Портной из Панамы - Джон Ле Карре

– Если что? – спросил Кирби.

– Если мы туда войдем, – ответил Элиот. Хэтри оторвал взгляд от окна, резко развернулся и уставился на Элиота.

– Только, чур, первый эксклюзивный кусок мой, – сказал он. – Мои телевизионщики, мои писаки отправятся туда первыми. Мои ребята займутся студентами и рыбаками, это их эксклюзивное право. А остальные пусть едут следом, в резерве.

Элиот сухо рассмеялся.

– Может, заодно ваши люди, Бен, обеспечат нам и вторжение? Может, это решит для вас проблему выборов? Как насчет маленькой спасательной операции с целью защиты осевших там британских граждан? Уж наверняка парочка да найдется!

– Рад, что вы подняли этот вопрос, Элиот, – заметил Кирби.

Еще один поворот. Кирби напрягся, взгляды всех присутствующих, в том числе и Хэтри, устремились на него.

– Это еще почему, Таг? – спросил Элиот.

– Потому, что пора бы поговорить и о том, как наш человек будет выбираться из всего этого, – ответил Кирби и покраснел. Наш человек означало: наш лидер. Наша марионетка. Наш талисман.

– Хотите, чтоб он заседал в Пентагоне вместе с Вэном, Таг? – игриво предположил Элиот.

– Не болтайте глупостей!

– Хотите, чтоб на американских авианосцах присутствовали британские войска? Сделайте одолжение!

– Нет, спасибо, мы этого не хотим. Но нам нужен кредит.

– Сколько именно, Таг? Мне говорили, что вы умеете торговаться.

– Да не денежный. Кредит доверия. Это вопрос морали, а не финансов.

Элиот улыбнулся. Хэтри – тоже. Выражение их лиц свидетельствовало о том, что моральный аспект вполне может служить темой для переговоров.

– Наш человек будет открыто находиться на передовой, – заявил Таг Кирби и принялся загибать пальцы. – Наш человек завернется во флаг, а ваши люди будут подбадривать его радостными криками, типа «Правь, Британия!». И потом это даст повод к развитию между нами особых отношений, верно, Бен? Визиты в Вашингтон, всякие там рукопожатия, соответствующий уровень, много добрых слов в адрес нашего человека. А ваш человек должен приехать в Лондон, как только вы его раскрутите. Уже давно пора, он запоздал, и это заметили. Сведения о роли британской разведки должны просочиться в респектабельные средства массовой информации. А мы дадим вам текст, правильно, Бен? Вся остальная Европа остается в стороне, лягушатники будут, как всегда, кусать локти.

– Оставьте это дерьмо мне, – сказал Хэтри. – Он не продает газет. В отличие от меня.

Они расстались, как не помирившиеся любовники, обеспокоенные тем, что наговорили друг другу гадостей, что не удалось высказать самое главное, что остались непонятыми. Как только вернемся, провернем все это дело через Вэна, обещал Элиот. Посмотрим, что он на это скажет. Генерал Вэн – это всерьез и надолго, заявил полковник. Генерал Вэн – великий мечтатель. Генерал уже положил глаз на Иерусалим. Генерал умеет ждать.

– Дайте же выпить, мать вашу за ногу! – воскликнул Хэтри.

Они остались одни. Трое англичан сидели и пили свое виски.

– Славная маленькая встреча, – заметил Кавендиш.

– Дерьмо, – буркнул Кирби.

– Купите молчаливую оппозицию, – приказал Хэтри. – Убедитесь, что они умеют говорить и стрелять. А насколько реальны студенты?

– Да шут их разберет, шеф. Маоисты, троцкисты, борцы за мир, многие не так уж и молоды. Как знать, куда их занесет.

– Да какое, к черту, кому дело, куда их там занесет? Купите этих придурков и отпустите в вольное плавание. Вэну нужен предлог. Он о нем мечтает, просто не осмеливается просить. Почему, как вы думаете, этот ублюдок посылает сюда своих лакеев, а сам остается дома? Может, студенты дадут повод? Где доклад Лаксмора?

Кавендиш протянул ему доклад, и Хэтри прочитал его в третий раз.

– Кто эта сука, что вынесла всему этому дерьму приговор? – спросил он. Кавендиш назвал имя.

– Отдайте им обратно, – распорядился Хэтри. – Передайте, что я хочу больше знать о студентах. Свяжите их с бедными и угнетенными, коммунистов лучше не трогать. И дайте нам больше материала о молчаливой оппозиции, которая смотрит на Британию как на демократическую модель для Панамы двадцать первого века. Мне нужен кризис. «Террор идет по улицам Панамы», что-нибудь вроде этого дерьма. На первые полосы, в воскресенье. Подключите Лаксмора. Скажите ему, что пора вытаскивать этих гребаных студентов из кроватей.

