Жозефина. Книга первая. Виконтесса, гражданка, генеральша - Андре Кастело

Едва были подписаны прелиминарии мирного договора между Францией и Англией, как 1 1 октября 1801 Жозефина адресуется в Лондон к послу Отто: «Как вы полагаете, не согласится ли король Английский дать мне кое-какие растения из своего прекрасного сада в Кью?»

После подписания Амьенского мира в марте 1802 во Францию толпами хлынули англичане, и Жозефина принимает в Мальмезоне одного из друзей Фокса[244].

«Г-жа Бонапарт, — рассказывает он, — приняла нас с той чарующей приветливостью, которая легко оправдывает привязанность к ней первого консула. Парк спланирован в нашем вкусе: никаких прямых линий, навязываемых зелени и цветам. Прослышав об интересе Фокса к сельскому хозяйству и цветоводству, она провела нас по своим великолепным теплицам, где показала и назвала редкие растения, которым искусство и терпение человека позволяют существовать, то есть жить и расти, в нашем климате».

— Здесь, — сказала она им, — я чувствую себя счастливей, любуясь пурпурным нарядом кактусов, чем когда созерцаю окружающее меня великолепие; здесь, в этом мире растений, я и хотела бы царить. Вот гортензия, совсем недавно заимствовавшая себе имя у моей дочери, альпийская сольданелла, пармская фиалка, нильская лилия, дамьетская роза — эти итальянские и египетские пленницы никогда не были противниками Бонапарта. А вот мой собственный трофей, — прибавила она, с гордостью указывая на прекрасный мартиникский жасмин. — Все это выращено из посаженных мною семян и напоминает мне родину, детство и мои девичьи венки.

«При этих словах ее креольский говорок показался мне поистине музыкой, исполненной выразительности и нежности», — добавляет англичанин.

Мы обязаны Жозефине и другими растениями, например магнолией с пурпурными цветами, эвкалиптом, розеллой, флоксом, катальпой, камелией, луизианским кипарисом, японским лаковым сумахом, виргинским тюльпанным деревом и разновидностями мирта, рододендрона, мимозы, георгина, тюльпана, герани, гиацинта.

Ее ничто не останавливает: утверждают, что однажды она заплатила 4000 франков за луковицу тюльпана, цветка, больше которого она обожает только розу. За один год она тратит 8000 франков, 40 000 на наши деньги, на тюльпаны, заказанные фирме Ари Кормейл в Гарлеме. Она платит Розенкранцу, также из Гарлема, 2086 франков за один экземпляр амариллиса! Для нее выводят новые сорта цветов — «бонапартею» и «пажерию», привезенные из Перу, а позднее «наполеоне империаль» из Бенина и «императрицу Иозефинию», цветок жемчужной белизны с пурпурными пятнышками. Некий льстец-современник даже писал в стихах:

Неполны были б цезаревы лавры,Коль не добавился б цветок бессмертный к ним.

Опять-таки Жозефине мы обязаны необычайным подъемом культуры розы во Франции. Она выписывает саженцы из Новой Голландии[245], ей удается собрать в Мальмезоне двести пятьдесят — почти все известные тогда — разновидностей этого цветка, которые ее личный художник Пьер Жозеф Редуте, бывший учитель рисования Марии Антуанетты, обессмертил в своих радующих глаз произведениях. Для Жозефины вывели мальмезонскую розу бело-розового цвета и розу «Жозефина» лазоревых тонов. Созданы были также «память Мальмезона», «неподдельная красавица» и «приятная красная». Благодаря ей Франция обогнала в разведении роз Голландию и Англию, и мне приятно констатировать, что Жозефине следует многое простить за такую любовь к розам и служение им.

Она сама скажет в письме к Тибодо[246] от 19 марта 1804: «Для меня счастье видеть, как множатся в моих садах иноземные растения. Мне хочется, чтобы Мальмезон поскорее стал образцом культуры цветоводства, которое сделается источником богатства для наших департаментов, С этой целью я выращиваю там бесчисленное множество деревьев и кустов из южных стран и Северной Америки, Я желаю, чтобы через десять лет каждый департамент располагал коллекцией бесценных растений, полученных из моего питомника».

Ради обогащения своей коллекции она обращается куда только можно. «Будьте добры собрать для меня побольше семян и растений, — пишет она консулу в Чарлстоне г-ну Сульту. — Это будет знаком внимания, к которому я очень чувствительна: вы ведь знаете, что разведение чужеземных растений — источник радости для меня».

Жозефина лично руководит своим цветоводством. Министром цветоводства при ней Бриссо де Мирбель назначается ею в таких выражениях:

«Г-жа Бонапарт поручает г-ну де Мирбелю руководить в ее отсутствие принадлежащими ей ботаническими и сельскохозяйственными учреждениями. Он должен составить каталог всех растений, разводимых в теплицах или высаженных в землю, на клумбы и т. д. Точно так же он обязан привести в порядок бумаги и документы, относящиеся к вышеназванным учреждениям, и поддерживать необходимую переписку.

