Соломон Кейн. Клинок судьбы - Роберт Говард

Впереди открылся новый склон, на сей раз обращенный вниз, — неровный, усыпанный обломками камня. А чуть дальше простиралась широкая равнина. Глазам Кейна предстало плато, заросшее роскошной зеленой травой. А как раз посредине… Пуританин даже моргнул, тряхнув головой, полагая, что перед ним то ли мираж, то ли плоды разыгравшегося воображения. Но нет, «видение» рассеиваться не желало. На равнине стоял город, окруженный внушительными каменными стенами. Кейн отчетливо видел бастионы и башни, а на них — крохотные фигурки, двигавшиеся туда и сюда. С дальней стороны город выходил к небольшому озеру, по берегам которого раскинулись пышные сады и ухоженные поля, а за ними — луга. В лугах пасся скот.

Невероятное зрелище заставило пуританина на миг забыть обо всем остальном. Его вернуло к реальности звяканье подкованного сапога о камень. Кейн быстро обернулся и оказался лицом к лицу с человеком, вышедшим из-за валуна.

Человек этот был широкоплечим и крепким, ростом почти с самого Кейна, но куда тяжелее. На обнаженных руках так и вздувались могучие мышцы, а ноги можно было уподобить узловатым железным колоннам. Физиономия же была точной копией той, что Кейн разглядел тогда при вспышке молнии, — такая же свирепая и чернобородая. Лицо белого человека, с наглыми глазами и хищным крючковатым носом. Все его тело, от бычьей шеи и до колен, покрывала железная чешуйчатая броня, а на голове сидел железный же шлем. На левой руке висел щит, сделанный из твердого дерева и кожи и окованный по краю металлом. За поясом торчал кинжал, а в правой руке воин держал короткую, но тяжелую железную булаву.

Все это Кейн успел рассмотреть в одно мгновение. Потому что в следующее человек взревел и прыгнул вперед. Англичанин вмиг понял, что никаких переговоров не будет: предстоял бой не на живот, а на смерть. Он метнулся на врага тигриным прыжком, одновременно занося топор со всей силой, на которую было способно его тело. Воин поймал удар щитом. Топорище раскололось у Кейна в руке, но и щит развалился на части.

Инерция прыжка между тем увлекла Кейна вперед, так что он всем телом врезался в противника; тот отбросил бесполезный, расколотый щит и, пошатнувшись, схватился с англичанином врукопашную. Тяжело дыша, они раскачивались взад и вперед. Кейн зарычал по-волчьи, в полной мере оценив могучую хватку врага. Его доспехи мешали англичанину вцепиться как следует. Воин же перехватил поудобнее свою булаву и изо всех сил старался высвободить руку, чтобы обрушить на непокрытую голову Кейна смертоносный удар. Пуританин, со своей стороны, старался этого не допустить. Все же его пальцы соскользнули, и булава опустилась на череп, едва не погасив сознание. Воин замахнулся опять… Перед глазами Кейна клубился огненный туман, но все-таки он инстинктивно извернулся, и удар пришелся в плечо. Рука почти отнялась, булава разорвала кожу, и хлынула кровь.

Яростным усилием Кейн рванулся вперед, вплотную прижимаясь к могучему торсу своего недруга, и его пальцы почти вслепую нашарили у него за поясом рукоять кинжала. Соломон сейчас же обнажил его и принялся наугад наносить удар за ударом.

Сплетясь в один рычащий, политый кровью клубок, они раскачивались и шатались. Один старался поглубже пырнуть соперника, другой — полностью высвободить руку, чтобы уж тогда-то нанести сокрушительный удар. Покамест ему не удавалось как следует размахнуться, и булава лишь вскользь била по голове и плечам Кейна, полосуя в кровь кожу. Боль алыми копьями пронизывала меркнувшее сознание англичанина. Увы! Его кинжал по-прежнему безобидно отскакивал от железных чешуй, укрывавших тело врага…

Он уже ничего не видел перед собой и бился, ведомый лишь инстинктом, — так, как дерется раненый волк. И настал миг, когда он, точно волк, еще раз рванулся вперед и… что было силы вцепился зубами в бычью шею воина, глубоко разорвав тело. Кровь хлынула потоком, противник Кейна взревел от боли и изумления. Разящая палица замерла в воздухе, рука дрогнула, воин откачнулся назад. А так как они в это время балансировали на краю небольшого обрывчика, это движение увлекло их обоих кувырком вниз. Ни один ни другой не разжали вцепившихся рук. У подножия склона Кейн оказался наверху. Кинжал сверкнул на солнце, взвившись над его головой, и по рукоять погрузился в горло врага. На это ушли последние силы. Кейн шатнулся вперед и, лишившись сознания, свалился прямо на тело убитого противника.

Так они и лежали в луже растекшейся крови. Постепенно в небесной синеве начали появляться черные точки. Стервятники кружились, спускаясь все ниже…

Потом из теснин стали появляться люди, внешностью и убранством схожие с тем, что лежал мертвым, придавленный к земле неподвижным телом Кейна. Внимание воинов привлек шум поединка; подойдя, они собрались в кружок, обсуждая случившееся на резком, гортанном наречии. Поодаль, не смея проронить ни звука, стояли рабы.

Разъединив наконец противников, люди обнаружили, что один из них мертв, а второй, похоже, умирает. После короткого препирательства воины соорудили нечто вроде носилок из копий и перевязей мечей и велели рабам нести тела. После этого маленький отряд направился к городу, выглядевшему по-прежнему невероятным посреди травянистой равнины…

Глава 2

Сознание постепенно вернулось к Соломону Кейну. Он обнаружил, что лежит на ложе, устланном отменно выделанными мехами и шкурами, посреди обширного покоя, пол, стены и потолок которого были из камня. Единственное окно перегораживала толстая решетка. Дверь тоже была всего одна, и за ней стоял воин — крепкий мужчина, определенно похожий на убитого англичанином.

Тут Кейн обнаружил еще кое-что. На его шею, лодыжки и запястья были надеты золотые цепи. Они сложным образом соединялись между собой и были прикреплены к вделанному в стену кольцу с помощью серебряного замка.

Раны Кейна были добротно перевязаны; пока он размышлял о том, что могло означать его нынешнее положение, вошел раб, принесший ему еду и какое-то пурпурное вино. Англичанин не стал пытаться заговорить с рабом, но с жадностью съел все, что ему принесли, и выпил вино. В вино, по-видимому, было подмешано какое-то зелье, так что Кейн вскоре заснул и проснулся лишь через несколько часов. За это время ему успели переменить повязки на ранах, а у двери стоял уже другой стражник. Впрочем, он явно принадлежал к той же касте, что и его предшественник. Такой же мускулистый, чернобородый и в доспехах.

На сей раз, пробудившись, Кейн почувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Он сразу решил, что, когда снова придет раб, он попытается хоть что-нибудь разузнать об этом прелюбопытном месте, в которое занесла его нелегкая. Вскоре шорох кожаных сандалий по камню сообщил ему, что кто-то идет. Кейн приподнялся и сел на своем ложе, и тут же в комнату вошли сразу несколько человек.

Позади всех держался тот раб, что приносил Кейну еду, но на переднем плане гордо красовались несколько мужчин в долгополых одеяниях, с непроницаемыми лицами. И подбородки, и черепа у них были выбриты. А чуть в стороне стоял человек, на котором невольно задерживался глаз. Он был высокого роста, в шелковом облачении, перехваченном чешуйчатым золотым поясом. Его иссиня-черные волосы и борода были странным образом завиты, крючконосое лицо носило печать хищной жестокости. Надменно-наглое выражение глаз, которое, как успел понять Кейн, являлось отличительной чертой неведомого народа, ему было свойственно еще в большей степени, чем остальным. На голове у человека красовался золотой обруч, покрытый удивительной резьбой, рука сжимала жезл, опять-таки золотой. Остальные держались в его присутствии с таким раболепным почтением, что Кейн сразу рассудил: уж верно, это был местный правитель, а может быть, верховный жрец.

Рядом с высоким стоял другой человек, поменьше и потолще, наголо выбритый. Его одежда была примерно того же фасона, что у людей из окружения властелина, но выглядела гораздо более дорогой. Он держал в руках плеть о шести кожаных хвостах, прикрепленных к украшенной драгоценными камнями рукояти. Все ремни были снабжены треугольными металлическими наконечниками, так что в целом плеть выглядела одним из самых зверских орудий истязания, какие Кейну доводилось видеть. У человека, державшего ее в руке, были маленькие и на редкость паскудные глазки, так и бегавшие по сторонам, а все его поведение было смесью льстивого угодничества по отношению к господину и деспотической нетерпимости к тем, кто стоял ниже его.

И все они смотрели на Кейна, а Кейн смотрел на них, силясь определить, почему ему упорно казалось, будто он все это уже где-то видел. В чертах лиц этих людей было нечто заставлявшее предполагать родство с арабами; и все-таки они решительно не походили ни на каких арабов, виданных им доселе. Они заговорили между собой, и в их языке англичанину опять-таки почудилось нечто знакомое. Но вот что?.. В глубине памяти зашевелилась смутная мысль, но слишком нечеткая.