Принц-странник - Виктория Холт

— Ты хочешь сказать, что в Англии есть генерал, который готов помочь тебе вернуться на престол?

— Да, Минетта. И не просто генерал, а выдающийся генерал. Этот человек славно послужил лорду-протектору, но за время после смерти Оливера ему успели осточертеть парламентские порядки, и он пришел к заключению, что с королем будет все же несколько лучше, чем с протекторами.

— И что сейчас должно произойти? Что предпримет генерал Монк?

— В присутствии других он выпил за здоровье «своего черного мальчугана». Это он меня так зовет. Он позволяет себе вслух говорить о том, что устал от этих раздоров в верхах, и что если ему представится такая возможность, он готов служить мне всю жизнь.

— О, Чарлз! Если бы все это оказалось правдой!

— Если бы да кабы… Сколько таких «если бы» было в моей жизни, Минетта! А в итоге сплошные неудачи.

— Я буду надеяться и молиться, чтобы ваше величество скорее вернулись в свое королевство и чтобы здоровье и благополучие никогда не оставляло ваше величество!

— Ну, ну, к чему столько церемоний! Между нами не должно быть никаких «ваших величеств», а только любовь друг к другу и больше ничего.

Она прильнула к нему, глаза ее сияли. Наконец-то долгожданная удача обещала улыбнуться им! На смену изгнанию должно прийти воцарение на трон!

Мадемуазель де Монпансье не на шутку встревожилась. Все ее надежды на брак с монархом пошли прахом после получения известия о предстоящей женитьбе Людовика на Марии-Терезе, дочери испанского короля. Переговоры об этом продвигались к концу, Людовик успел смириться с мыслью о том, что он заложник своего положения, и через несколько месяцев должна состояться свадьба.

Итак, никогда в жизни мне не быть королевой Франции, думала мадемуазель. Конечно, она располагала и другими вариантами замужества, будучи пусть не дочерью, но все-таки внучкой короля и по-прежнему самой богатой наследницей во Франции. Блестящий брак все еще возможен для нее.

Она давно находилась под обаянием Чарлза Стюарта, но, разумеется, не могла позволить себе выйти замуж за эмигранта, а кроме того, она не желала оставлять Францию. Франция была ее домом, и все, хоть немного пожившие при дворе, знали, что с ним ничто не может сравниться. О, мадемуазель всегда точно знала, чего она хочет, а ей хотелось, как тогда, так и сейчас, одного: остаться во Франции и сделать блестящую партию. Теперь, когда Людовик оказывался за пределами ее досягаемости, оставалась всего одна кандидатура, которая могла устроить ее. Это был не первый сорт, но тоже вполне царственный брак. Речь шла о Филиппе.

С Филиппом у нее сложились самые дружеские отношения со времени их совместного воспитания. Она была старше его на тринадцать лет, но это не было непреодолимым препятствием. В детстве она его постоянно поддразнивала, это было частью ее натуры, но Филиппа ее превосходство не угнетало, скорее даже восхищало. Вот и в недавнем споре о первенстве мадемуазель и принцессы Английской Филипп без раздумий взял сторону первой, выразив недоумение, что люди, находящиеся на французском содержании, позволяют себе идти впереди внучки французского короля.

Мадемуазель не сомневалась, что ей достаточно уведомить Филиппа о своем желании, и тот будет страстно стремиться к женитьбе на ней.

Это странно, но служанки лучше хозяев ориентируются в ситуации при дворе. Клотильда, служанка мадемуазель, первая заметила ошибочность ее расчетов в отношении Филиппа.

Причесывая волосы мадемуазель, Клотильда сказала:

— Как вы думаете, мадемуазель, у месье серьезные намерения в отношении принцессы Английской Генриетты?

— Ты о чем? Месье собирается?.. Ты что, серьезно?

— Ну, конечно же, мадемуазель. Говорят, он вовсю ухаживает за принцессой, то и дело выезжает в Коломб, днюет и ночует в Пале-Рояле.

— Чушь!

— Да, мадемуазель.

Клотильда замолчала; в этом доме никто не осмеливался хоть в чем-либо возражать хозяйке.

— Ладно, — сказала мадемуазель нетерпеливо. — Что еще ты слышала?

Клотильда уже пожалела, что начала этот разговор. Заикаясь, она пробормотала:

— Но это же только слухи, ваше высочество! Говорят, что он увлечен принцессой Генриеттой и проводит с ней много времени.

Мадемуазель побагровела, чувствуя себя совершенно подавленно. Она никак не могла поверить в услышанное, все это казалось ей абсурдным.

Ее охватила тоска.

Уже после этого разговора она танцевала с королем и, не удержавшись, перевела разговор на больную для нее тему.

— Ваше величество ввело моду на женитьбу, как я слышала. Это действительно так?

Людовик приподнял брови.

— Я вас не понимаю.

— Я о Филиппе, ваше величество. До меня дошли слухи, что он ухаживает за этим малолетним созданием из кожи и костей.

Людовик засмеялся.

— Вы верите в возможность этого? Я не сомневаюсь, что он своего добьется. Наша тетка тщетно пыталась сосватать для нее великого герцога Тосканского и герцога Савойского. Полная неудача. Мне жаль девочку. У нее и без того тяжелая жизнь. Если Филипп захочет жениться на ней, он, разумеется, сделает это. Боюсь, что никому другому не придет в голову взять ее в жены, — Но… Ваше величество тоже слышали эти сплетни?

— Филипп последнее время задумчив, а это верный признак влюбленности. Он часто выезжает в Коломб, а Генриетта, насколько я знаю, в основном проживает там.

— Ваше величество даст согласие на брак? Людовик заколебался. Мадемуазель знала, что он шага не ступит без согласия матери и Мазарини. При всем своем могуществе Людовик находился во власти этих людей.

Он сказал неопределенно:

— Ее брат, похоже, сможет вернуться на престол. Если так, то это был бы замечательный брак… замечательный.

— Все это маловероятно. И вы бы, ваше величество, позволили вашему брату жениться на принцессе-эмигрантке?

— Это было бы так тяжело — отказать, если он действительно влюблен, — сказал Людовик. — Мне это тяжело сделать.

Мадемуазель захотелось отвесить пощечину этому красивому юноше, чтобы стереть с его лица улыбку, но ей ничего не оставалось как сдержать себя.

Она была в ярости. Это уже чересчур — потерять не только Людовика, но и Филиппа.

Париж гулял. Сегодня был желанный для всех праздник. В этот жаркий августовский день король привозил в столицу невесту.

1660 год явно стал счастливым для королей: их звезды сияли в самом зените.

Там, за проливом, за несколько недель до этого, тоже наступил великий день — даже еще более великий. Улицы Лондона украсились цветами и гобеленами, фонтаны били вином, горожане насмешливо кричали «прощай» прежнему правлению, возвращалась жизнь, состоящая из удовольствий и пирушек, и все единодушно утверждали, что веселья теперь будет больше, чем когда-либо раньше. «Черный мальчуган» вернулся, монарх-весельчак восстановлен на престоле, и произошло это по желанию его народа — всего народа, исключая, конечно, мрачных пуритан. Веселье стало таким всеохватывающим, что Чарлз, пировавший по случаю возвращения, погладил морщинистое лицо и не без цинизма заметил, что сам виноват в столь позднем возвращении, ибо все до одного мужчины и женщины, которых он встретил, со слезами и жаром уверяли его, что всегда оставались преданными ему и спали и видели его на престоле.