Ответственность, которая на него возложена, требует, чтобы лица, не имеющие касательства к Мальмезону или не присланные г-жой Бонапарт, не получали доступа в теплицу без предварительного уведомления ее. В соответствии с этим садовники обязаны выполнять распоряжения г-на де Мирбеля, полноправного представителя таковой в случае ее отсутствия.

Привратник Мальмезона предоставит г-ну де Мирбелю помещение для жилья, а заведующий выездами будет предоставлять в его распоряжение кабриолет в одну лошадь. Г-н Вантена остается ответственным за описание растений и все, что касается начатого им календаря времени цветения. Герену поручается предоставлять гг. Вантена и Редуте экипаж для поездок, которые они вознамерятся предпринять из Мальмезона.

Вышеизложенные условия утверждаю.

Жозефина Бонапарт».

Но энтузиазм в ней пробуждают не только цветы. Не дожидаясь мира с Англией, она потребовала у Отто, чтобы он прислал ей упряжных лошадей — «серых в яблоках или светло-гнедых со звездой во лбу». Она хочет также «двух смирных и годных для женщин верховых лошадей». Как догадывается читатель, в страсти к лошадям не было тогда ничего особенного, но она любит всех животных, которыми мечтает населить Мальмезон. Не говоря уже о пятистах мериносах, доставленных из Испании и достойных соперничать с рамбулье[247], а также о стадах «великолепных коров», вывезенных позднее из Швейцарии и обихаживаемых бернцами в национальных нарядах, по лужайкам Мальмезона привольно носятся лошадки с острова Уэссан[248], а в водоемах плавают белые и черные лебеди и утки из Каролины или Китая. В огороженных загонах резвятся газели, кенгуру, серны, один гну и грациозная африканская антилопа. Есть даже тюлень! В вольерах попугаи, какаду, ара, птицы с Антил; на деревьях белые дрозды, белки, голуби с Молуккских островов. С Гваделупы Жозефине — за ее счет — шлют редких птиц, а она — на вес золота — выписывает аистов из Страсбурга.

Бонапарт не питает почтения к «зоопарку» жены. Однажды, уже при Империи, он велит Рустаму подать карабин и начинает из окна своей спальни стрелять лебедей. Заслышав пальбу, прибегает Жозефина «в одной сорочке и завернувшись в шаль».

— Бонапарт, прошу тебя, не стреляй в моих лебедей!

— Отстань, Жозефина, это меня забавляет.

Ей удается унести карабин, а Наполеон «хохочет, как безумный».

* * *

Все посетители, будь то из-за Рейна или из-за Ла-Манша, дружно восхваляют супругу первого консула. Для них Жозефина «олицетворяет идеальную хозяйку дома; они превозносят ее вкус и ум, хотя природа отмерила их ей довольно скупо; восхищаются ее ботаническими и зоологическими увлечениями, которые позволяют ей выглядеть сведущей во всех науках и создают ей репутацию поклонницы природы».

«Гражданку первую консульшу» окружает целый рой молодых женщин. Г-жа Савари, урожденная Фодоас, у которой такие же испорченные зубы, как у хозяйки дома, м-ль де Генен, которая вскоре станет г-жой Ланн и похожа на «рафаэлевскую мадонну», свежая г-жа Бесьер, м-ль Огье, племянница г-жи Кампан и будущая генеральша Ней, ее сестра г-жа де Брок, наконец, Каролина, пока еще смешливая и веселая.

В обществе, окружающем Жозефину, следует отметить также г-жу де Шофлен, д'Эгийон, де Вержен, де Николаи, гг. де Жирардена, де Сегюра, де Монтескьу, де Нойаля, де Пралена, де Муши. Как видим, многие представители знати перестали задирать нос.

В своем дорогом Мальмезоне Бонапарт с женой позволяют себе расслабиться. Там царит такая простота, что один посетитель из-за Рейна презрительно скажет, что «общий вид замка напоминает жилище крупного банкира» и что там не блюдут даже «этикета, царящего при дворе мельчайшего из немецких государей».

Однако для того чтобы заглянуть в интерьер Жозефины, нет лучшего гида, чем маленькая Лора Жюно.

«Жизнь, которую вели в Мальмезоне, когда я выходила замуж, походила на жизнь в любом замке, куда хозяева наприглашали слишком много народа. Наши апартаменты состояли из спальни, туалетной и комнатки для нашей горничной, как это обычно бывает в загородных домах. Мебель была совсем простая, и помещение дочери хозяйки отличалось от моего лишь двустворчатой дверью, да и его она, по-моему, получила лишь после замужества. В спальнях не было паркета, что удивило меня: я-то знала, до какой степени была взыскательна г-жа Лекульте. Все спальни выходили в один длинный коридор, куда вела ступенька; справа располагались апартаменты г-жи Бонапарт и малая гостиная, где завтракали…»