Судья Королевского дома - Инна Сударева

Он молился: целую неделю после ее тяжелых родов он стоял на коленях у ее кровати, держал тонкую бледную руку с еле слышно бившейся жилкой в своих руках и молил небо не лишать его любимой. Он не замечал, как ночь сменяла день и наоборот — он только следил за малейшими изменениями на бледном худом лице любимой женщины. Вместе с ним молились обитатели замка, поместья и, возможно, всей страны. Они любили свою Королеву, рыжеволосую и с кротким взглядом изумрудных глаз.

Эти глаза теперь лихорадочно блестели от слез, а волосы, когда-то подобные сияющему пламени, теперь казались тусклой медью. Она все шептала чуть слышно: «Прости меня, прости». Но ей не за что было просить прощения, и он давал ей это понять самым нежным поцелуем, самым нежным прикосновением, на какое только был способен.

Потом, в самый последний миг, она вся вдруг рванулась к нему, обняла с неожиданной силой и зашептала жарко:

— Я так хочу жить... Боже, я так хочу жить... С тобой и нашим крохой... Береги его...

И все... То, что показалось шагом к выздоровлению, было вспышкой перед нахлынувшей тьмой.

Она умерла в огромной спальне Цветущего замка, за окнами которой бушевал каштанов цвет и заливались весенними трелями птицы. А в соседней комнате в кружевных пеленках и покрывалах ревел требовательным баском розовый крепыш, наследник трона и Короны. Он теперь стал сиротой, и мать ему отныне заменяли целых три няньки.

Весна — конец мая — самое пышное цветение, самые сводящие с ума запахи. Время для любви и надежды, для самых светлых мечтаний... И похороны среди буйства природы. И болело, как внутри все болело...

Он распорядился, чтоб все прошло просто, без королевской пышности. Когда была их свадьба, наоборот, он со всеми хотел делиться своим счастьем, ведь оно далось после стольких испытаний и представлялось таким огромным, что все Королевство должно было с ними его разделить. Да, оно было огромным, но таким недолгим...

Последний поцелуй, последний раз прикоснуться к огненным волосам, убранным под жемчужную сетку, последнее пожатие руки, когда-то мягкой и теплой, теперь — холодной и твердой. И глаз она больше не откроет, никогда... Нет больше в мире изумрудных глаз...

Красивая, изящная, нежная, любимая... мертвая...

Когда закрыли крышку гроба, он всем существом своим остался там, вместе с ней. Темнота подступила ко всех сторон, стало глухо и душно, словно и его завалили землей...

Королеву похоронили под ивами, рядом с могилой его матери. «Здесь две самые дорогие мне женщины», — сказал он.

Могильщики разровняли холм, и он дал знак всем уйти. Слезы просились наружу, и их никто не должен был видеть, кроме ивовых ветвей, таких же скорбных и поникших.

Весь оставшийся день и всю последующую ночь он просидел на земле у могилы своей Королевы и, глядя на холм, что укрыл ее в себе, в который раз жалел, что он жив и что его глаза видят такое — могилу любимой жены...

— Вы уже три дня ничего не ели, — заметил доктор.

— Я знаю.

— Смею заметить, государь, что так нельзя.

На эти слова он лишь пожал плечами.

Они стояли на берегу озера, что окружало Цветущий замок — родовое гнездо Короля. Он, худой и бледный, с неподвижным взглядом, рассеянно бросал в воду мелкие камешки и так же рассеянно наблюдал за волнами, на которых колыхались крупные влажные кувшинки. Эти белые цветы напомнили тот день в конце апреля...

Она была так хороша со своим круглым животиком, в легком белом платье и с распущенными огненными волосами, когда он катал ее здесь на этом озере на лодке. А как замирало сердце, когда она неосторожно перегибалась через борт, чтобы сорвать кувшинки, и смеялась, видя страх в его глазах:

— Не свалюсь — не бойся.

Не бойся... Легче сказать, чем сделать...

Он боялся с той самой минуты, как она забеременела. И никогда он не испытывал такого страха. Стоило ей споткнуться или слишком резко повернуться, и его сердце колотилось, словно горошина в погремушке... Погремушку он сам вырезал из липы для их будущего малыша...

— Нельзя падать духом, государь. — Голос доктора прервал воспоминания. — Вы Король, от вас зависит жизнь целого государства... Вы отец, в конце концов, и вы нужны своему сыну.

— Я знаю, — очередной ответ.

Липовая погремушка. Ею иногда стучит нянька в детской, и сердце его обрывается от этого звука...

Тут доктор рискнул, ни много ни мало, жизнью: схватил Короля за плечи и пару раз жестко встряхнул:

— Очнитесь, сэр! Я же пытаюсь вернуть вас к нормальной жизни! Помогите же мне!

— Я должен уехать. — Он так и продолжал смотреть словно сквозь доктора, и встряска ничуть его не расшевелила. — Если я останусь — я сойду с ума... Без нее я сойду с ума... Да, я уеду...

Доктор отпустил его, недоуменно подняв брови.

— Путешествие, — чуть бодрее сказал государь, — это мне поможет, думаю... А как вы считаете?

— Но ваш сын? А страна? Как же все это без вас?

— Моему сыну всего пару недель, и ему нужнее няньки, а страна... Все спокойно, все стабильно, все на своих местах... Для Королевства я сделал все, что было нужно... И у меня достаточно советников и министров, чтобы в мое отсутствие все было в порядке. Год-два — и я вернусь. Как раз придет время учить сына держаться в седле. — И он слабо улыбнулся. — Отдайте все необходимые распоряжения насчет моего отъезда.

— Кто будет сопровождать вас, государь?

— Никто. Я еду один...

1

Деревня Перепутье, что в южном округе Снежного графства, всегда жила весело. И именно потому, что располагалась на перепутье. Здесь то и дело появлялись новые люди, путники, которых гостеприимно встречали в местной харчевне «Крестовище». Не было вечера, чтоб за ее столиками и стойками не собирались местные жители, чтобы посудачить о новостях, которые принес последний путешественник. Само собой, за этими разговорами выпивалось много пива и вина, и съедалось прилично закуски из хозяйских погребов. И «Крестовище» процветало. А для некоторых путников платой за ночлег и стол в харчевне иногда был просто занимательный и желательно долгий рассказ о собственных странствиях и о тех диковинах, что они повидали. Такие повествования собирали много народу и приносили хозяину немалые барыши.

Поэтому когда в жуткий ливень с градом в «Крестовище» буквально ввалился путник в черных кожаных одеждах, с которых ручьями текла вода, хозяин Акил первым делом толкнул ногой дремавшего у теплого очага мальчишку, чтоб тот подкинул в огонь сырое поленце. Дым из трубы харчевни был сигналом для жителей Перепутья, что у Акила новый гость.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});