Благонамеренные речи - Михаил Салтыков-Щедрин

Это было сказано так ясно, отчетливо и вразумительно, что депутат-помещик уже без всякой церемонии запел:

– Но я-я-ко разбо-ойник!

Однако ж педагог не унялся и рискнул возразить.

– Позвольте, – сказал он, – не лучше ли возвратиться к первоначальному предмету нашего разговора. Признаться, я больше насчет деточек-с. Я воспитатель-с. Есть у нас в заведении кафедра гражданского права, ну и, разумеется, тут на первом месте вопрос о собственности. Но ежели возможен изложенный вами взгляд на юридическую истину, если он, как вы говорите, даже обязателен в юридической практике… что же такое после этого собственность?

Вопрос этот до такой степени изумил адвоката своею наивностью, что он смерил своего возражателя с головы до ног.

– Собственность! – ответил он докторальным тоном, – но кто же из нас может иметь сомнение насчет значения этого слова! Собственность – это краеугольный камень всякого благоустроенного общества-с. Собственность – это объект, в котором человеческая личность находит наиудобнейшее для себя проявление-с. Собственность – это та вещь, при несуществовании которой человеческое общество рисковало бы превратиться в стадо диких зверей-с. Я полагаю, что для «деточек» этих определений совершенно достаточно!

Сказав это, он, не торопясь, встал с места и вышел на палубу.

Усталый после бессонной ночи, проведенной в тарантасе, я прилег на диван с намерением заснуть, но выполнить это намерение не представлялось никакой возможности. С уходом адвоката в каюте сделалось как-то вольнее, как будто отсутствие его всем развязало языки.

– Ушел! – воскликнул один из депутатов. – И черт его знает… вот уже именно черт его знает!!

– Необыкновенные нынче люди пошли, – отозвался другой депутат, – глаза у него словно сверла, язык суконный… что захочет, то на тебя и наплетет!

– Долго ли наплести!

– Вот хоть бы сейчас. Говорил, это, говорил… Только что вот уцепишься за что-нибудь – глядь, он опять, шельма, из рук выскочил!

– И как он это просто сказал: налог, дескать, на ваше невежество! До сих пор казна налоги собирала, а нынче, изволите видеть, новые сборщики проявились!

– То ли дело прежние порядки! Придешь, бывало, к секретарю, сунешь ему барашка в бумажке: плети, не торопясь!

– А покуда он плетет – ты переезжай из усадьбы в усадьбу!

– Нет, этот и из-за тридевять земель выколупает! от него ни горами, ни морями – ничем не загородишься!

С своей стороны, педагог был неутешен.

– Теперича кафедра гражданского права… как тут учить! Как я скажу деточкам, что в гражданском процессе нет безотносительной истины! Ведь деточки – умные! А как же, скажут, ты давеча говорил, что собственность есть краеугольный камень всякого благоустроенного общества?!

Один из заспанных праздношатающихся воспользовался этим смутным настроением общества и, остановившись против педагога, сказал:

– Слушайте! давайте, ради Христа, в преферанс играть!

Педагог с минуту колебался, но потом махнул рукой и согласился. Его примеру последовали и депутаты. Через пять минут в каюте были раскинуты два стола, за которыми шла игра, перемежаемая беседой по душе.

– А вы слышали, что лекарь-то наш женился?

– Не может быть! неужто на предводительской француженке?

– Верно изволили угадать. Шестого числа у Петра Петровича в Воронове и свадьба была.

– Ну, едва ли, однако ж, наш эскулап в расчете останется!

– Чего в расчете! Сразу так и разыграл пословицу: по усам текло, в рот не попало!

– Что вы!

– Такая тут у нас вышла история! такая история! Надо вам сказать, что еще за неделю перед тем встречает меня Петр Петрович в городе и говорит: "Приезжай шестого числа в Вороново, я Машу замуж выдаю!" Ну, я, знаете, изумился, потому ничего этакого не видно было…

– Помилуйте! как же не видно было! Да она с эскулапом-то, говорят, уж давненько!..

– Говорят-то говорят, а кто видел?.. Конечно, может быть, она и приголубливала его, но чтобы дойти до серьезного – ни-ни! Не такая это женщина, чтоб стала из-за пустого каприза верным положением рисковать. Ну-с, так слушайте. Приезжаю я перед вечером, а они уж и в церковь совсем готовы. Да, надо вам, впрочем, сказать, что Петр Петрович перед этим в нашу веру ее окрестил, чтобы после, знаете, разговоров не было… Ну-с, в церковь… из церкви… шабаш, значит! В десять часов ужин. Весела она, обольстительна – как никогда! Кружева, блонды, атлас, брильянты; ну, думаю, кого-то ты, голубушка, будешь своими парюрами в нашем городишке прельщать? Хорошо. Не успели мы отужинать, а у них уж и экипажи готовы: молодые – к себе в город, Петр Петрович – в Москву. И представьте, среди тостов вдруг встает наш эскулап и провозглашает: "Господа! до сих пор шли тосты, так сказать, официальные; теперь я предлагаю мой личный, задушевный тост: здоровье отъезжающего!" Это Петра Петровича-то!

