Америkа reloaded game (с редакционными примечаниями) - Кирилл Еськов

Тут сидевший по левую руку ротмистр чуть подался вперед, удивленно высматривая нечто на тротуаре за его спиной. Он хотел было обернуться – и тут в пролетке объявился третий пассажир, вспрыгнувший на подножку и молниеносно втиснувшийся на сиденье справа от него: давешний «юный аристократ» с переброшенным через руку макинтошем.

– Не двигаться! – объявил он страшным шепотом. – Под плащом – револьвер, стреляю без предупреждения. Командуйте, дядя Паша!

– Ну и племяннички у вас, Павел Андреич, – рассмеялся Ветлугин, оборачиваясь к ротмистру – и осекся от выражения лица соседа: бог ты мой, неужто они это всерьез? Вот так вот, посреди людной улицы?..

– Бога ради, не шевелитесь, Григорий Алексеич! У него ведь там и впрямь «калашников», и курок взводить мальчик не забывает… Саша, приказ действительно отменен – нештатным порядком, да; а Григорий Алексеевич – наш человек, он как раз меня страхует на случай покушения или похищения. Получается у него, правда, не очень – во всяком случае, хуже, чем у тебя… Кстати, джентльмены: кто как, а я есть хочу – помираю, так что предлагаю беседу нашу продолжить во-он в том трактире. Калифорнийское представительство тут неподалеку, а до часу дня еще уйма времени.

– …Имей в виду, напарник: вот он, твой случай, – кивнул он в сторону Ветлугина, приняв из рук Саши запечатанный конверт, надорванную пачку «катенек» и револьвер; на столе с довольно чистой скатертью появились тем временем заказанные ими блюда – гречневая каша с молоком для Саши, эскалоп для Ветлугина и тушеная капуста с пивом для него самого. – Унтерские лычки ты, считай, уже заработал, а теперь имеешь шанс на производство в офицерский чин. Если сумеешь убедить в своей полезности сего досточтимого члена Императорского географического общества – начальника Американской экспедиции.

– Вы о чем, ротмистр?

– Ну, вам же нужен в экспедицию коллектор, срочно. Позвольте рекомендовать вам Александра Лукашевича, с которым мы побывали на пару в довольно опасных переделках. Парень сообразителен, смел и инициативен, при этом – ответственен и дисциплинирован: о лучшем балансе качеств я лично и не мечтал бы, верьте слову!

– Что «сообразителен, смел и инициативен» – это я и сам вижу, – проворчал Ветлугин. – Нет, Павел Андреич, увольте: одного героя «roman de cape et d'épée»*

-------------------------------------

* «Роман плаща и шпаги» (фр. ).

-------------------------------------

на экспедицию нам достаточно, более чем.

– Парень совершенно не по этому делу, Григорий Алексеич: мое ведомство можно уличить во многих грехах, в том числе и смертных – но уж никак не в эксплуатации детского труда. Нас с ним свел случай в том самом особняке, посещенном вами нынешней ночью…

– Так… – со звяком о тарелку отложил вилку Ветлугин. – Час от часу не легче… Значит, парень – в розыске? террор, пропаганда?..

– Вы драматизируете, Григорий Алексеевич, – усмехнулся уголком рта ротмистр. – Нет, он всего лишь свидетель. Просто иной раз свидетелю лучше побыть подальше от властей… и вообще от Петербурга. А еще лучше – за границей. На некоторое время…

– А что он умеет? Ну, помимо чтения книжек Капитана Майн Рида?

– Он, вообще-то, лесовик – из потомственных ловчих. Собаки, лошади, оружие, следы… шкуры и черепа – это уж прямо по вашей части. Граф ихний ему благоволил, так что грамоте он тоже учен. Перспектив же на продолжение семейной традиции у парня никаких, поскольку старый граф днями помре, а наследник охоту и все с ней связанное ненавидит лютой ненавистью, и неоднократно сулился извести самый дух ее…

– Вот как? И откуда ж ты, прелестное дитя?

– Из Витебской губернии, ваше благородие!

– Любопытно. Если судить по костюму, жизненный уровень пейзан Витебской губернии возрос за последнее время неимоверно…

– Парень выполнял прошлой ночью и нынешним утром весьма рискованное задание, Григорий Алексеевич, и то, что сейчас на нем – это, в некотором роде, казенная спецодежда.

– А как же насчет «эксплуатации детского труда», Павел Андреич?

– Расклад таков, что все прочие варианты – еще опаснее. Для мальчика, я имею в виду. И ему действительно лучше уехать с нами, поверьте.

