Радуйся, пока живой - Анатолий Афанасьев

— Хозяева, — уважительно заметил Зенкович и, оглянувшись на дверь, добавил: — Ну чего, Галчонок, не тяни, давай сразу поделим.

Галочка, тоже оглянувшись, достала из-под юбки заначенную пачку (вот ловкая бестия!), которую честно разложили на две части — каждому по пять кусков. До предела возбужденная Галочка опять предложила в виде перекура заняться кое-чем, но Лева отвертелся, сославшись на внезапное сердечное недомогание. Для укрепления миокарда принял полстакана водки, закусив копченой лососиной. Пожаловался Галочке:

— Никак не привыкну с бандюками контачить. Никогда не знаешь, чего ждать. С виду он нормальный, а возьмет и всадит пулю в лоб. Мало ли что ему не понравится.

— Не преувеличивай, Генечка. Просто ты очень мнительный.

— Ага, мнительный… Видела, какой у него глаз? Как штопор.

— Нормальный бизнесмен, — возразила Галочка. — На больших деньгах сидит, вот и озверел немного. Тебе, Генечка, тоже не помешало бы немного озвереть. Для потенции это получше виагры.

— Тьфу ты, черт! — не сдержался Лева. — Действительно, голодной куме одно на уме. Заводи, кто там следующий…

Галочка впустила в кабинет яркую брюнетку неопределенного возраста, похожую на таборную цыганку, с огромными дутыми серьгами в ушах и цветастым платком, накинутым на плечи. При ней мальчик — ясноглазый, белокурый, как одуванчик на лугу. Зенкович сразу насторожился, будто кто-то толкнул в бок. У него вдруг голова закружилась, как от сигареты натощак. Взглянул на Галочку, та ничего не почувствовала, улыбалась как всегда, вооружась коленкоровым блокнотом. Приготовилась записывать, что ли?

— Не узнаете, Игнат Семенович? — вкрадчиво, бархатным голосом промурлыкала цыганка. — Признайтесь, не узнаете?

Вопрос был из самых неприятных, но у Зенковича был наготове стереотипный ответ.

— Почему же не узнаю? Конечно, узнаю. Напомните, пожалуйста, где мы с вами встречались?

Дама с удобством расположилась в кресле, мальчик стоял у ее ног. Глазам озадаченного Зенковича открылись полные, нежные, как у девушки, груди и величественный изгиб бедра, что было по меньшей мере загадочно: женщина укутана в платок и в длинной юбке, но груди и бедро он видел так же отчетливо, как если бы она сидела голая.

— Нет, Генечка, не узнаете, — грустно повторила дама, — А какие клятвы давали, какие песни пели… Шучу, шучу, мой дорогой… И все же обидно… я все-таки женщина…

Как писали в старину, он с головой погрузился в темный омут ее глаз. Наваждение нахлынуло так же внезапно, как налетает мираж на изнемогающего от жажды путника. Еле ворочая языком, он продолжал гнуть свое:

— Как же не узнаю, напротив, очень хорошо помню… Вы когда-то нагадали мне судьбу… Ничего, честно говоря, не сбылось. Ничего хорошего.

— Значит, плохо гадала, — она засмеялась воркующе, и Лева окончательно выпал из реальности.

Сквозь тяжкий звон и праздничное мерцание еле донесся до него требовательный строгий Галочкин голос:

— Что вы несете, гражданочка? Вы по делу пришли или как?

Он не заметил, как ясноглазый мальчик быстро глянул на его беспутную подружку, и Галочка поникла в кресле, словно задремала наяву. Дама-цыганка бубнила, ворожила:

— Ах, сокол наш воскресший, царедворец наш несчастный. Ничего не помнит, роду-племени своего не ведает. Обманули молодца, запрягли в оглобельки, куда катит тележенька — не видна дороженька. Луна на небе, конь в поле, змеюка поганая в сердце — да что же за беда такая!

Лева Таракан отозвался на ворожбу, встрепенулся, вышел из вязкой пучины внезапного сна, но натолкнулся взглядом не на цыганку волоокую, не на ее бедра и грудь, а увидел светлое лицо отрока с мерцающими, будто в желтом огне, внимательными глазами, — и первое, что испытал, словно копьем кольнули в грудь. Мальчик участливо спросил:

— Больно, дяденька?

— Еще бы! — сказал Лева и опустил глаза долу: нет ли крови на полу.

— Ничего, сейчас пройдет. Просыпаться всегда больно, спать легче.

