Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец язык колокола соприкоснулся с чашей. Звук был не громким, но колокол только начинал раскачиваться, поэтому можно было надеяться, что он усилится.
При первом же ударе судья, который до этого не сводил глаз с Малькольмсона, посмотрел вверх, и его лицо исказило выражение адского гнева. Глаза загорелись, как угли, и он топнул ногой с такой силой, что, казалось, задрожал весь дом. Пока крысы продолжали торопливо бегать вверх и вниз по веревке, он вновь поднял руку с веревкой, и в этот миг раздался ужасающий раскат грома. На этот раз он не стал бросать петлю, а, взяв ее обеими руками, двинулся прямо на свою жертву. И с каждым его шагом Малькольмсон терял последние остатки воли. Он уже не мог пошевелиться, когда судья, набрасывая петлю ему на шею, прикоснулся к его горлу холодными, как лед, пальцами. Петля затягивалась все туже. Судья подхватил одеревеневшее тело студента, перенес его к камину и поставил на дубовое кресло. Сам тоже поднялся на кресло рядом с ним и поймал конец раскачивающейся колокольной веревки. Как только он поднял руку, крысы с писком бросились вверх и быстро исчезли в дырке на потолке. Взяв конец веревки, затянутой на шее Малькольмсона, он привязал его к свисающему с потолка обрывку, потом спустился на пол и выдернул кресло из-под его ног.
Как только раздался набат, на улицы города с лампами и факелами в руках вышли люди. Молчаливая толпа устремилась к дому судьи. На громкий стук в дверь никто не отозвался. Решено было взломать дверь. Толпа, возглавляемая доктором, ворвалась в большую гостиную.
Там, на веревке большого набатного колокола, висело тело несчастного студента, а с картины на стене взирал судья, на лице которого застыла зловещая улыбка.
Окровавленные руки
Первая характеристика Джейкоба Сэттла, услышанная мною, была следующей: «Этот парень вечно бирюком держится». Но вскоре я обнаружил, что эти слова довольно точно выражают мнение всех его коллег. Подобное описание отражало готовность мириться с соседством такого человека, а отсутствие позитива в нем вполне заменяло прямо выраженную оценку и указывало на место, которое занимал этот человек в общественном мнении. Но все же подобная характеристика как-то не вязалась с его внешностью, что и заставило меня задуматься. Постепенно, после того как я осмотрел его рабочее место и познакомился с его сослуживцами, он начинал интересовать меня все больше и больше. Я узнал, что он всегда стремился делать людям добро. Речь здесь не идет о каких-то особенных денежных затратах на благотворительность, нет, просто он всегда был предусмотрителен, снисходителен к окружающим и скромен, как и подобает истинно доброму человеку. Женщины и дети доверяли ему безоговорочно, хотя надо сказать, что он сторонился их, кроме тех случаев, когда кто-нибудь заболевал, тогда он появлялся и старался сделать все, что было в его силах, чтобы помочь. Но в такие моменты он вел себя как-то скованно, словно стеснялся своей доброты. Жил он одиноко, сам убирался в своем однокомнатном коттедже, даже, скорее, в хижине, которая находилась на самой окраине поросшей вереском пустоши. Мне его существование показалось настолько унылым и лишенным радости общения, что я решил непременно оживить его. Для этого я воспользовался удобным случаем, который подвернулся, когда мы вместе сидели с ребенком, которому я в результате несчастного случая нанес незначительную травму. Я предложил Джейкобу взять почитать у меня кое-какие книги, и он с радостью согласился. Когда с первыми лучами рассвета мы расставались, мне показалось, что между нами возникло некое взаимное доверие.
Книги, которые я давал Джейкобу, всегда возвращались в целости и непременно в срок, и вскоре мы с ним стали настоящими друзьями. Когда я по воскресеньям проходил мимо пустоши, я раз или два заглядывал к нему в гости, но тогда он становился робок, начинал мяться, и я решил, что, пожалуй, лучше не смущать его своими визитами. Нечего и говорить, что он вряд ли когда-нибудь согласился бы прийти в гости ко мне.
Как-то раз в воскресенье, ближе к вечеру, я возвращался с длительной пешей прогулки за город и, проходя мимо хижины Сэттла, остановился у двери, чтобы поздороваться. Дверь оказалась открытой, поэтому я решил, что он куда-то вышел, но все же счел нужным постучать, очевидно, по привычке, не ожидая услышать ответа. К моему удивлению, из хижины раздался слабый голос, правда, я не расслышал, что он сказал. В ту же секунду я вошел и увидел Джейкоба, он лежал полуодетый на кровати и был бледен, как смерть, по лицу его катились тяжелые капли пота. Он впился пальцами в края кровати, словно от того, разожмет он пальцы или нет, зависела его жизнь. Когда я приблизился, он приподнялся и посмотрел на меня безумными округлившимися от страха глазами, как будто на него надвигалось нечто ужасное, но, узнав меня, опустился на кровать, издав жалобный стон облегчения, и закрыл глаза. Я простоял над ним минуту или две, дожидаясь, пока его дыхание успокоится. Потом он открыл глаза и посмотрел на меня, но выражение его глаз было таким отчаянным и несчастным, что, честно говоря, мне, как обычному человеку, легче было видеть на его лице ужас, чем такое. Я сел рядом с ним и поинтересовался его здоровьем. Сначала он просто сказал, что здоров, но потом, внимательно посмотрев на меня, привстал на одном локте и слабым голосом произнес:
– Огромное вам спасибо, сэр, но я говорю правду: здоровье мое в полном порядке… Хотя я не знаю, известно ли докторам о недуге более тяжелом, чем мой. Раз вы так добры, я вам расскажу, только прошу вас не рассказывать об этом ни одной живой душе, ибо, если вы проговоритесь, у меня может появиться враг намного более могущественный. Меня мучает кошмар.
