Весь Роберт Маккаммон в одном томе - Роберт Рик МакКаммон

на крюке возле передней двери. — Она жестом послала его вперед: — Идите.

С приближением сумерек грозовые тучи росли и мрачнели, и наконец игривые дневные дождики превратились в сплошной ливень. Он стучал в окна дома миссис Герральд, а внутри горели свечи, и Мэтью сидел за полированным каштановым столом и понимал, что жаркое мистера Грейтхауза славится не столько мясом, сколько элем, который наливали туда из пивоваренного жбана. Мэтью ел немного, а миссис Герральд еще меньше, но Грейтхауз осушил еще кружку эля вдобавок к тому, что был у него в тарелке, и это никак на нем не сказалось, только появилась склонность заполнять своим голосом всю комнату.

Мэтью никто прямо не говорил, но по наблюдениям, по их разговорам о разных вещах — состоянии города, новом губернаторе, главном констебле и прочем, он заключил, что они… да, работодательница и работник, конечно, но что-то еще общее и сверх того. Не личное, а скорее профессиональное… какое же слово подобрать? Порыв, быть может? Целеустремленность? Их глубокое уважение друг к другу было очевидным и первостепенным, проявлялось в строе их речи и ответах на замечания друг друга, но опять-таки что-то было здесь большее, чем уважение. У Мэтью возникало впечатление, что Грейтхауз — «правая рука» миссис Герральд, так сказать, и может быть, даже второй человек в агентстве. В любом случае она внимательно слушала, когда он говорил, а он так же внимательно слушал ее, и Мэтью понимал, что это не просто взаимная любезность профессионалов, а глубокий союз родственных умов.

Грейтхауз глушил свой эль и рассуждал, как они с миссис Герральд пытались выбрать между двумя подходящими точками размещения конторы: либо Стоун-стрит, либо Нью-стрит, а Мэтью разглядывал их обоих и гадал, какое у них может быть прошлое. Грейтхауз сидел, закатав рукава белой рубашки до локтей, убрав седые волосы в завязанный черной лентой хвост, и вполне мог сойти за школьного учителя, рассказывающего что-нибудь из геометрии. Но было в нем и что-то военное — то есть, подумал Мэтью, в голосе его есть какой-то оттенок уверенности и непререкаемости, необходимый для команд на поле битвы. Конечно, его телосложение и быстрота свидетельствовали об активной жизни, как и неровный шрам через левую бровь и умелое обращение с рапирой. И еще у него был один красноречивый признак человека, серьезно работающего клинком: правое предплечье толще левого.

С виду он похож на человека, притворяющегося более неотесанным, чем он есть на самом деле, решил Мэтью. Иногда Грейтхауз тянулся за салфеткой промокнуть рот — и будто сам себя одергивал, чтобы этого не сделать, а иногда все-таки делал, увлеченный разговором. Человек с хорошими манерами, исполняющий роль человека из простонародья. Мэтью подумал, не аристократ ли он, воспитанный среди богатства, который по тем или иным причинам почувствовал, что ему уютнее при свете меньшей свечи. Возраст его Мэтью определил лет в сорок пять — пятьдесят. Быть может, он чуть моложе миссис Герральд.

И он явно мог говорить долго, раз уже начал.

— Вы знаете, — спросил он, — что мы рядом с тем местом, откуда этот остров получил свое название? Сюда первые поселенцы принесли кувшины с бренди для индейцев, и потом был церемониальный пир. А когда поселенцы спросили, как называется остров, индейцы родили название на месте: Манахактантенк. На их наречии это значило: «Место, где все надрались допьяна».

Он поднял кружку с элем:

— За Манахактантенк! — провозгласил он и осушил кружку.

К концу ужина, когда наступила полная темнота, а дождь продолжал стучать в окно, миссис Герральд сказала:

— Мэтью, мне нужно узнать ваше мнение об одной вещи. Минутку.

Она встала — как и два ужинавших с нею джентльмена — и оставила их ненадолго. Когда она вернулась, то принесла — весьма неожиданно для Мэтью — очень знакомый ему предмет.

Она снова села и положила на стол экземпляр — смазанный, бракованный и выброшенный, но все еще читаемый экземпляр «Кусаки».

— Меня очень интересует этот лист. И я хотела спросить, знаете ли вы печатника.

— Знаю. Его зовут Мармадьюк Григсби. Я даже помогал ему набирать текст и крутить пресс.

— Человек многих профессий, похоже, — заметил Грейтхауз, поедая очередную порцию своего жаркого.

— Я помогаю другу, только и всего. Но в чем состоит вопрос?

— Я просто хотела бы знать, сколько экземпляров он печатает и когда будет следующий выпуск. Вы не знаете?

— Я думаю, что вот этого мы напечатали триста копий. — И мышцы его плеча, прижимавшие проклятый пресс рычагом, вспомнили сейчас все эти шестьсот сторон (лицевая и обратная) — по пятнадцать секунд на каждый экземпляр. — По моим предположениям, мистер Григсби желает в ближайшие дни отпечатать и следующий выпуск.

— Хоть мы все еще ведем переговоры о конторе, но нам стоило бы попросить вашего друга дать о нас извещение. Что-нибудь не кричащее, конечно. Что-нибудь вроде того, что вскоре откроется агентство «Герральд», и наша специальность — поиск… — она задумалась, — того, что было потеряно. И поиск ответов на деликатные вопросы.

— Хотел бы я видеть ответ вот на это. — Грейтхауз здоровенной ручищей приложил салфетку к уголкам рта по очереди. — Фермер Джонс хотел бы знать, почему его дочь Лави приходит на обед с сеном в волосах.

— Для начала нужно начать, — слегка пожала плечами миссис Герральд. — Верно ведь? — спросила она у Мэтью.

— Так, — согласился он, — но мне действительно интересно, почему вы выбрали именно это место и это время. Я понимаю, что через Нью-Йорк проходит много ценных грузов и здесь много богатых людей с ценным имуществом. Но все-таки Нью-Йорк — не Лондон. И я могу удостоверить, что здесь преступный элемент далеко не подавил систему юстиции. — Он поймал себя на том, что повторяет утверждение главного констебля Лиллехорна. — Почему все же именно Нью-Йорк?

Миссис Герральд пристально посмотрела ему в глаза, и при