– Верю, отчего ж не поверить. И потом, я ведь фаталист, в некотором роде – а не распознать во всех этих совпадениях перст судьбы решительно невозможно… Александр, вы поняли о чем речь? Экспедиция в Америку, в Русскую Америку; я – по рекомендации господина ротмистра – предлагаю вам место нашего выбывшего коллектора; отплытие через три дня, так что времени на раздумья не отпущено. Жалованье – поначалу половинное, дальше будет видно; кормежка и экипировка – за счет экспедиции. Да или нет?

– Да, конечно да! Я… я не подведу, вот увидите!

– Есть у вас, Александр, обязательства, с какими нельзя развязаться за отпущенные нам три дня – семейные, или по прежней службе?

– Семейных – точно нет: мать схоронили в прошлую зиму, а дядя Гриша всегда мне говорил: «Уезжай в город, покуда семейством не обзавелся – чем здесь, у нас, мохом обрастать». А насчет молодого графа – всё точно, как Павел Андреевич говорил…

Тут как раз подошел половой с испрошенной Ветлугиным газетой, и тот, извинившись перед сотрапезниками, погрузился в изучение нужного ему раздела объявлений. По прошествии пары минут он, однако, принялся вдруг отлистывать желтоватые газетные страницы назад, явно пытаясь отыскать нечто мимолетно привлекшее его внимание; вскоре поиски его увенчались успехом, и он негромко окликнул ротмистра:

– Павел Андреевич, по-моему это по вашей части. Вот, слушайте: «Крысы революционного подполья пожирают друг дружку! Сегодня утром на съемной даче в Озерках были обнаружены два трупа. В одном из них была опознана Анна Александрович – атаманша террористического крыла “Земли и Воли”, которую наша безмозглая молодежь величала “Валькирией революции”, во втором – еще один революционер, Александр Железняков, также числившийся во всеимперском розыске. Оба революционера были убиты прошлой ночью выстрелами в голову, предположительно из револьвера сорок пятого калибра. Представитель Третьего отделения заявил, что, по их сведеньям, Железняков и Александрович состояли в интимных отношениях, а убийство, по всей видимости, совершено на почве ревности одним из предыдущих любовников “Валькирии революции” – имя им легион; каковой любовник, по его словам, весьма удачно сэкономил российской казне цену двух пеньковых веревок…» – ну, дальше там ничего конкретного.

Между прочим, не будь я свидетелем вашего утреннего состояния – там, на постоялом дворе, – и не знай при этом, как воздействует на человека хлороформ – вполне мог бы повестись на эту подставу. Тем более, что хозяин был весьма расположен посудачить о вашей якобы ночной отлучке. В любом случае от «калашникова» номер 43-22 следует избавиться как можно скорее – даже если он вам дорог как память… Павел Андреевич, очнитесь!

С ротмистром и в самом деле было нехорошо, совсем. Он выглядел абсолютно спокойным, даже безмятежным, взор его проходил сквозь Ветлугина как поземка сквозь парковую решетку – пальцы же его тем временем, будучи, видать, оставлены хозяином без присмотра, принялись непринужденно обламывать зубцы металлической вилки, будто обрывая лепестки гадальной ромашки: «любит – не любит». По прошествии нескольких секунд он вернулся в свою телесную оболочку и произнес придушенным голосом:

– За каким… за каким дьяволом тебя понесло ночью в тот особняк?.. Если б не ты, не твое шило в заднице…

– Господин ротмистр?.. – опешил Ветлугин.

– Виноват… – очнулся наконец тот, по настоящему. – Сорвался. Примите мои искренние извинения, Григорий Алексеевич: вы, конечно же, хотели как лучше…

– Да пустое всё это! Возьмите себя в руки, ротмистр – ну, подставили, ну, дело серьезное, да. Проблема наша с вами вполне практического свойства – и уж вы-то всяко лучше меня соображаете в заметании следов…

Наступившее молчание прервал вдруг – тихо-тихо, почти шепотом – Саша, о котором оба они как-то подзабыли:

– Павел Андреевич! дядя Паша! Вы… вы ведь ее любили, да? По-настоящему?..

32

– …Скромненько у них тут. Скорее «чистенько, но бедненько», нежели «бедненько, но чистенько»…

Интерьеры петербургского представительства Русско-Американской Компании, которое публика начинала уже именовать – сперва в шутку, а потом и не очень – «калифорнийским посольством», и впрямь не впечатляли. То есть на самом-то деле впечатляли – но в несколько ином смысле. В подчеркнутой аскетичности салатового особнячка на Фонтанке многим лицам, осведомленным о финансовых возможностях его владельцев и их роли в наполнении казны Российской империи (едва ли не пятая часть ее поступлений), начала в последнее время мерещиться едва ли не политическая демонстрация – чего в действительности, конечно же, и в помине не было, но…