Спаси меня - Мэннинг Сарра

Уилл испустил тяжкий стон.

Какое там счастье! Флора у Марго – в соответствии с графиком. Они вернулись к первоначальному плану и стали просто людьми, которые завели одну собаку на двоих. Не будет больше совместных прогулок, обедов и ужинов, не говоря уже о страстных объятиях темными ночами. Они не будут доверять друг другу свои секреты. Передали собаку и разошлись. Неужели так будет каждое воскресенье?

Мэри бросила на него оценивающий взгляд, как на букет полузавявших цветов, которые надо продать за полцены.

– Послушай, можешь подбросить меня домой в фургоне? Завтра утром сосед Марек должен забрать его на техосмотр.

– А почему Марек не может забрать его из магазина? – спросил Уилл.

Мэри бросила на него сердитый взгляд и молчала всю дорогу, пока не выбралась из машины.

– Зайди на минутку, хочу тебе кое-что показать.

Наверное, надо что-то починить, пока Ян участвует в благотворительной гонке Лондон – Париж. Позавчера пришлось разбираться с салфеткой, застрявшей в насосе стиральной машинки.

Уилл шел за Мэри по садовой дорожке. Вьющаяся по стене дома глициния расцвела пышным цветом. Сейдж уже сфотографировала ее для Инстаграма во всех мыслимых и немыслимых ракурсах.

– Инструменты захватить из гаража? – спросил Уилл.

Мать покачала головой.

– Я сказала «показать», а не «починить». Вернее, можно и так сказать, но не в доме, – добавила она и постучала пальцем по голове сына.

Мэри прошла прямо к серванту в гостиной, купленному Берни и Мо сразу после свадьбы. Уже несколько десятков лет он считался безнадежно устаревшим, а теперь вновь вошел в моду. Роуэн не раз намекала, что с удовольствием его заберет, если матери хочется чего-то более современного.

Она открыла дверцу, за которой скрывалась стопка фотоальбомов.

– Так, где же, где же… – пробормотала она себе под нос.

Альбомов было много. Это надолго.

– Я поставлю чайник, – решил Уилл.

Когда он принес чай, Мэри сидела за столом с большим темно-синим альбомом.

– Ты не забыл мой заменитель сахара?

– Я хоть раз его забыл? – Уилл сел рядом с матерью и водрузил чашки на подставки, которыми изобиловали все горизонтальные поверхности в доме. – Что ты хотела мне показать?

– Мои свадебные фотографии. Ну, то есть с моей первой свадьбы, – сказала Мэри, подвигая альбом к сыну, которого не слишком интересовали воспоминания о злосчастном дне, когда его мать вышла замуж за мужчину, оказавшегося чудовищем. – Просто посмотри. Потешь мать-старушку.

Уилл с тягостным вздохом открыл альбом. На первой странице он увидел снимки, где Мэри готовится к торжеству. В свои двадцать она выглядела совсем девочкой. В те времена девушки не знали сложных техник макияжа, вроде контуринга или микроблейдинга, как сейчас Сейдж с подругами. Мэри подкрасила глаза и губы, а светлые волосы расчесала на прямой пробор и оставила распущенными. Мо прикрепляла фату, и Мэри улыбалась.

На остальных фотографиях были изображены подружки невесты, мальчик с кислым лицом, Берни и Мо, садящиеся в винтажный «Роллс-Ройс», и, как положено на свадьбе дочери флористов, букет невесты во всех видах (бледно-розовый амариллис, белые розы и гипсофила – просто и со вкусом), цветы в церкви и на столах в зале для приемов.

Он долго листал альбом, пока не дошел до снимка, где новобрачные идут по проходу церкви. Питер как раз шагнул в столб света, льющегося в витражное окно, и его лицо было трудно рассмотреть.

Несмотря на это, в желудке Уилла разыгрался настоящий шторм. Он заставил себя перевернуть страницу и посмотреть на следующее фото. Молодожены стоят на ступеньках церкви, рука в руке. На Мэри – простое белое платье, совсем скромное, Питер – в костюме с брюками клеш и в рубашке с огромным воротником.

– Удивительно, как люди ухитрялись найти свою любовь в семидесятые, когда все носили такую уродливую одежду, – заметил Уилл.

– Посмотри на него, – потребовала Мэри. – Внимательно.

