Разъяренный (ЛП) - Эванс Кэти

— Нет, боже, нет.

— Значит, ты любишь меня? И я имею в виду, по-настоящему, Пинк, навеки.

Он уже в тысячный раз спрашивает меня, люблю ли я его.

В ответ сердце в груди трепещет.

Закрываю глаза, собираясь с духом.

— Ну же, малышка. Всего три слова. — Он касается губами уха, голос звучит настойчиво, почти умоляюще. — Они волшебные. Произнеси их, и начнут происходить хорошие вещи.

— Я уже сделала это перед тысячами людей, жадный ты человек, — шепчу я, смеясь, затем совершенно серьёзно: — За всю свою жизнь Кенна, я не говорила этого ни одному мужчине, кроме моего отца, и посмотри, что он с нами сделал.

— А если бы ты их не говорила, было бы менее больно? — Маккенна поглаживает розовую прядь в моих волосах большим и указательным пальцами. — Послушай, он совершил ошибку. Разница в том, что у него не было шанса это исправить, но у нас он есть. Давай, Пинк, скажи это, скажи мне. Следующие пару десятилетий ты будешь говорить мне эти слова, и я даю тебе это обещание прямо сейчас. А теперь скажи, что любишь меня.

— Да, чёрт возьми!

Его смех глубокий и восхитительный.

— Ты всё равно не хочешь произносить слово на букву «Л»? — спрашивает он

— После всего, через что мы прошли? После всех этих лет в разлуке, когда мы могли бы быть вместе?

Дрожь в моём сердце передаётся всему телу.

Любовь.

Это всего лишь одно слово.

Но когда она так реальна и правдива, и ты чувствуешь её в своём сердце, когда она причинила тебе боль и ты боишься потерять её снова, она становится большим, чем просто одно слово. Она становится всем. Всем, чем является для меня этот мужчина.

Вдруг Маккенна молча наклоняет голову, просовывает пальцы под бретельки блузки и затем спускает их с моих плеч. Целует обнажённую кожу, его губы одновременно любящие и нежные, и этот поцелуй разбивает мои стены, как шар-баба22. Когда я издаю тихий стон боли, он поднимает голову, и в его взгляде — вихрь оттенков, обрамлённых желанием и потребностью.

— Всё будет хорошо, Пинк, я обещаю, — шепчет он. — Она узнает, что мы её любим. — Сильные, нежные руки обхватывают мой затылок, и Маккенна целует меня в лоб. Мы стоим так пару мгновений, тихо скорбя, но потом моё лицо начинают осыпать мягкие, лихорадочные поцелуи — с каждой секундой всё более лихорадочные и влажные. И когда он издаёт низкий волчий рык, я понимаю, что нужна ему. Маккенна должен быть рядом. Чтобы почувствовать нашу связь. Чтобы восстановить её. Боже, и мне это так нужно.

— Я нужна тебе так же, как ты нужен мне? — спрашиваю я его тихо, почти умоляюще. — Ты будешь наслаждаться мной так же, как я хочу насладиться тобой?

Его слова чёткие, лицо сосредоточенно и серьёзно.

— Я когда-нибудь давал тебе повод сомневаться в том, что это не так?

Качаю головой, а затем медленно снимаю блузку, потому что он мне нужен, потому что я хочу его, потому что я его люблю.

Сейчас Кенна нужен мне больше, чем когда-либо. Мне необходимо знать, что он здесь ради меня, и мне необходимо показать ему, что я здесь ради него. Мне нужно почувствовать его любовь, как будто это его прощение…

Чему никогда не учила меня моя мать, но Маккенна научит.

Из-за того, как он сейчас на меня смотрит — принимая со всей моей темнотой и всем моим розовым, когда он поднимает мою руку и разглядывает кольцо на руке, как будто это его клеймо, — я понимаю, что он тоже чувствует моё принятие.

Я раздеваюсь для него, а затем тихо спрашиваю:

— Что ты хочешь со мной делать? Сегодня вечером я твой приз, так что выбор за победителем. — Потом я стою перед ним, обнажённая, если не считать лёгкой улыбки.

— Что я выиграл? — задиристо спрашивает он, расстёгивая пояс на брюках.

— Меня.

— А это так?

Маккенна сбрасывает брюки на пол, и он так красив, что при виде его загорелой кожи у меня текут слюнки. Всё это для меня, чтобы съесть его, как конфету.

С мягкой усмешкой он протягивает руку и быстро проводит костяшками пальцев по моим соскам, всегда таким чертовски напряжённым и тугим, как ластики на карандашах. А потом он обхватывает пальцами мою грудь и наклоняется ко мне.

