Стеклянный страж - Дмитрий Емец

Что-то уловив, оба вскинули головы и стали шарить глазами над головой Багрова. Матвей поспешно отполз.

Оставался еще вариант с телепортацией, но на нее он не решился. Интуиция подсказывала, что Фулоне хватило опыта предусмотреть и это. Да и дело-то несложное. Начертил на земле отводящую руну, и вместо «Приюта» окажешься где-нибудь в Атлантическом океане.

«Вот настырные тетки! – сказал себе Матвей. – Ну ничего! Буду ждать вечера!»

Однако вечера он так и не дождался. Часов в семь, когда, натянув морок пенсионера и примазавшись к длинной цепочке бегунов, он надеялся безопасно просочиться сквозь заслон, рядом с Матвеем внезапно выросла Бэтла. Матвей даже не понял, откуда она взялась. Казалось, толстая валькирия вообще не относится к числу тех, кто способен подкрасться незаметно. Рядом с Бэтлой стоял ее оруженосец.

– Слушай, тебе самому не надоело? – спросила Бэтла жалостливо.

Убедившись, что морок его не спас, Багров его сбросил. Увидев, как у него на глазах дряхлый дед помолодел на добрых полвека, один из бегунов шарахнулся в кустарник.

– Что вам от меня надо? Вы меня оба уже достали! Слышите? Ходит такая парочка правильных жиртрестов и полощет мозги! – выпалил Матвей.

Бэтла не обиделась, но погрустнела. Обычно так грустнеют хорошие люди, когда видят, что обманулись в ком-то. Оруженосец Бэтлы положил Багрову руку на плечо.

– Слушай, брат, остынь! Сбавь обороты! – посоветовал он.

Матвей дернул плечом, сбрасывая его руку. Он не коснулся ее даже пальцем, но запястье Алексея свело судорогой. Издав восклицание, он принялся его растирать.

– Сам остынь! – крикнул Багров. – Таскаетесь тут! Во все лезете! Надоело! Плащик вонючий у вас взял – да наплевать! Задавитесь вы своим плащиком!

Он чувствовал, что несет чушь, но не мог остановиться. С ним такое случалось. Волна гнева поднималась и захлестывала разум, который не мог нашарить дно и начинал беспомощно барахтаться.

Алексей перестал разминать большой палец и спокойно занялся указательным.

– Брат, знаешь, на чем ты спотыкаешься? Ты считаешь, что можешь вести себя как угодно тебе, – сказал он. – ТЕБЕ! Ты сам свой маленький божок, существующий в отдельной маленькой вселенной. Иногда ты ведешь себя благородно, иногда неблагородно. Решаешь: вправе ты получить что-то или не вправе. Срываться или не срываться. В тебе сидит огромное, раздувшееся как мертвец Я, и оно страшнее всякой некромагии.

– А что во мне должно сидеть? То, что вам выгодно? – едко поинтересовался Багров.

Бэтла покачала головой.

– А что нам выгодно? – спросила она мягко. – Скажи, не стесняйся! Где тут наша выгода? Моя? Лешкина? Сохранить Ирку человеком, а не волчицей? Уберечь ее? Ты сам не понимаешь, что губишь ее. Потому что, если в ней тоже вылезет это раздутое упырское Я, ей не устоять. Не удержать копья, не сохранить накала жертвенности. Она не сможет остаться валькирией, и тогда волчица ее поглотит.

Багров негодующе замычал. Он действительно не понимал, почему не имеет права быть с девушкой, которую любит.

– Слушайте!.. Я же вроде пытался быть нормальным, добрым!

– Не добро мерило, а устойчивость в добре. Наевшийся хищник тоже временно добр. Но оставил бы ты с ним человека, которого любишь? – грустно заметила Бэтла.

– Достали своей философией! Я особо и не гадил никому! Только с плащом прокололся! – буркнул Багров.

– Брат! «Не гадил» – этого мало. Даже если допустить, что это так, твое поведение было в рамках нормы. И только. Я же не прошу любить меня за то, что не поубивал сегодня всех людей, которых встретил, – сказал Алексей.

– А мне чихать! Твои проблемы! – вспылил Багров.

Бэтла коснулась локтя своего оруженосца.

– Не надо! Это тупиковый разговор, – сказала она и, присев, веткой прочертила на песчаной дорожке линию.

Линия проходила у самых ног Багрова, отгораживая его от «Приюта».

– Не переступай ее, слышишь! Это самое последнее предупреждение! Тебе повезло, что ты сунулся в мое дежурство. Через полчаса ты наткнулся бы на Радулгу. Она подпустила бы тебя к соснам, а после пришпилила бы к ним копьем! – сказала она.

– Почему?

– Не переступай! Очень тебя прошу! Просто умоляю!.. Не заставляй меня бросать копье. Ты для Ирки яд. Отрава! И отрава именно потому, что она пустила тебя в душу, а ты оказался этого не достоин, – тихо повторила Бэтла и ушла.

Багров понял, что потерял последнюю валькирию, которая хорошо к нему относилась.

Алексей последовал за Бэтлой. Пальцы он уже размял, но, видимо, они еще болели, и он нес запястье осторожно. Точно нянчил его.

Матвей подошел к черте, чувствуя, что Бэтла и ее оруженосец издали наблюдают за ним. Постоял, глядя на «Приют», на качавшийся от ветра канат. Как близко и как безумно далеко!

Багров занес ногу, подержал ее некоторое время на весу, но черту так и не переступил. Его остановила мысль, что до «Приюта» он все равно не дойдет. В конце концов, Бэтла действительно желала Ирке добра, когда прочертила эту линию.

* * *

Матвея все считали отважным. С детства. Рискуя угодить в омут, он прыгал с моста ласточкой в бурлящую реку. Лез без седла на жеребца, известного своим норовом, и совершал другие подобные поступки.

На деле же Багров потому и прыгал в реку, что боролся с собой. Сам же безошибочно ощущал все нюансы трусости и все ее ступени – трусость, полутрусость и околотрусость. Трусость – это когда забиваешься, дрожишь, мычишь и ничего не соображаешь. Состояние быка, которого тащат на бойню, а он уже втянул ноздрями запах крови и обезумел. Полутрусость – когда бросаешься в драку и, зажмурившись, начинаешь бестолково размахивать кулаками в скрытой надежде, что тебя быстро уложат и все закончится.

И, наконец, околотрусость – самая предпочтительная из трусостей. Ее гвардия. Это когда сознательно делаешь то, что тебе страшно. Идешь навстречу опасности, понимая, что все равно трусость будет кусать, а раз так, то лучше ее опередить. Иногда околотрусость даже называют «безрассудной отвагой». Но она потому и безрассудна, что совсем не отвага.

«Как же отличить околотрусость от отваги?» – прикидывал Матвей и немедленно получал внутренний ответ. Околотрусость все-таки надеется на некий шанс. Пусть один из сотни. Солдаты бегут в атаку, зная, что половина из них погибнет, но втайне надеясь оказаться в выжившей части. Отвага же идет в бой с осознанием необходимой жертвы, и тогда уже Мамзелькина, придерживая костистыми ручками юбку, сама удирает от нее. Удирает же бедная Аида потому, что отвага видит в смерти необходимость и боится только одного: предать или подвести.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});