Птичка певчая - Решад Гюнтекин

Решит Назым взволнованно рассказывал:

— Супруги обещали нанести мне визит сегодня в три часа. Я покажу им несколько наших школ. Правда, у нас нет такой школы, которую мы могли бы с гордостью показать европейцу, но мы прибегнем к политическому манёвру. Во всяком случае, я надеюсь, нам удастся вырвать статейку в нашу пользу. Хорошо, что здесь я. Случись это при моём предшественнике, мы бы с головы до ног опозорились в глазах европейцев.

Я продолжала стоять у дверей возле ширмы.

— Ну, что ещё, ханым-эфенди? — спросил меня торопливо заведующий.

— Я сдала все дела. С формальностями покончено, эфендим.

— Отлично. Благодарю вас.

Я стояла и смотрела на него.

— Благодарю вас, вы можете идти.

— Вы собирались распорядиться в отношении меня. Я имею в виду новое назначение.

— Да… Но сейчас у меня нет вакантных мест. При случае мы что-нибудь придумаем. Встаньте на учёт в канцелярии.

Эти слова заведующий произнёс торопливо и резко. Он ждал, чтобы я поскорее ушла.

Вакантное место!

Эту фразу я часто слышала в Стамбуле в министерстве образования. К сожалению, её смысл был мне очень хорошо известен.

Раздраженный тон заведующего пробудил во мне странный протест. Я сделала шаг к двери, намереваясь выйти, но в эту минуту вспомнила про свою Мунисэ, которая ждала меня в гостинице в нашем маленьком номере, забавляясь с крошечным козлёнком.

Да, теперь я была уже не прежней Феридэ. Я была матерью, на которой лежала ответственность за судьбу ребёнка.

И тогда я вернулась опять к столу. Я стояла, опустив голову, как нищенка, просящая милостыню под дождём. В моём голосе звучали страх и мольба.

— Бей-эфенди, я не могу ждать. Мне стыдно говорить, но я стеснена материально. Если вы сейчас же не дадите мне работу…

К горлу подступил ком, глаза наполнились слезами. Как мне было стыдно и горько!

Заведующий всё так же раздражённо и нетерпеливо ответил:

— Я уже сказал вам, ханым: у меня нет вакансий. Правда, в деревушке Чадырлы есть школа… Если хотите, отправляйтесь туда. Но пеняйте потом на себя. Говорят, это ужасное место. Кажется, дети там занимаются в сельской кофейне. Жилья для преподавателя нет. Если вы согласны, я назначу вас туда. Если хотите лучшего места — терпите…

Я молчала.

— Ну, ханым-эфенди, жду вашего ответа…

Я слышала, что деревня Чадырлы во много раз хуже Зейнилер. Но лучше было ехать туда, чем месяцами прозябать в Б… и подвергаться всевозможным оскорблениям.

Я ещё ниже опустила голову и не сказала, а скорее вздохнула:

— Хорошо, я вынуждена согласиться…

Но заведующий не услышал моего ответа. Неожиданно распахнулась дверь, и ворвался возглас: «Идут!»

Решит Назым поспешно застегнул свой долгополый сюртук и выскочил из кабинета. Мне не оставалось ничего другого, как только уйти. У дверей я услышала французскую речь. Говорил заведующий:

— Входите, прошу вас…

На пороге появилась молодая женщина в широком манто. Увидев её лицо, я не могла сдержать возглас удивления. Супругой журналиста оказалась моя старая подруга по пансиону Кристиана Варез.

Когда-то во время каникул Кристиана уехала с родителями во Францию, там вышла замуж за своего кузена, молодого журналиста, и больше в Стамбул не вернулась.

За эти годы она сильно изменилась, превратилась в важную даму.

Услышав мой возглас, Кристиана повернула голову и тотчас узнала меня, хотя моё лицо было закрыто плотной чадрой.

— Чалыкушу! — воскликнула она. — Моя маленькая Чалыкушу! Ты здесь? Ах, какая встреча.

Кристиана была одной из тех девушек, которые любили проказницу Чалыкушу. Она схватила меня за руки, вытащила на середину комнаты, почти насильно откинула с лица чадру и расцеловала в обе щеки.

Представляю, как растерялся муж Кристианы, которого мне пока ещё не удалось увидеть, и особенно заведующий отделом образования.

Я поворачивалась к ним спиной, прятала лицо на плече подруги, стараясь, чтобы никто не заметил моих слёз.

— Ах, Чалыкушу, я могла допустить всё, что угодно, но никогда не думала встретить тебя здесь, в этом чёрном турецком чаршафе, со слезами на глазах…

Наконец мне удалось взять себя в руки. Я хотела незаметно накинуть на лицо чадру, но Кристиана воспротивилась. Она насильно повернула меня лицом к мужу и сказала:

— Пьер, познакомься. Это Чалыкушу.

Пьер Фор был красивый шатен высокого роста. Правда, он показался мне немного чудаковатым, но, возможно, это оттого, что я долгое время жила среди тугодумов, которые в разговоре взвешивают каждое слово.

Журналист поцеловал мою руку и заговорил как со старой знакомой.

— Я очень счастлив, мадемуазель. Вы знаете, мы вовсе не чужие с вами. Кристиана столько рассказывала о вас!.. Она могла бы сейчас совсем ничего не говорить. Я и сам бы узнал Чалыкушу. У нас есть школьная фотография, где вы сняты всем классом вместе с воспитательницами. Помните, вы ещё положили подбородок на плечо Кристианы… Вот видите, как я вас хорошо знаю.

Супруги Фор, забыв про заведующего отделом образования, без конца болтали со мной.

Неожиданно я повернула голову и увидела такую картину, что, будь это в другом месте, я непременно расхохоталась бы. Вместе с гостями в кабинет вошли ещё несколько чиновников. Они образовали полукруг, в центре которого стоял заведующий отделом образования. Слушая, как я говорю по-французски, все изумлённо пораскрыли рты, словно крестьяне, созерцающие увлекательное искусство фокусника.

Среди присутствующих вдруг очутился и долговязый инженер губернского правления общественных работ, приезжавший в Зейнилер вместе с Решитом Назымом. Потом я узнала, что при гостях он был кем-то вроде церемониймейстера. Думаю, инженер смутился, если только не забыл своих упражнений по-французски в Зейнилер.

Но, боже, как страдало моё самолюбие: старая школьная подруга увидела меня в таком плачевном положении. Однако что делать, чему быть, того не миновать. Не желая, чтобы она вдобавок ко всему узнала ещё и о моём моральном унижении, я призвала на помощь всю свою смелость и оптимизм, продолжала говорить бодро, громко и весело.

Наконец заведующий немного опомнился. Он сделал своими крошечными ножками смешной реверанс и показал на кресло:

— Прошу вас сесть, не утруждайте себя…

Мне надо было уходить. Я шепнула Кристиане:

— Ну, давай прощаться.

Но Кристиана прилипла ко мне, как смола, и ни за что не хотела отпускать. Настойчивость моей подруги не ускользнула от внимания заведующего. Несколько минут назад он был со мной холоден и небрежен, а сейчас склонился в глубоком почтительном поклоне и пододвинул кресло: