Ломоносов - Евгений Лебедев

Здесь «глубоким сном покрытый» означает не «сонный», а скорее всего «подверженный глубокой грезе», навеянной «льстецами» и «коварной их любовью». Солнце здесь — это Франция, намек вполне понятный, если вспомнить прозвище Людовика XIV, со времени смерти которого минуло всего два с небольшим десятилетия, Луна — Турция, опять-таки вполне прозрачный намек на мусульманский полумесяц. Французская дипломатия в ту пору настойчиво толкала Швецию и Турцию к союзу против России. Не случайно здесь напоминание об отце Елизаветы (и его Полтавской победе) и намек на недавнее поражение турок при Анне Иоанновне, по поводу которого Ломоносов роскошествовал (другого слова не подберешь) в победительных стихах своей «хотинской» оды:

Целуйте ногу ту в слезах,Что вас, Агáряне, попрала,Целуйте руку, что вам страхМечом кровавым показала.

Впрочем, в «Оде на прибытие», Ломоносов отходит от этого восточно-изощренного этикета, памятуя о том, что теперь перед ним западный противник, и, сообразно этому, триумфальный ритуал предлагается другой: «Целуй Елисаветин меч». В обращении к новому противнику больше достоинства, потому что теперь поэт знает о борьбе России с ее врагами нечто недоступное ему раньше («Россию сам Господь блюдет»). Вот почему идущие далее картины воинской доблести русских в борьбе против «готов» — шведов изображаются в масштабах поистине всемирных, вызывающих «священный ужас»:

Уже и морем и землеюРоссийско воинство течетИ сильной крепостью своеюЗа лес и реки Готов жмет.Огня ревущего ударыИ свист от ядр летящих ярыйСгущенный дымом воздух рвутИ тяжких гор сердца трясут;Уже мрачится свет полдневный,Повсюду вид и слух плачевный.

Там кони бурными ногамиВзвивают к небу прах густой,Там смерть меж Готскими полкамиБежит ярясь из строя в строй,И алчну челюсть отверзает,И хладны руки простирает,Их гордый исторгая дух;Там тысящи валятся вдруг.Но если хочешь видеть ясно,Коль Росско воинство ужасно,

Взойди на брег крутой высоко,Где кончится землею понт;Простри свое чрез воды око,Коль много обнял Горизонт;Внимай, как Юг пучину давит,С песком мутит, зыбь на зыбь ставит,Касается морскому дну,На сушу гонит глубинуИ с морем дождь и град мешает:Так Росс противных низлагает. <...>

Всяк мнит, что равен он АлкидуИ что, Немейским львом покрытИли ужастную ЭгидуНося, врагов своих страшит:Пронзает, рвет и рассекает,Противных силу презирает.Смесившись с прахом, кровь кипит;Здесь шлем с главой, там труп лежит,Там меч, с рукой отбит, валится,Коль злоба жестоко казнится!

Не надо быть специалистом, чтобы увидеть, что эти стихи содержат в себе зародыш всей нашей будущей батальной поэзии; в них корни и героических од Г. Р. Державина, и «Полтавы» А. С. Пушкина, и «Бородина» М. Ю. Лермонтова. Ломоносов создает «пристойные и вещь выражающие речи», которые впоследствии войдут в художественные миры крупнейших наших поэтов как их собственные — настолько он «гармонически точен», если воспользоваться пушкинским словом, в создании и первоначальном употреблении этих речей, этих, по определению самого Ломоносова, поэтических «корпускул», уже навсегда вошедших в нашу духовную атмосферу. А приглядевшись более пристально к приведенным стихам Ломоносова, можно увидеть, как в них проступают некоторые характерные черты соответствующих стихотворений К. Н. Батюшкова, Ф. Н. Глинки, Н. М. Языкова и др.

Столь впечатляющее описание ужасного лика войны и смерти служит в «Оде на прибытие» необходимым фоном для главного призыва, с которым поэт обращается к людям, в следующей строфе. Обращается как носитель высшей Истины, как посредник меж землей и небесами. Если императрицу бог увещевал его устами напрямую, то к людям он взывает, пересказывая, что называется, своими словами Глагол небес. Поэт, подобно герою-резонеру на мировом театре, с указующим перстом, направленным на страшное месиво из обрубков тел и обломков оружия, из крови и праха — на эти жуткие итоговые проявления безумия, вызванного злобой, коварством, алчностью, ложью и именуемого войною, — произносит свой страстный монолог, который разносится по всему земному кругу и исполнен высокой патетики, сострадания к человеку, сознания своей правоты:

Народы, ныне научитесь,Смотря на страшну гордых казнь,Союзы разрушать блюдитесь,Храните искренню приязнь;На множество не уповайтеИ тем небес не раздражайте:Мечи, щиты и крепость стен —Пред Божьим гневом гниль и тлен:Пред ним и горы исчезают,Пред ним пучины иссыхают.

Россия в «Оде на прибытие», восстанавливая попранную справедливость, «отраду с тишиной приводит», «любя вселенныя покой... дарует мирные оливы». Но побежденная «Война при Шведских берегах с ужасным стоном возрыдает», оттого что ей пришлось прервать свой кровавый пир. Ей противостоит мир, названный в оде «Союзом вожделенным». Он «глас возносит к ней смиренный», и в своих увещеваниях не оставляет никакого будущего для нее, смертоносной:

Мечи твои и копья вредныЯ в плуги и серьпы скую;Пребудут все поля безбедны,Отвергнув люту власть твою.На месте брани и раздораЦветы свои рассыплет Флора.Разить не будет серный прахСквозь воздух огнь и смерть в полках.

Если в «Оде на взятие Хотина» мир выступал как нечто желанное, то в «Оде на прибытие» мир выступает как должное, как государственная и гуманистическая программа. Причем здесь в намеке уже присутствует мысль о том, что деятельной попечительницей о материальной мощи государства (без чего и мир не может быть прочным) является наука. Вот, например, поэт упоминает в обращении к Елизавете совсем еще свежее известие (29 октября 1742 года) о победе науки во славу России — об успешном достижении русской морской экспедицией В. Беринга и А. И. Чирикова 7 декабря 1741 года американских берегов:

К тебе от восточных стран спешатУже Американски волныВ Камчатский порт, веселья полны.

Вот толпа стихотворцев, завидующих поэту (ибо его слог «сложен из похвал правдивых» в отличие от их слога, «исполненного басней лживых»), восклицает:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});