Голиаф - Вестерфельд Скотт

— Мне кажется, он слегка подрос, — поделилась наблюдением Лилит. — Так бывает, когда в жизни появляется цель.

— Ну, да, — обрела, наконец, голос Дэрин. — Он внушил себе, что ему предначертано положить конец войне. Такой у него частично план.

— План? Видно, он забыл важнейший постулат войны.

— Это который?

— Что там ничего не бывает по плану. А твой секрет он все же распознал, да?

Дэрин поперхнулась: вот ведь бесова кукла, проницательней любого лори!

— Да. Но от этого между нами все только запуталось.

— Не надо никакой путаницы. Ты теперь прямо можешь ему сказать, чего ты хочешь.

— Сказать-то могу, — задумчиво заметила Дэрин. — Только для этого я должна знать, чего хочу.

Какая-то ее часть более всего хотела остаться здесь, в Америке с Алеком, но это означало конец карьере. Можно было принять предложение ученой леди о работе на Лондонское Зоологическое Общество или даже остаться на воздушной службе, но при этом над ней неизменно будет висеть опасность разоблачения, что чревато потерей всего. Чертова неразбериха.

Под взглядом Лилит она перевела внимание на следующий фрагмент хроники…

А вот, кстати, знакомая картина: «Левиафан» парит над холмистым пространством пустыни. Бесцветный образ на экране смотрелся тускловато, но живо и энергично отзывался в памяти. Вот точка обзора начала смещаться, и до Дэрин дошло, что съемка осуществляется с камер, установленных на воздушных мантах генерала Вильи.

Затем вид на «Левиафан» открылся сверху — оттуда, где камера глядела с крутого утеса, а воздушный корабль снижался в каньон Панчо Вильи. Букашками суетились по палубам люди и зверье, блестели на солнце стальные когти мелькающих вокруг корабля боевых ястребов.

Внезапно в поле зрения возник крылатый силуэт: воздухоплаватель, крупным планом в камере. Дэрин моргнула, с трудом веря своим глазам: на экране было ее собственное лицо.

Лицо сменила надпись: «Храбрый авиатор пробует свои крылья».

— Пробует? — произнесла она вслух. Это как будто она забавляется, а не предотвращает непоправимую беду! С исчезновением надписи две девчонки, шушукнувшись, захихикали, указывая пальцами на экран.

— Они, похоже, считают, что ты симпатичный парнишка, — сказала Лилит, — сорвиголова. А что, так оно и есть. Ты когда, кстати, отбываешь?

— К вечеру сутки у нас истекают.

— А жаль. Ну а Алек, я так понимаю, остается?

— Да. Он теперь работает у Теслы.

— Бедняга Дилан. — В эти секунды моргающий экран показывал Алека лицом к лицу с массивными боевыми быками Панчо Вильи. — Дилан — это же не настоящее твое имя?

Дэрин тряхнула головой, но ничего не ответила. Лилит, похоже, угадывала насчет нее решительно все, а что не угадывала, то интуитивно домысливала.

— Ты так и думаешь оставаться мужиком?

— Похоже, не получится. Слишком много людей уже знает. — Дэрин поглядела на школьниц; девочки были без сопровождения, но их это, похоже, ничуть не смущало. — Да и кто знает, надо ли мне это. Женщины здесь свободно летают на шарах, могут водить шагоходы. Доктор Барлоу говорит, с окончанием войны женщины в Британии смогут голосовать.

— Ха, — Лилит с печальным сарказмом покачала головой. — Когда мы только еще готовили восстание, Комитет обещал то же самое. Но теперь, когда революционеры у власти, торопиться с этим, похоже, никто не собирается. А когда я поставила им на вид, меня отослали за тридевять земель.

— Да, но я рада, что ты здесь, — тихо сказала Дэрин.

Прежде она никогда не заговаривала об Алеке вслух, никогда и ни с кем (кстати, вот вам одна из проблем тайной двойной жизни). Все эти неуставные мысли насчет вожделения предназначались исключительно для ее ушей, если не считать того краткого мгновенья на хребте корабля.

— Я его как-то раз поцеловала, — шепнула она.

— Вот молодчина. А он что?

— Э-э… — Дэрин вздохнула. — Он проснулся.

— Проснулся? Ты к нему что, в каюту прокралась?

— Да нет. Он упал и ушибся своей дурной башкой. Это была, как бы сказать, медицинская необходимость!