Он сосёт один сосок, причмокивая, как это сделал бы ребёнок, затем с другим моим соском проделывает то же самое. А моя киска? Маккенна медленно начинает поглаживать пальцами мою киску. Влажные звуки, исходящие от моего тела, говорят, как сильно оно хочет вобрать глубже его палец.

— Ты такая красивая, такая великолепная. Моя идеальная розовая маленькая злая ведьма. Я собираюсь заняться с тобой любовью. Я начну с тобой всё сначала — начну сейчас. Прямо сейчас. Мой план в том, чтобы облизать тебя всю от твоих длинных ног, прямиком к киске, а затем хорошенько и долго пососать твои сиськи. Тебе нравится?

— О, пожалуйста, — стону я, изгибаясь всем телом и скользя ладонями по его мускулистым рукам.

Он ухмыляется — нет, не ухмыляется. Его сексуальная улыбка на губах вызывает у меня желание прикусить этот грязный, сексуальный рот. Я и прикусываю, и звук, который он издаёт, сводит меня с ума от вожделения.

— Кенна.

Он целует меня в висок, его рука накрывает мою грудь, дыхание касается лица, глаза не отрываются от моих.

— Такое ощущение, будто в первый раз, правда?

Я киваю и выдыхаю, но нервничаю я не из-за него.

Из-за себя.

Хочу это сказать. Хочу, чтобы он знал. Я проглатываю слова, которые хочу — нуждаюсь — сказать, но он их ждёт. Как ждал их в прошлом.

Я готова. Я готова и напугана, но это не имеет значения, потому что он для меня единственный. Мои руки на его восхитительной, тёплой коже говорят об этом первыми. Мои губы вторят, касаясь его мускулов.

— Кенна.

Он стонет. Кажется, понимает.

— Скажи это, Пандора. Скажи, что ты чувствуешь.

Маккенна проводит большими пальцами по вершинкам моих грудей, так что соски становятся ещё твёрже, грудь судорожно вздымается и опадает. Прерывистое дыхание становится всё быстрее и быстрее.

— Если я скажу это, пообещай в ответ сказать то же самое, — умоляю я.

— Не даю никаких гарантий, — поддразнивает он, пощипывая мои соски, и от этих действий киска похотливо сжимается и пульсирует.

— Кенна, — стону я, обхватываю его затылок и притягиваю к себе. — Я люблю тебя.

Целую его, вжимая свои губы в его, и внезапно понимаю, что мне не нужно, чтобы он ответил.

Мне нужно самой говорить… и говорить… и говорить эти слова. Говорить до тех пор, пока он не попросит меня заткнуться.

Мне нужно сказать их за все те разы, когда я этого не делала.

— Люблю тебя. — Обвиваю руками его плечи, тянусь к нему, чтобы снова завладеть его губами в то время, как его поджарое, мускулистое тело сотрясает дрожь. — Люблю тебя, — шепчу я соблазнительно и нежно, поглаживая пальцами его спину, сжимая зад, затем рукой обхватываю его эрекцию.

Он стонет. Боже, я люблю, когда он стонет. Люблю хрипотцу в его голосе.

— Да, Пинк, покажи мне. Покажи мне, что ты меня хочешь. Скажи, что ты меня хочешь. Как тебе нравится, что ты хочешь меня.

— Мне нравится, что ты делаешь со мной, и как я хочу тебя, — бормочу я, касаясь губами щетины на его подбородке и снова прикусывая губы Кенны.

Провожу рукой по всей его длине и чувствую, как он становится ещё твёрже.

— О, детка, — рычит Маккенна, в его голосе слышится мука, и всё же он инстинктивно сильнее прижимается к моей руке. — Ты такая обалденная маленькая дразнилка. — Он накрывает ладонью моё лоно и просовывает средний палец между моими половыми губками. — Сладкая, горячая, похотливая маленькая дразнилка, которая очень хочет, чтобы её вот так потрогали.

Затем вводит палец внутрь меня, и что бы я ни собиралась в этот момент ответить, у меня вырывается лишь стон. Я раздвигаю бёдра шире.

— О, да, Маккенна, порадуй меня. Доставь мне удовольствие так, как можешь только ты.

Его губы у моего виска, а палец проникает глубже.

— Не сдерживай себя, мне нравится, когда ты говоришь грязные словечки, — шепчет он. — Скажи мне, о чём ты думаешь. Чего ты хочешь.