И впрямь, минуты не прошло, как Лева почувствовал себя лучше: мышцы укрепились и дыхание наполнилось кислородом. Будто заново родился. Но не только это. Вспыхнула, как на экране, вся прежняя жизнь, уместилась в слепящие, отчетливые кадры. Вот он — маленький мальчик, заблудившийся в лесу, грибов насобирал на донышке корзины, зато проплакал полдня; вот школьник с красным галстуком на шее, отличник и звеньевой; вот уже именной стипендиат энергетического института, — в библиотеке ли, на кафедре, в кругу друзей, — девушки вьются вокруг как мотыльки; вот молодой ученый с наполеоновскими планами, великолепный, быстрый в рассуждениях диссертант, — академик Чалов, древний старец на подагрических ножках по-отечески обнимает его за плечи — небывалый, неслыханный успех, блестящие перспективы; а вот счастливый муж красавицы Марюты, изнывающий от неумолимых потоков любви; а вот уже солидный, глубокомысленный бомж, постигший, как легко, сладостно взмывать со дна жизни в вышние сферы духа; а вот… — все, все миновало, и до последнего бугорка дотянуть осталось чуток.

— Теперь вы знаете, дяденька, да? — подал голос светлый отрок. Лева Таракан кивнул, неловко утер ладонями мокрые щеки. Женщина-цыганка, красивая и яркая, как тысяча цветов, милостиво ему улыбалась. Галочка с полузакрытыми глазами раскачивалась из стороны в сторону, как на сеансе Чумака.

— Зачем это все? — укорил Лева, испытывая что-то вроде похмельного тремора. — Кто вы такие, чтобы ковыряться в моей душе?

— Я не ковыряюсь, сударь, — возразил мальчик, превратившийся опять в обыкновенного ребенка без всякого сияния и чертовщины, но от этого Леве стало еще гаже. Ясность своего положения, и не только нынешнего, но и прошлого, от которого он бежал в бомжи, вернулась к нему во всей отвратительной наготе.

— Чего вы, собственно, от меня хотите?

Женщина сказала:

— Меня зовут Тамара Юрьевна… А вас, мой дорогой, как величают по-настоящему? По родительскому благословению?

— Какая разница? — Лева постепенно приходил в себя после отрезвляющей купели и с удивлением почувствовал слабый укол любопытства. Поганая жизнь все же щедра на маленькие сюрпризы. — Лучше скажите, кто вас подослал? Какая группировка?

— Это все потом, — цыганка поправила волосы плавным жестом, — С вами свяжутся и все объяснят.

— А если я прикажу вас задержать?

— Вы же умный человек, Зенкович, и понимаете, что это не в ваших интересах.

— Какое вам вообще дело до моих интересов?

Тамара Юрьевна взглянула на ручные часики.

— Нам опасно задерживаться дольше… Господин Зенкович, вы меня, честно говоря, удивляете. Неужто зомби быть лучше, чем человеком?

— Намного лучше, — искренне ответил Лева. — Вам повезло, что вы этого не понимаете, — он перевел взгляд на мальчика, тот как раз положил в рот розовый леденец. Чистое, наивное личико, как у любого двенадцатилетнего пацана.

— Значит, ты медиум, парень?

— Не совсем.

— Что значит не совсем?

— Я сам точно не знаю, кто я. Но не медиум.

— Мутант? — догадался Лева.

— Это ближе к истине, — мальчик с хрустом раскусил леденец, — Не думайте об этом. Со временем у вас все наладится.

— Наладится, как же, жди… А с ней что? Надолго ее загипнотизировал?

Мальчик покосился на Галочку, и та перестала раскачиваться, чихнула, кулачками по-детски протерла глаза.

— Уходим, уходим, — заторопилась Тамара Юрьевна. — Спасибо за все, дорогой Игнат Семенович. За то, кто вы есть, и за то, кем станете. Ото всего российского народа нижайший вам поклон, ото всех матерей и жен, от страдалиц и мучениц — за золотое ваше сердце, за… — с поклонами, с уморительными ужимками бормоча этот бред, потащила мальчика к дверям. Мгновение — и оба исчезли.

Привычным движением Лева потянулся к бутылке. Галочка плаксиво протянула:

— Налей и мне, милый. Голова раскалывается — мочи нет. Со мной ничего не случилось? — смотрела на Леву испытывающе и словно с какой-то тайной просьбой.

— Что с тобой может случиться, — буркнул Зенкович, — с молодой, сексуально озабоченной кобылой? Ты же предохраняешься.

Не успели выпить, в кабинет влетел нехорошо взволнованный Пен-Муму. Сунул нос во все углы.

— Что такое, господин Пен? — высокомерно поинтересовался Лева. — Вы кого-то ищете?

Вампир остановился перед ним с выражением ужасающей тоски на помертвелом лике.

— Кто тут был только что?

— Как кто? Вы же всех просителей регистрируете?

— Не умничай, Попрыгунчик. Отвечай на вопрос.

— Американец приходил. Банкиры. Потом Фенечка тамбовский…

— Еще кто?

Галочка пискнула:

— Выпейте водочки, милый Мумуша. Не побрезгуйте компанией.

Вампир поднял руку, чтобы влепить ей оплеуху, но передумал. Зловеще произнес: