The Мечты. Весна по соседству (СИ) - Светлая Марина

Буду рядом!

Начинать сначала, блин. Легко сказать – трудно сделать.

«Буду рядом!» - передразнил самого себя Роман, глядя в зеркало на воспаленные глаза и взъерошенную шевелюру. Он почти сутки проспал от действия таблеток и высокой температуры, накрывших его как-то одномоментно. Когда дело касалось самого обыкновенного гриппа, он переживал абсолютно все прелести данного состояния – с больным горлом, насморком, с помощью которого недолго ванну наполнить, жаром под 39 градусов – дом можно отапливать, и ломотой во всем теле.

Вызывать врача – отказывался. Он искренно считал, что с простудой надо тупо отлежаться. Ну и эскулапов недолюбливал, но кто ж им по доброй воле в плен сдастся? С точки зрения Моджеевского сопли – не повод идти лечиться. Он и так недавно… очки купил! На этот год лимит его общения с людьми в белых халатах был определенно исчерпан.

Вот и маялся. Алена преданно привезла парацетамол и еще какую-то дрянь из аптеки. Борисыч – пиццу. Собакена забрал Богдан. Больше Роман Романович в свою квартиру ни одной заразы не пропускал и спасался жаропонижающим. А жрать вот в таком состоянии совсем не хотелось. Болел он регулярно один раз за зиму, и все окружающие знали, что в этот тяжкий для него момент лучше просто не показываться ему на глаза. Со свету сживет вмиг, а в последнее время он и здоровый был невыносим. Потому на какое-то время в офисе вздохнули с облегчением, чего не скажешь о самом господине Моджеевском, для которого переживаемые муки и страдания были в самом разгаре, причем в буквальном смысле.

Он проснулся в десять вечера мокрый, как мышь, всклокоченный, злой, с легкой тошнотой и с дикой головной болью, распространяющейся от заложенного носа. На градуснике было 37,6. Надолго ли – уже следующий вопрос, потому что по опыту Ромка знал, что через час-другой температура снова начнет расти. И тут главное сработать на опережение – запихнуть в себя еще пилюль.

Но сейчас у него было немного времени на передышку. Потому он кое-как дотащил себя до ванной, вытерся найденным полотенцем, переодел футболку и брюки, после чего снова рухнул в постель с другого краю. На том месте, где Моджеевский проснулся, влажными были и простыня с подушкой. Теперь его слегка знобило.

Что он там хотел? Чаю?

К черту чай!

Сдохнуть было бы куда предпочтительнее.

Кстати, - Моджеевский перевернулся на другой бок – звякнуть с утреца своему юристу. Пусть займется завещанием. В него еще включать будущего ребенка и его мать. Которая, наверное, к нему и на похороны прийти побрезгует. И от любых попыток ее содержать – тоже будет отмахиваться, поскольку предпочла, чтобы он даже не знал о беременности.

Откуда оно такое взялось, господи? Синеглазое, дурное и такое невозможное... И сердиться на нее долго невозможно тоже, потому что виноват он был сам от начала и до конца. Это только температура у него долго держится, а так-то Ромка в самом деле быстро остывал. Валялся в кровати и волей-неволей проматывал в голове все случившееся за последние месяцы: и счастливые дни, и не очень. С Женей и без. С попыткой Нины помириться и с появлением в его жизни уверенности, что их страница уже перелистнута. И она была точно последней, потому что во второй половине книги подняты иные очень важные вопросы, но все-таки это его вопросы. Просто теперь совсем другое определяло его жизнь. Совсем другая определяла.

Она и... кто-то, кого он не знает, о ком немного боится думать, потому что эти мысли совершенно взрывают его мозг.

Он ведь хотел еще ребенка. Хотел, чтобы у них с Женей... Но в чем-то ради самой Жени, потому что тогда ему казалось, что так правильно. А сейчас? Что казалось ему сейчас, в одиннадцатом часу вечера, когда он запивает таблетку, чувствуя, как снова растет температура?