Закусив нижнюю губу, Уилл наклонил голову и впервые за двадцать пять лет всмотрелся в фотографию своего отца. Сначала он не мог сосредоточиться, потому что видел образ Питера, запечатлевшийся за все эти годы в голове. Он продолжал смотреть, перенастраивая воспоминания, и наконец увидел улыбающегося молодого человека лет двадцати пяти, с обожанием глядящего на свою невесту.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Не такой уж высокий – чуть выше Мэри, рост которой составлял метр шестьдесят семь сантиметров, худощавый, он ничем не напоминал монстра из ночных кошмаров Уилла.

Уилл наклонился ближе, чтобы рассмотреть лицо. Светло-каштановые волосы, модные тогда длинные бакенбарды, темные глаза. Не красавец и не урод. Самый обычный. Пройдешь мимо и не заметишь. А ведь он мог поклясться, что лицо Питера навсегда запечатлелось в памяти.

Естественно, Уилл помнил отца уже другим: опухшим от пьянства, с налитыми кровью глазами, без намека на улыбку. А может, он подсознательно искажал его черты, чтобы Питер выглядел монстром, каким являлся на самом деле?

Он внимательно всматривался в лицо, ища разгадки. Так смотрят на изображения диктаторов и тиранов, серийных убийц и террористов-смертников, пытаясь найти признаки того, кем они станут в будущем. Мертвый взгляд, изгиб губ, зловещая тень… Но в этом случае ничего не было.

– Он совсем не такой, как я помню, – сказал он Мэри, которая пристально смотрела на сына, забыв о чае. – Заурядный человек.

– Заурядный, – повторила Мэри. – Вообще никакой. Только тогда я этого не знала.

– А сначала он хорошо к тебе относился? – спросил Уилл, не зная, хочет ли услышать ответ.

– Он всегда говорил, что любит меня, – кивнула Мэри. – Не только в самом начале, когда я верила, надеялась, что это правда, а до самого конца.

Она опустила взгляд на фото и закрыла лицо Питера рукой.

– Как будто любовь – оправдание. Точно так называемая «любовь» извиняла его ужасные поступки. Но к тому времени я уже знала, что он не способен любить и быть любимым…

– Я тоже, – тихо произнес Уилл, – мне кажется, я не способен любить и быть любимым.

– А вот это чушь собачья, прости за мой французский. Мы тебя очень любим, и ты нас тоже, – сказала Мэри, стукнув его по колену.

– Я ничего не достиг.

Уилл чувствовал себя, как на психотерапевтическом сеансе, хотя Мэри было далеко до бесстрастности Роланда. Она страдальчески нахмурилась.

– Пусть у тебя больше нет шикарной работы и квартиры в Нью-Йорке с панорамными окнами, это не имеет значения. Важно, что ты хороший человек. Добрый, заботливый. Будь здесь Флора, она бы подтвердила.

Мэри улыбнулась, и Уилл не мог не улыбнуться в ответ.

– У тебя все наладится, сынок, только отпусти прошлое. Я не начала выздоравливать, пока этого не сделала.

– Если вернуться назад, ты хотела бы никогда его не…

Не успел он договорить, как Мэри покачала головой.

– Конечно, нет. Не встреть я его, у меня бы не было тебя и Роуэн, а я вас очень люблю. Я жалею только о том, что у вас было такое ужасное детство. Я много раз хотела схватить вас и убежать, да не хватало духу.

– Не в этом дело, мама, – сказал Уилл, положив руку поверх материнской, все еще прикрывающей изображение Питера. – Теперь мы понимаем, что это было эмоциональное насилие. Тебе не повезло, ты встретила плохого человека, и мы с Роуэн никогда не винили тебя.

– Я себя виню, Уилл!

– Ты была жертвой, как и мы. Даже в большей степени.

Уилл сжал ее пальцы.

– А теперь у тебя другая жизнь, которой ты достойна, с человеком, который любит тебя даже больше, чем свой велосипед…

– Чуточку меньше, – возразила Мэри, высвободила руку и погладила сына по лицу. – Не позволяй ему испортить твою жизнь. Он того не стоит. Посмотри на него!

Уилл вновь посмотрел на Питера, теперь уже равнодушно. Он не видел этого человека двадцать семь лет и никогда не увидит вновь. Они с Питером Гамильтоном всегда были чужими. Питер не знал его настоящего, даже в детстве. Он видел в сыне лишь отражение собственных слабостей и разочарований.