт.) о планах моей работы по национальному вопросу могу сказать следующее. Сейчас я пишу две большие статьи: 1) национальное движение в его развитии и 2) война и национальное движение. Если соединить в один сборник 1) мою брошюру «Марксизм и национальный вопрос», 2) не вышедшую еще, но одобренную к печати большую статью «О культурно-национальной автономии» (та самая, справку о которой ты наводил у Авилова), 3) посткриптум к предыдущей статье (черновик имеется у меня), 4) национальное движение в его развитии и 5) война и национальное движение – если, говорю, соединить все это в один сборник, то, быть может, получилась бы подходящая для упомянутого в твоем письме Сурену издательства книга по теории национального движения». Содержалась в тексте и просьба передать это письмо Ленину[337].