Например, что не может заявиться к ней, пока болеет, не только потому что попросту не дойдет, а потому что не хватало и ее заразить. И что понятия не имеет, что там у нее по медицинским показателям. Наверняка же к обычной врачихе в обычную больницу пошла вместо чего-то приличного. Впрочем, откуда у них в Солнечногорске приличное? Нина Бодьку в столичном медцентре рожала, а Таньку – вообще в Германии пожелала на свет производить. А эта упертая! Что угодно, лишь бы по-своему, лишь бы назло ему. И не так чтобы она была не права.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Просто Моджеевского штормило между противоречивыми чувствами: собственной виной в том, что обидел, и собственной яростью за то, что скрыла.  

Упертая Жека...

Упертая, упертая Жека. Как он так оплошал? Была бы его женой сейчас – горя бы не знал. Выбирали бы клинику, а он уже, наверное, привык бы... к тому, с кем пока не знаком. А теперь даже думать страшно, боялся свихнуться. Потому что знал: в этот вечер он хочет ребенка и для себя. Не только для нее.

Температура точно ползла вверх.

На часах без пяти одиннадцать. Завтра суббота. А Женька – сова.

Моджеевский глубоко вдохнул и потянулся к тумбочке. Не позволил себе развивать мелькающие в голове мысли. И не медлил больше, потому что в любой момент могло вырубить. Он нащупал телефон, приблизил его к слезившимся глазам, торопливо зашел в их с Женькой чат в мессенджере. Удостоверился, что онлайн она была не далее, чем утром.

Последнее от нее: «В котором часу ты приедешь домой?»

Последнее от него: «К шести тебе надо быть готовой».

Пять месяцев. Один вечер. Ползущая вверх температура.

И несколько слов: «Что твоя Таша вещала про поздний токсикоз? Как ты себя чувствуешь?»

«Совсем офонарел!» - возмутилась Женька, спросонок разглядев, наконец, мелкие буквы сообщения. В кои-то веки она заснула в нормальное время без разглагольствований с потолком, чтобы быть вырванной из своего сна громким всхлипом телефона. А теперь еще неизвестно, заснет ли снова. И думай, какого черта Роману неймется посреди ночи, чтобы озадачиваться ее токсикозом. И вообще, с каких это пор он стал писать сообщения длиннее, чем из одного предложения или даже одного слова?! Всегда утверждал, что чесать пальцами по клаве – это развлечение для тинейджеров.

Женя зло отключила телефон и повернулась на другой бок. Теперь можно было смело до самого утра изучать стену.

Моджеевский же долго не выдержал. Опять провалился в болезненный сон с элементами кошмаров и какого-то бреда, длившийся буквально пару часов. Когда проснулся во втором часу ночи, то опять был весь мокрый, хоть запихивай себя в стиралку и ставь на отжим. Пользовательский интерфейс стиральной машины был освоен Моджеевским с тех пор, как Лена Михална ввела против него политику репрессий. И вовсе не потому, что ему в лом было заказывать себе новые рубашки – благо, Алена по жизни под рукой. А потому что дело принципа и любимой домашней кофты. Роман был человеком привычки и забывать о своих маленьких радостях не собирался даже из-за обиженной экономки. Будто бы он изменил ей с другой домработницей, ей-богу!

Словом, он снова вытащил себя из кровати, не без труда добрел до ванной, обтерся, переоделся, сполоснул лицо. Подумал, что не отказался бы и от душа, но фиг его, как организм отреагирует. И потому с чистой совестью вернулся в постель. Телефон не подмигивал ему ни единым уведомлением, но он все же разблокировал и заглянул. Женя не ответила. Возможно, спит. Возможно, не желает с ним разговаривать. Вероятнее последнее. Прочитано же! С досадой сунув трубку под подушку, Моджеевский снова полез за градусником, потом откинулся на постель и стал смотреть в потолок.

37,8 – радостно возопил термометр под мышкой. И Ромка снова отрубился. Теперь уже до утра.

А утром не было ни малейшего изменения. Ни в лучшую, ни в худшую сторону. Сопли. Горло. Отсутствие сообщений в телефоне. Вернее, сообщения-то были, но все не те.

Чертова Алена очень интересовалась, не привезти ли к нему врача.

Бодя спросил, нормально ли, что псина лезет в море во время утреннего выгула.

Лена Михална соизволила полюбопытствовать, есть ли у него что пожрать.