Обнаженная - Висенте Бласко-Ибаньес

Въ этотъ же самый день, до прихода стараго друга, маэстро принялъ еще одну посѣтительницу. Дочь его явилась въ мастерскую; Реновалесъ догадался о ея приходѣ по шумному веселью и духу кипучей жизни, которые предшествовали, казалось, молодой женщинѣ.

Она пришла повидать его, исполняя этимъ обѣщаніе, данное много мѣсяцевъ тому назадъ. Отецъ снисходительно улыбнулся, вспомнивъ жалобы, высказанныя ею послѣдній разъ, какъ они видѣлись. Она пришла только повидать его?..

Милита сдѣлала видъ, что не разслышала послѣдняго вопроса, и стала оглядываться въ мастерской, гдѣ она давно уже не была.

– Постой! – воскликнула она. – Да, это же мама!

Она глядѣла на портретъ съ нѣкоторымъ удивленіемъ, но художникъ остался доволенъ тѣмъ, что она такъ быстро узнала мать. Наконецъ-то! Недаромъ была она дочерью Хосефины! Кровь заговорила въ ней!.. Бѣдный маэстро не замѣтилъ быстраго взгляда дочери, скользнувшаго по остальнымъ портретамъ и давшаго ей путеводную нить.

– Тебѣ нравится? Похожа она? – спросилъ онъ тревожно, точно начинающій художникъ.

Милита отвѣтила довольно уклончиво. Да, ничего, только немного красивѣе, чѣмъ въ дѣйствительности. Ей не пришлось никогда видѣть мать такою.

– Это вѣрно, – сказалъ маэстро. – Ты не знала ея въ хорошія времена. Но такою она была до твоего рожденія. Твоя бѣдная мать была очень красива.

Но портретъ этотъ не произвелъ глубокаго впечатлѣнія на дочь. Онъ казался ей довольно страннымъ. Почему голова помѣщалась въ углу полотна? Что онъ собирался пририсовать къ головѣ? Что это за линіи?.. Маэстро уклонился отъ прямого отвѣта и слегка покраснѣлъ; отеческая стыдливость не позволила ему сообщить дочери о дальнѣйшихъ планахъ. Онъ самъ еще не зналъ, что напишетъ; надо было остановиться на какомъ-нибудь туалетѣ, который хорошо облегалъ-бы ея фигуру. Глаза его овлажнились въ приступѣ нѣжности, и онъ крѣпко поцѣловалъ дочь.

– Ты хорошо помнишь ее, Милита?.. Правда, что она была чудная женщина?

Грусть отца перешла и къ дочери, но у нея это длилось одинъ мигъ, не дольше. Ея цвѣтущее здоровье и радость жизни не давали грустнымъ впечатлѣніямъ прочно укрѣпляться въ ея душѣ. Да, чудная женщина. Она часто вспоминала мать… Милита говорила, вѣроятно, правду, но воспоминанія эти не были ни глубоки, ни тягостны, смерть казалась ей безсмысленною вещью, далекимъ и нестрашнымъ явленіемъ, которое не нарушало ея яснаго спокойствія и физическаго равновѣсія.

– Бѣдная мама! – добавила она ораторскимъ тономъ. – Для нея легче, что она умерла. Всегда больна, всегда печальна! При такой жизни лучше умереть.

Въ словахъ ея звучала нѣкоторая горечь – воспоминаніе о молодыхъ годахъ, проведенныхъ въ обществѣ вѣчно больной и нервной женщины, въ тяжелой атмосферѣ острой непріязни между родителями. Въ отношеніи Милиты къ покойной матери было что-то ледяное. Всѣмъ людямъ суждено умереть; слабые должны уходить раньше и уступать мѣсто сильнымъ. Это былъ безсознательный и жестокій эгоизмъ здоровой женщины. Эта неожиданная откровенность открыла вдругъ передъ Реновалесомъ душу дочери. Покойная хорошо знала ихъ обоихъ. Милита была его родною дочерью. Онъ тоже отличался такимъ эгоизмомъ здороваго человѣка и попралъ ногами слабое и хрупкое существо, искавшее въ немъ защиты. Бѣдной Хосефинѣ оставался теперь только онъ, раскаявшійся и влюбленный въ нее по гробъ жизни. Для остальныхъ людей она какъ-будто и не появлялась на свѣтъ; даже у дочери не сохрянилось тоски по покойной.

Милита повернулась къ портрету спиною, забывъ и о матери, и о произведеніи отца. Это лишь художественное увлеченіе! Она пришла по другимъ дѣламъ.

Она усѣлась рядомъ съ отцомъ почти такъ-же, какъ сидѣла недавно другая женщина. Ея теплый голосъ, звучавшій временами, какъ кошачье мурлыканье, ласкалъ Реновалеса. Папа, папочка… она очень несчастна. Она пришла повидать его и повѣдать свои горести.

– Знаю, тебѣ денегъ надо, – сказалъ маэстро, слегка раздраженный ея равнодушіемъ къ матери.

– Да, папочка, денегъ. Ты, вѣдь, знаешь. Я уже говорила тебѣ въ послѣдній разъ. Но не только это огорчаетъ меня. Рафаэль… мой мужъ! Это невыносимая жизнь!

И она разсказывала пустяшныя непріятности своего существованія. Чтобы не быть преждевременно вдовою, ей приходилось сопровождать мужа во время поѣздокъ въ автомобилѣ и интересоваться его экскурсіями, которыя прежде развлекали ее, а теперь стали невыносимы.

