Лакуна - Барбара Кингсолвер

Ну и напоследок: скоро в Нью-Йорке в издательстве «Стратфорд и сыновья» выйдет моя книга. Редактор, мистер Барнс, сегодня это подтвердил. Он хочет озаглавить роман «Вассалы ее величества»; дурацкое название, поскольку если что и правит героями, так это жадность и вожделение. Изначально книга называлась «За десять лиг от нашего ночлега», поскольку она о людях, которые постоянно куда-то идут, не оправдывая ни своих, ни чужих ожиданий, включая и читательские. Но мистер Барнс заявил, что в этом названии слишком много слов. Впрочем, какая разница. «Стратфорд» прислал чек на две сотни долларов, аванс до выплаты гонорара; если получится найти бумагу, собираются напечатать тысячу копий. Чудо, от которого поневоле содрогнешься. Как могут слова, написанные в тихих темных комнатах, выйти на свет, в этот шумный мир?

Вы должны знать ответ. Вы снимаете кожу, изливаете на холст душу, а после позволяете кураторам развешивать ваши кишки в залах на потеху светским сплетникам. Разве это можно пережить?

Ваш друг

Соли

13 АПРЕЛЯ 1945 ГОДА

Умер Рузвельт. Как гром среди ясного неба. Только что держал ручку — и вот уже рухнул на пол на глазах у секретаря (для которого, наверно, это было все равно что наблюдать закат такого светила, как Лев). В действительности же это как кончина Ленина — пламенного борца за народное благо, которого настиг удар, и весь народ замер как был, гадая, что же делать.

Вчера в южном Ашвилле возле железной дороги собралась толпа и простояла всю ночь на холоде, надеясь увидеть катафалк с гробом в освещенном вагоне, когда процессия проедет мимо. Они думали, что тело президента повезут из Уорм-Спрингс в Вашингтон через наш городок. Но поезд так и не пришел. А сегодня утром в экстренном выпуске газеты сообщили, что кортеж направился через Гринвилл. Однако некоторые по-прежнему ждут; в основном женщины с детьми. Говорят, что в долине к востоку от Отина со вчерашнего дня стоит на коленях добрая сотня расчищавших табачные поля негритянок и тянет руки к железной дороге.

И не думает расходиться по домам.

Теперь присягу принял Гарри Трумэн в своем галстуке в горошек. Не очень-то он похож на пламенного борца за благо народа. Сам признался журналистам: «На вас когда-нибудь падал бык или стог сена? Если так, значит, вы понимаете, что я чувствовал вчера вечером».

Иногда история раскалывается и на одно-единственное мгновение беспомощно замирает, как полено, которое топор рассек надвое, и половинки держатся на последней щепке, чтобы в конце концов распасться и рухнуть на землю. Так говорил Лев. Так было после смерти Ленина, когда Лев ехал на поезде на Кавказ, не подозревая, что топор уже обрушился на его друга и Сталин на похоронах взошел на трибуну, чтобы обмануть толпу, не помнящую себя от страха и горя. Наверно, и сейчас один из таких моментов, когда неизвестно, качнется ли маятник истории к свету или канет во тьму. За чьим лицом на газетных снимках теперь таится предательство? Какие тираны орудуют в полумраке светомаскировки, отправляя фальшивые телеграммы тому, кто едет в поезде, жертвуя здравым смыслом в угоду силе? Люди насмерть перепуганы и готовы поверить всему.

8 МАЯ 1945 ГОДА

Конец света не наступил. А если и наступил, то только для немцев. В 6 часов 01 минуту все высыпали на улицу, чтобы послушать рев пожарной сирены, обозначающий полночь в Германии, официальное прекращение огня. Женщины во дворах вытерли руки о фартуки и велели мальчишкам перестать палить друг в друга из палок и не шуметь. Хозяева бакалейных и продавцы на Хейвуд-стрит закрыли магазины и, пока выла сирена, замерли, подняв глаза к небу. В стеклах витрин за их спинами пылал закат. Кто-то прижимал руки к сердцу, и все взгляды были обращены на восток. К Европе.

Никто не знает, что делать с этим миром. Когда сирена смолкла, все собравшиеся на Хейвуд-стрит, не сговариваясь, обернулись и посмотрели в другую сторону. Туда, где Япония.

Соседский мальчишка, которого зовут даже не Том Сойер, а еще невероятнее — Ромул, нашел в монтфордских лесах неизвестный цветок и притащил домой, чтобы определить, что это такое. Говорит, его мама сказала, что это останки какого-то зверя и лучше их не трогать. Но отец возразил, мол, это растение, вот хоть у соседа спроси. Они подозревают во мне образованного человека. Мы организовали экспедицию в библиотеку, отважно сражались с незнанием, и победа осталась за нами. В справочнике Бартрама «Флора Северной и Южной Каролины» обнаружились цветные иллюстрации этого растения. Оказалось, что это розовый венерин башмачок. Ромул не на шутку расстроился.

