Агитбригада-2 - А. Фонд

Епифану.

— А потом?

— Не знаю, — вздохнула Настасья, — в родное село мне дороги нету, в других сёлах Епифан следит. Или его псы.

— Ладно, пошли к Софронию, потом подумаем, — махнул рукой я и мы зашагали дальше.

Наконец, мы вышли к краю болотины.

— Где-то здесь, — неуверенно сказала Настасья, оглядываясь по сторонам, — местность я не узнаю, но должно быть где-то здесь.

— Ты тут уже бывала? — задал я закономерный вопрос, который должен был задать ещё в начале нашего пути.

— Да, в детстве, — ответила девушка, — мамка ходила к Софронию, нужно было с Ильки перепуг выкачать. Наши ворожки не смогли. А как раз батя опять запил, так она меня с собой взяла, чтобы я помогала торбу с подарками нести.

Мы спустились к обширному болоту. Вдали, за болотом и полями, виднелось небольшое село. Доносился еле ощутимый запах дыма из печей, изредка слышался лай собак и крик петухов.

Болото мы обошли по широкой дуге (и то я один раз чуть не провалился, хорошо успел за осинку ухватиться). Кстати, Настасья чувствовала себя вполне нормально — прыгала козой по кочкам и даже сапоги не намочила.

— Во-о-он там! — обрадованно показала рукой Настасья, когда мы обошли болото, прошли небольшой участок леса и вышли на пригорок.

Внизу была довольно широкая долинка, явно ледникового происхождения, которая упиралась в невысокий скалистый массив. Справа от долинки текла не то речушка, не то ручей, весело подпрыгивая на камнях.

Ну что ж, место довольно живописное, Софроний устроился вполне себе неплохо.

Мы спустились, прошли всю долинку вдоль, и Настасья резко завернула куда-то в расщелину промеж двух скалистых холмов.

— Здесь, — сказала она и первая вошла в пещеру, которая была совершенно не видна постороннему человеку.

Я с удивлением осмотрелся. Когда отец Демьян впервые упомянул об отшельнике, я представлял худого измождённого человека с заросшей бородой и длинными грязными волосами, у которого только единственное рубище, ну и, может, ещё какая-то шкура. И что он всё время сидит в грязной холодной пещере и молится. Изредка ест какие-то корешки и ягоды.

То, что я увидел, перевернуло все мои представления об отшельничестве. Во-первых, Софроний оказался нестарым ещё человеком примерно слегка за пятьдесят. Его чистые волосы волнистые были аккуратно расчесаны на пробор и перехвачены по лбу тесьмой. Светлая полотняная рубаха, мягкий тулупчик и мягкие сапоги ручной выделки. Клянусь, там даже вышивка на них была.

И пещера! Нет, это не была пещера Али-бабы, но где-то рядом. Большое подземелье было изнутри отделано брёвнами и смахивало на деревенский сруб. О том, что это пещера напоминало несколько неровное пространство — углов было не четыре, а семь, и потолок с одной стороны был значительно ниже.

По центру этой не то пещеры, не то избы, находилась большая печь, в которой весело потрескивал огонь. Где-то видимо был и дымоход, потому что запаха дыма почти не чувствовалось. На стенах висело несколько икон. Среди них я отметил Николая Чудотворца. Но на моего вредного дедка он похож не был.

Из мебели в помещении были две широкие лавки, большой стол, сундук. На полу лежали домотканые коврики. Такие же, но поменьше, устилали лавки.

Вкусно пахло сухими яблоками и свежеиспечённым хлебом.

— Гости? — немного удивлённо сказал Софроний хорошо поставленным оперным голосом, — в такую погоду?

— Добрый день. — Сказала Настасья, которая сразу взяла инициативу в свои руки. Я не стал возражать. Хотел присмотреться к отшельнику, как говорится, со стороны.

— И вам не хворать, — кивнул Софроний и замолчал, ожидая ответ на свой вопрос.

Настасья смутилась и беспомощно посмотрела на меня.

Ну что ж, мой выход.

— Мы из Яриковых выселок, — сказал я, — бежали от Епифана. Это сектант главный.

— Про Епифана и секту ихнюю поганую знаю, наслышан. А вот ты не похож на деревенского, — покачал головой Софроний.

— А я и не деревенский, — ответил я, — мы с гастролями там были, и Епифан с моими коллегами воевать начал. А мы с Настасьей к вам ушли.

— Не хорошо товарищей бросать, — обличительно вздохнул отшельник.

— Он не бросал! — вступилась за меня Настасья, — его Епифан в подвале держал. А я ночью выпустила его. Вот и пришлось сразу к вам уходить.

— Голодные небось? — спросил Софроний и улыбнулся. От его глаз разбежались морщинки. Вообще от очень располагал и сразу мне понравился.

Мы, не сговариваясь, кивнули. Хоть продукты я и захватил, но на улице была такая погодка, что о еде мы даже и не думали — хотелось поскорей укрыться от вероятной погони и согреться у огня.

— Садитесь к столу, — проявил гостеприимство Софроний, — а ты, женщина глянь, что там в печи есть, Марфа приходила, настряпала. И мне насыпай тоже.

Мы сбросили мокрые тулупчики. Я сел на лавку, а Настасья шустро бросилась накрывать на стол. Когда она уже заканчивала, я вытащил из торбы экспроприированную из подвала колбасу и сало.

— Мы тоже к вам не с пустыми руками.

— Чудно! — одобрил Софроний, — колбасу я люблю.

Настасья шустро накрыла стол, Софроний прочитал молитву, и мы сели за еду. Кроме колбасы и сала, на столе оказалась вполне себе вкусная рассыпчатая каша, щедро зажаренная луком. И топленое молоко в крынке.

— А ты, отрок, обо мне откуда узнал и зачем пришел? — спросил Софроний, когда с едой было покончено.

— Я от отца Демьяна, — я покосился на Настасью и замолчал.

— Ясно, — кивнул отшельник и сказал, глядя на Настасью, — ты женщина, приберись тут. Посуду будешь мыть — вода вон в том углу, за занавеской. И ночвы там же. А мы с отроком к ручью сходим, воды принесём.

По лицу Настасьи было видно, что ей очень любопытно услышать мой рассказ, но перечить суровому отшельнику она не посмела.

Я же поёжился, представив, что опять придётся выходить на холод и сырость. Мой тулуп и всё остальное ещё не просохли.

— Так что там с отцом Демьяном? — сразу же спросил Софроний, как только мы вышли наружу, взяли вёдра и начали спускаться к ручью.

Я кратко рассказал ему о судьбе его друга, затем ещё более кратко поведал о своих «приключениях».

— И как ты их видишь? — спросил отшельник и поставил свои вёдра на землю.

— Как