– Мы ведемъ жизнь бродягъ, папа. Вѣчно глотаемъ пыль и отмахиваемъ километры за километрами. А я такъ люблго Мадридъ, что не могу жить внѣ его.

Она усѣлась на колѣняхъ у отца и говорила, заглядывая ему въ глаза, поглаживая его волосы, трепля за усы, точно шаловливая дѣвчонка… почти такъ же, какъ та, другая.

– Кромѣ того, онъ большой скупердяй. Ему все равно, если я буду одѣта, какъ бѣдная мѣщаночка. Все кажется ему слишкомъ дорогимъ для меня. Папочка, помоги мнѣ въ затрудненіи; мнѣ нужно только двѣ тысячи песетъ. Эта сумма вывезетъ меня изъ бѣды, и я не буду приставать къ тебѣ съ новыми просьбами о деньгахъ. Пожалуйста, папочка милый. Дѣло въ томъ, что мнѣ сейчасъ нужны деныи. Я нарочно подождала до крайняго срока, чтобы не безпокоить тебя слишкомъ рано.

Реновалесу было не по себѣ подъ тяжестью дочери, сидѣвшей у него на колѣняхъ; эта пышная красавица расположилась у него, какъ дѣвочка. Ея дочерняя довѣрчивость раздражала его, а женскій запахъ напоминалъ тотъ запахъ, который разливался ночью по пустымъ комнатамъ его особняка и мучилъ его. Казалось, что Милита унаслѣдовала отъ покойной ея плоть.

Онъ оттолкнулъ дочь довольно грубо; она приняла это за отказъ. Лицо ея стало печально, глаза овлажнились, и отецъ раскаялся въ своей рѣзкости. Его удивляли эти постоянныя просьбы о деньгахъ. На что ей деньги? Онъ напомнилъ ей о прекрасныхъ свадебныхъ подаркахъ, о царской выставкѣ платьевъ и драгоцѣнностей, устроенной въ этой самой мастерской. Чего ей недоставало?.. Но Милита съ удивленіемъ глядѣла на отца. Co времени свадьбы прошло уже больше года, Видно, что отецъ ничего не понимаетъ въ подобныхъ вещахъ. Неужели она станетъ носить одни и тѣ же платья, шляпы или украшенія въ теченіе долгаго, безконечнаго періода времени… дольше двѣнадцати мѣсяцевъ? Какой ужасъ! Вѣдь, это мѣщанство! И отъ такой чудовищной перспективы на глазахъ ея показались нѣжныя слезки, къ великому ужасу маэстро.

Нечего плакать, Милита. Что ей нужно? Денегъ? На слѣдующій день онъ пошлетъ ей, сколько потребуется. Дома онъ держалъ всегда мало денегъ, надо было взять изъ банка… она не могла понять такихъ вещей. Но побѣда эта придала Милитѣ мужества, и она продолжала настаивать на своей просьбѣ съ поразительнымъ упорствомъ. Онъ обманывалъ ее и несомнѣнно не вспомнилъ бы о ней на слѣдующій день; она хорошо знала отца. Кромѣ того деньги были нужны ей сейчасъ-же. Это было дѣломъ чести (и она произносила эти слова съ самымъ серьезнымъ видомъ), страхомъ передъ знакомыми дамами, которыя могли узнать про ея долги.

– Давай сейчасъ же, папочка. He будь гадкимъ. He дѣлай себѣ развлеченія изъ того, чтобы злить меня. У тебя должны-быть деньги, много денегъ. Можетъ быть даже при себѣ. Постой-ка, гадкій папка, я обыщу тебя, я посмотрю твой бумажникъ… Пусти, пусти. Конечно, онъ при тебѣ… несомнѣнно при тебѣ.

Она шарила руками по груди отца, разстегнула его рабочую куртку и дерзко щекотала его при этомъ, стараясь попасть во внутренній карманъ. Реновалесъ сопротивлялся довольно вяло. Глупая! Это пропащее время! Все равно не найдетъ бумажника. Онъ никогда не носилъ его въ этой курткѣ.

– Вотъ онъ, лгунишка! – воскликнула она радостно, продолжая обыскивать отца. – Я нащупала его. Сейчасъ вытащу!.. Погляди.

Она была права. Художникъ забылъ, что вынималъ бумажникъ утромъ изъ стола, чтобы уплатить по счету, и по разсѣянности сунулъ его потомъ въ рабочую куртку.

Милита открыла его съ жадностью; это глубоко огорчило отца. О, эти женскія руки, дрожавшія при поискахъ денегъ! Онъ успокоился при мысли о крупномъ состояніи, которое скопилъ за жизнь, и о разноцвѣтныхъ бумагахъ, хранившихся въ одномъ изъ шкаповъ. Все это предназначалось для дочери и могло спасти ее можетъ быть отъ опасности, въ которую постоянно вовлекала ее жажда жизни, страсть къ украшеніямъ и мелкое женское честолюбіе.

Руки ея мигомъ завладѣли порядочнымъ количествомъ кредитныхъ билетовъ всевозможныхъ размѣровъ и сдѣлали изъ нихъ пачку, которую она сжала крѣпко пальцами.

Реновалесъ протестовалъ противъ ея насилія.

– Отдай деньги, Милита, не будь ребенкомъ. Ты оставляешь меня безъ гроша. Завтра я пришлю тебѣ сколько нужно; отдай теперь… Это-же форменный грабежъ.