– Кошмар! – сделал я удивленное лицо, надеясь развеять его страх. – Но ведь любые кошмары исчезают с первым лучом солнца. Достаточно даже просто проснуться! – тут я замолчал, потому что увидел ответ в его глазах, когда он посмотрел по сторонам.
– Нет! Нет! Все это верно в отношении людей, которые живут в уютных домах, в окружении тех, кого они любят. Но только для тех, кто живет в одиночестве, все в тысячу крат хуже. Какая мне радость просыпаться ночью, когда рядом со мной никого, а с улицы доносятся голоса, и вся пустошь в призрачных лицах, от которых пробуждение мне кажется страшнее, чем сам сон? О юноша! Ваше прошлое не способно заполнить пустое пространство легионами призраков, а ночную тишь – какофонией звуков. И дай вам Бог никогда не иметь такого прошлого!
Говорил он с таким серьезным видом и так горячо, что я начал сомневаться в том, что он ведет уединенную жизнь. Я почувствовал, что он подвержен какому-то тайному влиянию, которое я пока не мог определить. Я несколько смутился и не знал, что сказать, поэтому обрадовался, когда снова заговорил он.
– Это продолжается уже вторую ночь. В первый раз это было ужасно, но я пережил этот ужас. Вчера вечером ожидание ночного кошмара показалось мне даже хуже самого кошмара… пока кошмар не наступил. Только тогда я понял, что такое настоящий ужас. Я не спал до самого утра, но потом он снова повторился, и с тех пор я нахожусь в таком состоянии, которое сравнимо разве что с предсмертной агонией… А сейчас я в ожидании сегодняшней ночи…
Прежде чем он закончил предложение, ко мне снова вернулась четкость мысли, и я решил, что для Джейкоба будет лучше, если я буду разговаривать с ним беззаботным тоном.
– А вы наоборот попробуйте сегодня заснуть пораньше… До наступления вечера. Сон освежит вас, и, обещаю, после сегодняшней ночи плохие сны больше не будут беспокоить вас.
Но он только безнадежно покачал головой. Еще какое-то время я посидел с ним, потом попрощался и ушел.
Дома я сразу стал готовиться вернуться обратно к Джейкобу Сэттлу, так как принял решение разделить с ним сегодняшнюю бессонную ночь в коттедже на пустоши. Я решил, что если он заснет до заката, то проснется задолго до полуночи, поэтому, когда городские часы пробили одиннадцать, я уже стоял у его двери с сумкой, в которой находились ужин для меня, большая фляга, пара свечей и книга. Яркий лунный свет заливал всю пустошь, здесь было светло почти как днем. По временам черные тучи проплывали по небу, и когда они заслоняли луну, сразу же наступала кромешная темнота. Я тихо открыл дверь и беззвучно вошел в дом, чтобы не разбудить Джейкоба. Он спал бледным лицом вверх совершенно неподвижно и опять был весь покрыт потом. Я попытался представить себе, что сейчас видят эти закрытые глаза, даже во сне остававшиеся скорбными, со страдальчески приподнятыми бровями, но не смог ничего придумать, поэтому стал ждать, когда он проснется. Это произошло так неожиданно и быстро, что у меня чуть не остановилось сердце: с его побелевших губ сорвался крик, явно вызванный увиденным во сне, он приподнялся и снова упал на подушку.
«Если это сон, – подумал я, – то он является порождением какой-то действительно ужасной реальности. Что такого страшного могло произойти с ним в прошлом? О чем это он говорил?»
- Человек рождается дважды. Книга 1 - Виктор Вяткин - Проза
- Дорога сворачивает к нам - Миколас Слуцкис - Проза
- Книжный червь - Тибор Фишер - Проза
- Божественная комедия. Ад - Данте Алигьери - Проза
- Онелио Хорхе Кардосо - Избранные рассказы - Онелио Кардосо - Проза
- Кто смеется последним - Эрнест Хорнунг - Проза
- По поводу одной машины - Джованни Пирелли - Проза
- Коммунисты - Луи Арагон - Классическая проза / Проза / Повести
- Интервью, данное журналу Плейбой Джоном Ленноном и Йоко Оно - Джон Леннон - Проза
- Интервью, данное журналу Плейбой Джоном Ленноном и Йоко Оно - Джон Леннон - Проза