Лаксмору никогда не доставалась столь опасная миссия. Он был возбужден и одновременно – испуган. Впрочем, заграница всегда пугала его. Он был совсем одинок, трагически одинок. В кармане лежал всегда производящий неотразимое впечатление паспорт на имя подданного ее величества королевы Меллорса, обеспечивающий его обладателю безопасный перелет через границы. Рядом, на сиденье салона первого класса, лежали две объемистые сумки из черной кожи, опечатанные сургучом с королевским гербом и обвязанные широкими лентами. Инструкции, полученные им, не позволяли ни спать, ни пить во время перелета. Сумки должны были постоянно оставаться в пределах досягаемости и в поле зрения. Ни одна грязная рука не смела осквернить своим прикосновением почту посланника ее величества. Ему было велено не общаться ни с кем, но по чисто оперативным нуждам пришлось исключить из этого более чем обширного списка полную стюардессу британских авиалиний. Примерно на полпути над Атлантикой он вдруг почувствовал необходимость облегчиться. Дважды пытался подавить эти позывы, но ничего не получилось. Наконец, поняв, что не в силах более терпеть, он попросил стюардессу подежурить возле туалета, и, пошатываясь под тяжестью сумок, двинулся крабьей походкой по проходу, немилосердно задевая углами своего багажа дремлющих арабов и наталкиваясь на тележки с напитками.

– А ваши секреты, как я посмотрю, весят немало, – шутливо заметила стюардесса, когда наконец он благополучно добрался до желанной кабинки.

Лаксмор обрадовался, услышав родной шотландский акцент.

– Откуда вы родом, моя дорогая?

– Из Абердина.

– Боже ты мой! Серебряный город!

– А вы?

Лаксмор уже приготовился разразиться возвышенной речью, описывающей все прелести родной провинции, но тут спохватился, что фальшивый паспорт выписан на имя Меллорса из Клэфема. Растерянность его только усугубилась, когда стюардесса любезно придержала для него дверь кабинки, пока он пристраивал рядом сумки. Вернувшись на место, он оглядел ряды кресел в поисках потенциального угонщика и увидел, что ни одному из пассажиров доверять нельзя.

Самолет начал снижаться. «Господи, помоги!» – подумал Лаксмор и вспомнил свой ночной кошмар – самолет падает в море и тонет вместе с драгоценной почтой. К месту катастрофы тут же бросаются спасательные суда из Америки, Кубы, России и Англии! Кем был этот таинственный Меллорс? Почему его сумки пошли прямиком на дно? Почему на поверхности океана не видно плавающих бумаг? Почему никто не запрашивал о нем? Ни вдова, ни дети, ни родственники? Сумки поднимают. Не будет ли правительство ее величества столь любезно объяснить всему миру их столь необычное содержимое?

– Наверняка ваша конечная цель – Майами, верно? – осведомилась стюардесса, когда он поднялся и двинулся к выходу. – Могу побиться об заклад, вы будете просто счастливы принять хорошую горячую ванну, как только избавитесь от этого своего багажа.

Лаксмор понизил голос, на тот случай, чтоб не подслушали арабы. Она была славной шотландской девушкой и заслуживала только правды.

– Панама, – пробормотал он.

Но она уже отошла и не слышала его. Была занята другим, напоминала пассажирам, чтоб те не забыли застегнуть ремни и привести спинки кресел в вертикальное положение.

Глава 19

Гонорары зависят исключительно от чина, – объяснил Молтби, выбирая средней длины клюшку с железной головкой. Флажок развевался футах в восьмидесяти от него. – Солдаты не получают практически ничего. Чиновники – тем больше, чем выше рангом. Говорят, что у генерала вообще нечем платить. – Он выдавил вялую улыбку. – Я нашел выход, – с гордостью заключил он. – Я сержант.

И он ударил по мячу. Тот пролетел шестьдесят ярдов, упал в траву и исчез из виду. Молтби побежал туда. Стормонт последовал за ним. Следом плелся пожилой индеец в соломенной шляпе с набором древних клюшек в плетеной сумке.

Ухоженные лужайки Амадора были просто мечтой любого скверного игрока в гольф, именно таким игроком и являлся Молтби. Они протянулись зелеными полосками между военной базой США, построенной еще в двадцатые, и побережьем у входа в канал. Здесь имелась сторожевая будка. Здесь имелась прямая как стрела и пустая дорога, которую охраняли скучающий американский солдат и столь же скучающий панамский полицейский. Никто не имел права ступать на эту землю, кроме военных и их жен. На горизонте виднелся Эль Чорилло, за ним высились сатанинские башни Пунта Пайтилла, затянутые в этот день серой дымкой облаков. У океанского побережья примостились острова, там же находилась дамба. А чуть дальше выстроились в ряд неподвижные корабли, ожидающие своей очереди войти под мост Америкас.