20 АВГУСТА 1945 ГОДА

Сегодня ровно пять лет с тех пор, как Лев в последний раз видел солнце. Или произнес «сынок» — он единственный, кто когда-либо звал меня так. Озорной вид, с которым давал почитать недавно обнаруженный роман. И полный мольбы последний взгляд через плечо, когда он уходил с Джексоном: «Спасите меня от этого зануды!» Белые манжеты, намокшие, как бинты, капли крови на белой бумаге — все эти образы почти улетучились, стерлись из памяти. Но всплывает очередная картина, и вздрагиваешь, словно заметил в углу комнаты незнакомца, хотя думал, что один. Воспоминания не всегда сглаживаются со временем; некоторые режут, как острый нож. Льву бы жить и жить. Убийство тяготит как неоплаченный долг, а смерть — как незаконченное дело.

Сегодня ни в одной комнате дома не было покоя, и даже радио не отвлекло: передали новость о жестоком убийстве в южном районе городе, на одном из кожевенных заводов. На кухне надрывался чайник, точно Наталья, истошно выкликавшая имя Льва. Звук может трансформироваться прямо в голове.

Казалось, хотя бы в библиотеке можно укрыться от мыслей, но увы. В комнате наверху на столах вперемешку с книгами лежали стопки газет с рваными краями. Его стол, все предложения, оставшиеся незаконченными. Где-то на восковых цилиндрах по-прежнему хранится его голос. Его настольный календарь (если, конечно, он еще на месте) открыт на 20 августа — последняя страница, которую он перевернул, полный жизни и надежд. При мысли об этом сердце сжалось от тоски; оставалось, упав в библиотеке на колени, ждать, пока что-то внутри не лопнет, пролившись на кленовые доски пола. Темная кровь, сочащаяся между половиц.

С небес на землю обрушился ад. Репортер «Таймс» полетел свидетелем, чтобы проверить, станет ли ему в час начала атаки жаль «бедолаг, которые вот-вот должны погибнуть». Оказалось, нет: дескать, достойная расплата за Перл-Харбор. Вообще-то в то утро летчики собирались сбросить бомбу совсем на другой японский город, на других мужчин, собак, детей и матерей, но, как назло, небо над ним затянули тучи. Когда пилотам надоело кружить над окрестностями, выжидая хорошей погоды, они полетели на юг и выбрали Нагасаки, небо над которым было чистым.

Не было гвоздя — подкова пропала, не было облака — погиб целый мир.

Кровь за кровь. Не те, так эти. Война — вот основная математическая задача. Невероятным усилием мысли мы выводим ответ, уверенные, что нам все же удалось решить чудовищное уравнение со множеством неизвестных.

2 СЕНТЯБРЯ 1945 ГОДА

День победы над Японией. Не будь на клавиатуре пишущей машинки букв «п» и «я», сегодня она оказалась бы абсолютно бесполезна. Заголовки газет могли бы быть больше, только если бы слова «ЯПОНЦЫ СДАЛИСЬ» напечатали по вертикали во всю страницу, а не сверху. Аллилуйя, Хирохито пал на колени.

На одном из многочисленных церковных пикников в честь победы одна девочка утонула в Суоннаноа. Сегодня вечером наведался Ромул, чтобы покачаться на садовых качелях у меня на веранде и сообщить эту новость, потому что он там был: пропала девочка с белыми лентами в волосах, ее искали несколько часов и нашли на песчаном дне реки, на небольшой глубине. Рассказал и замолчал. С площади Пэк доносилась музыка; кто-то по-прежнему праздновал победу. Ромул признался, что не понимает, хороший сегодня день или плохой.

Макартур заявил, что окончилась великая трагедия. Мы включили радио, и уверенные голоса приободрили мальчика. Когда-то этот самый Макартур проезжал мимо на коне, а стайка мальчишек немногим старше Ромула приветствовала его громкими возгласами. Он то играл в поло за академией, то нацеливал солдатские штыки в грудь участников Армии вознаграждения. «Смерть больше не льется с небес, — сказал он. — Люди ходят выпрямившись во весь рост под солнцем, и повсюду воцарился мир». Еще Макартур признался, что говорит за тысячи навеки замолчавших губ, за тех, кто упокоился в джунглях и на дне океана. Но как он может говорить за столько немых ртов, оказавшихся под водой? В них теперь тычутся носом рыбы, жируя на чужом несчастье.

19 НОЯБРЯ

Дорогая Фрида,

посылаю вам маленький подарок — мою книгу, только что прибывшую из Нью-Йорка. Мистер Барнс обещал, что в магазинах она появится к пятнице на той неделе, но мне отправил два экземпляра с припиской: «Это для ваших родителей». Обложка просто загляденье, как вы сами убедитесь. Вдалеке виднеются храмы-близнецы Тлалока и Уицилопочтли; языки пламени и полуодетые женщины, убегающие от вражеских солдат, видимо, призваны искупить любые исторические неточности. Мне было сказано, что в случае «Унесенных ветром» такой формат оправдал себя.