Лилит прыснула, пытаясь сдержать смех, а Дэрин, отвернувшись, мрачно уставилась на экран. Может, ей и вправду лучше сознаться всему свету, кто она такая. Тогда, глядишь, и секреты исчезнут сами собой.

Но причина, отчего сделать этого нельзя, была перед ней — вот, прямо перед глазами, на помаргивающем свету. Авиация есть авиация, и каждая минута на «Левиафане» стоит жизни, прожитой под этой вот лживой личиной.

— Ты любишь его?

Дэрин, сглотнув, кивнула на экран:

— У меня рядом с ним как раз такое вот ощущение. Как от полета.

— Ну, так тебе надо ему об этом сказать.

— Я же говорю, я его поцеловала!

— Это не совсем то. Я вон тогда тоже тебя поцеловала. Но это ж не любовь была, мистер Шарп.

— Да? А… а что тогда?

— Любопытство, — улыбнулась Лилит. — К тому же, как я и сказала, ты симпатичный парнишка.

— Но я уверена на все сто: Алеку симпатичный парнишка без надобности!

— Ты не можешь быть уверена, пока не спросишь.

— Тебя-то, я понимаю, растили бомбометательницей, — Дэрин изобразила это жестом, — но меня-то — нет.

— А тебя что, растили носить штаны и служить солдатом?

— Может быть. Но не будем путать одно с другим, черт возьми! — Одна из школьниц рассерженно зыркнула в их сторону, и Дэрин понизила голос: — Надо, не надо — дело не в этом. Просто он наследник австрийского трона, а я простолюдинка.

— Тот трон к концу войны может уже и упраздниться.

— Спасибо, обрадовала.

— Ну, так война же. — Лилит вынула карманные часы и в неверном прыгающем свете экрана глянула время. — Все, нам пора обратно.

Дэрин кивнула, но когда пробиралась следом за Лилит к выходу из кинозала, напоследок оглянулась на экран. «Левиафан» с починенными двигателями величаво всплывал над пустыней.

В эту минуту она пообещала себе, что в следующий раз, когда окажется наедине с Алеком, непременно внесет в их отношения ясность. В конце концов, она же поклялась, что не будет держать от него секретов.

Хотя момент этот, понятно, может не представиться вплоть до самого конца войны — то есть еще годы и годы, за которые мир еще неизвестно как изменится.

ГЛАВА 36

Следующие две недели для Алека пронеслись в водовороте светских приемов, пресс-конференций и научных демонстраций. Требовали своего денежные сборы, жадные до развлечений репортеры и дипломаты, что спешили заручиться знакомством с юным принцем, имеющим смутные виды на австро-венгерский престол. Все это так не походило на ритм жизни на «Левиафане» с его размеренной чередой вахт и сигналов к работам и приему пищи. Алеку не хватало вибрирующего рокота двигателей, нежного покачивания палубы под ногами. Не хватало ему и Дэрин — пожалуй, еще больше, чем в те ужасные дни, после того как между ними вышла размолвка в связи с ее секретом. По крайней мере, тогда они ходили по одним коридорам, а вот теперь, с убытием «Левиафана», всякая связь с его лучшим другом и союзником прервалась.

Вместо Дэрин у него теперь был Никола Тесла, на редкость неподходящий для долгого совместного пребывания человек. Одержимость тайнами Вселенной не мешала ему часами привередливо выбирать для обеда сорта вин. Сетуя на ежедневные потери в горниле войны людских жизней, он тем не менее со смаком расходовал долгие часы, самозабвенно красуясь перед репортерами и посвящая каждую минуту славы кино- и фотообъективам. Он как будто жил в душных объятиях неких странных страстей — не менее странных, чем, скажем, его любовь к голубям. Эти сизые воркующие создания — наглые, прожорливые, роняющие всюду свою пачкотню — обитали в гостиничных апартаментах Теслы, причем не где-нибудь, а в роскошной «Уолдорф-Астории». После месяцев своей добровольной сибирской ссылки встрече с ними Тесла был неимоверно рад (кстати сказать, все это время персонал отеля добросовестно, хотя и небесплатно, за ними присматривал). Тем не менее Тесла каким-то образом безошибочно знал, как превратить свою разнузданную эксцентричность в обаяние, стоило в его присутствии появиться инвесторам. Он устраивал электрические светопреставления в Манхэттенской лаборатории, председательствовал на роскошных обедах и ужинах в «Уолдорф-Астории» и достаточно быстро собрал средства на усовершенствование своего оружия. Но прошли, казалось, века, прежде чем Тесла с Алеком все-таки добрались до Лонг-Айленда.