– Отъезжающего! ха-ха!

– Признаться, я тогда же подумал: "Не прогадай, mon cher![79] как бы не пришлось тебе пить за здоровье приезжающего…" ну, да это так, к слову… Часов этак в одиннадцать ушли молодые переодеться на дорогу, и Петр Петрович за ними следом. Через полчаса возвращается эскулап: щегольская жакетка, сумка через плечо… Понимаете, весь костюм для него Петр Петрович в Москве заказывал… Только сидим мы еще полчаса – ни Марьи Павловны, ни Петра Петровича! Ну, думаю, житейское дело: прощаются! Однако проходит и еще время: эскулап мой начинает уж на часы поглядывать (Петр Петрович ему великолепный хронометр подарил!). Стало уж и мне его жалко; я, знаете, спроста и говорю лакею: «Голубчик! попросил бы ты Петра Петровича к нам!» – «Да они, говорит, уж с час времени с Марьей Павловной в Москву уехали».

– Вот так случай!

– Ну, мы все, кто тут был, – поскорее за шапки. А уж он как до города добрался – этого не умею сказать!

– Однако ж!.. история!!

– И представьте, только тем и попользовался, что хронометр да две пары платья получил!

– А не дурак ведь!

– Какой же дурак! Какие в нынешнем году, во время рекрутского набора, симфонии разыгрывал – гениальнейший человек-с! А тут вот слепота нашла.

– Да, знаете, не мудрено и опростоволоситься-то. Ведь если б он с купцом дело имел, а то ведь Петр Петрович… ведь благороднейший человек-с!

– Так-то так… слова нет; Петр Петрович…

– Если он ему обещал… положим, десять или пятнадцать тысяч… ну, каким же образом он этакому человеку веры не даст? Вот так история!! Ну, а скажите, вы после этого видели эскулапа-то?

– Как же; встретились. Ничего. "Погода, говорит, стоит холодная, прозябание развивается туго…"

– Это он, должно быть, еще в Воронове наблюдал… ха-ха!

– Ха-ха… пожалуй! Ха-ха… пожалуй, что и так!

– Господа! что-нибудь одно: либо в карты играть, либо анекдоты рассказывать! – тоскливо восклицает один из играющих, – пас!

Некоторое время в каюте ничего не слышно, кроме "пас! куплю! мизер! семь!" и т. д. Но мало-помалу душевный разговор опять вступает в свои права.

– Впрочем, я уж не раз замечал, что как-то плохо расчеты-то эти удаются. Вот еще недавно в Москве с князем Зубровым случай был…

– Какой это князь Зубров? что-то не слыхал такой фамилии!

– Литовская-с. Их предок, князь Зубр, в Литве был – еще в Беловежской пуще имение у них… Потом они воссоединились, и из Зубров сделались Зубровыми, настоящими русскими. Только разорились они нынче, так что и Беловежскую-то пущу у них в казну отобрали… Ну-с, так вот этот самый князь Андрей Зубров… Была в Москве одна барыня: сначала она в арфистках по трактирам пела, потом она на воздержанье попала… Как баба, однако ж, неглупая, скопила капиталец и открыла нумера…

– Позвольте! это не та ли, что в гостинице «Неаполь» нумера снимает! Варвара Ивановна!

– Ну, так-так-так! Она самая!

– И как до сих пор сохранилась!

– Ничего, в телах барыня. Только как открыла она нумера, князь Зубров – в ту пору он студентом был – и стал, знаете, около нее похаживать. То в коридоре встретится – помычит, то в контору придет – лбом в нее уставится. Видит Варвара Ивановна, что дело подходящее: князь, молодой человек, статьи хорошие, образованный… стала его приголубливать. Только все, знаете, пустячками: рюмку водки из собственных рук поднесет, бутербродцем попотчует. Словом сказать, всякую аттенцию оказывает, а настоящего дела не открывает. Задумался мой князек: "В настоящем – ничего, в будущем – еще того меньше. Женюсь!" Разумеется, главный расчет – деньги; "женюсь, говорит, и буду с деньгами отдыхать!" Что ж – и женился-с! Только что бы вы думали? – отвела она ему нумер… ну, разумеется, обед там, чай, ужин, а денег – ни-ни! И таким манером идет у них и посейчас! Ни его ни к кому, ни к нему никого! А себе, между прочим, независимо от сего, орденского драгуна завела! Так вот они каковы эти расчеты-то бывают!

– Уж очень, должно быть, прост ваш князек?

– Прост-то прост. Представьте себе, украдется как-нибудь тайком в общую залу, да и рассказывает, как его Бобоша обделала! И так его многие за эти рассказы полюбили, что даже потчуют. Кто пива бутылку спросит, кто графинчик, а кто и шампанского. Ну, а ей это на руку: пускай, мол, болтают, лишь бы вина больше пили! Я даже подозреваю, не с ее ли ведома он и вылазки-то в общую залу делает.