Трофейщик-2. На мушке у «ангелов» - Алексей Рыбин

Переднее колесо въехало на брус. Алексей снова протрезвел. «Главное, не вильнуть, крепче держать руль, — думал он и в ответ на эти мысли почувствовал, что руки, не слушаясь, тащат руль вправо. — Нет, наоборот, нужно расслабиться, все как обычно, все в порядке…» Он не удержался и взглянул в пропасть. Сверкнуло солнце, отраженное в хромированных обломках внизу. Алексеем внезапно овладел ужас. Сейчас он полетит туда, на рваное ржавое железо, которое вскроет его как консервную банку, разрежет голову, словно фрезой… Пропасть внезапно исчезла, и он понял, что находится уже на другой стороне «экзаменационного» мостика.

Алексей посмотрел на зрителей. Рокеры стояли молча. Лариса что-то кричала, но он не слышал ее. Алкоголь накатывал теплой душной волной, разливался теплом по телу. Страх ушел совершенно, сделанное казалось полной ерундой. «Сейчас я вам покажу», — сказал он вслух, двигатель «харлея» взревел, и он ринулся вперед — прочь от ямы, благо пологий склон позволял проехать беспрепятственно метров триста. Отъехав на достойное, чтобы смутить зрителей, расстояние, он, не останавливаясь, резко развернулся, расшвыривая вращающимися колесами землю и камни и на полном газу понесся к провалу.

Не доезжая метров десяти, он глубоко вздохнул, Широким, размашистым движением, начатым от плеч и волной прокатившимся по всему телу, откинулся назад, одновременно сгибая вперед спину, и поднял мотоцикл на дыбы, оторвав от земли переднее колесо. Мелькнула перед глазами узкая полоска бруса над пропастью, но все, что успел заметить Алексей, — это разбегающихся в разные стороны рокеров. Он летел прямо на них, уже миновав смертельный мостик.

Сбросив газ, он с такой силой опустил мотоцикл, что чуть не вылетел из седла, подпрыгнув на сиденье, но остановиться грамотно уже не смог. Алкоголь взял свое: его качнуло, и Алексей неуклюже повалился на землю. Хорошо, что «харлей» его не накрыл… Он поднялся пошатываясь, глупо и громко смеясь, и увидел будто сквозь плотный туман аплодировавшего Джимми, улыбающуюся Миранду… Покойника, который подошел и поднял его за плечи с земли, и удивился, когда вперед вышла Лариса, такая же бледная, да еще с ползущими по щекам слезами.

— Чего ревешь? — спросил Алексей и изумился, не услышав собственного голоса.

Глава 2

— Вы напрасно тратите время, пытаясь меня запугать.

Давид Ревич сидел, закинув ногу на ногу, и курил «Бак» — сигареты с изображением оленя на пачке и стоившие ровно доллар — бак, то есть. Звягин оценил его квартиру: студия на Брайтоне — это о многом говорит. В частности, о том, что хозяин квартиры далеко не жирует. Да еще эти сигареты. Если человек экономит на куреве, значит, дело — труба. Он знал многих очень богатых людей, куривших «Беломор», но в этом был свой шик. А здесь все очевидно — покупает мужик самое дешевое из того, что видит. Другие ему просто не по карману.

— Повторяю, — сказал Давид, — это бессмысленно. Я ничего уже не боюсь.

Он производил впечатление человека совершенно сломленного, опустившегося. В комнате было грязно и пыльно. Костюм Ревича, видимо единственный, был измят. В пятнах, воротник рубашки неопределенного, «советского» цвета являл миру отчетливую и видную издалека черную полоску от пота.

— У меня к вам встречное предложение, господин Звягин. Вы меня берете на работу — все равно кем, только не мешки таскать. Я больше не могу их таскать, годы не те. А я в благодарность за это отдам вам Лебедева. Видите, до чего меня довел мерзавец? — Ревич взмахнул рукой, демонстрируя убранство жилища. Это было лишнее — убранства как такового не было. Два кресла и кухонный стол. Вся одежда умещалась в прихожей в стенном шкафу. На столе стояли пустые и полупустые консервные банки с сахарной кукурузой и кока-колой. — Господин Лебедев меня кинул, — монотонно забормотал Ревич. — Кинул как мальчишку. Я до сих пор не могу встать на ноги. Мы с ним друзьями были. А он меня обманул. Я вам отдам этого господина с большим удовольствием. Только не надо меня пугать. Спроси ли бы просто: Давид, хотите это сделать? А я бы сказал: хочу… За долю малую, — добавил Ревич после небольшой паузы.

Звягин с облегчением вздохнул. Заниматься шантажом ему было противно, хоть и хотел он в свое время грохнуть сынка этого Давида. «Интересно, знает папаша, чем сын его в России занимался? Как он бандитов лечил после ранений, полученных в боях не за правое дело. Тоже „за долю малую“… Вся семейка у них, видно, за долю малую на многое готова».

— Вы, случаем, не антисемит? — неожиданно спросил Ревич.

Звягин удивленно поднял глаза и внимательно посмотрел на собеседника.

Давид Ревич удовлетворенно кивнул головой:

— Нет, вижу, что не антисемит. Вы умный человек, это заметно… Так вот, я — еврей. Понимаете, что я имею в виду?

— Надеюсь.

— Слава Богу, слава Богу… Значит, вы должны понять, что один и тот же гой меня два раза не проведет. Первый раз я сам крючок заглотил, а теперь он у меня как миленький все выложит…

— Господин Ревич…

— Бросьте вы к чертовой матери это идиотское обращение! Какой я вам господин? А вы? Вы что, тоже господин? Не обижайтесь, но у вас зона на лбу нарисована. Уж я-то вижу. Лоха какого-нибудь провести можно, но не Давида Ревича! Я же просил вас — не обижайтесь, — поспешно продолжил он, видя, как потемнело лицо Звягина. — Давайте о деле. Когда я могу начать?

— Слушай, ты! — Звягин устал от беспрерывного словесного потока старого еврея. — Хватит мне лапшу вешать на уши. — Звягин действительно устал, обычно он не позволял себе подобных выражений в схожих ситуациях. В уличной схватке — там свои законы, в разговоре деловом — свои… — Может быть, у меня зона и на лбу, но то, что у меня там, внутри, — он притронулся пальцем к лысой своей голове, — тебе этого никогда не узнать. Хоть ты и еврей. Скажи мне, дружище, почему ты все эти годы сидел в дерьме? Почему не достал сам этого Лебедева?

— Господи, почему? Он спрашивает! Что я, в Россию за ним полечу?.. Я же к тому и веду, да вы мне все не даете договорить. Так вот. Первое, что мы должны с вами сделать…

— Мы?

— Мы, мы. Успокойтесь. Это возможно только при работе небольшого коллектива. Одному очень сложно. Так вот, первое, что мы должны сделать, — это определить мою зарплату. Не смотрите на меня как на идиота, это крайне важно и от этого зависит успех всего предприятия. Разумеется, я после окончания дела, после успешного его окончания, — поправился он, — а другого и быть не может, должен получить премию. Зарплата идет помимо премии, так сказать, автономно. Объясняю почему. Мне нужно выглядеть. Понимаете теперь? Выглядеть.

— Ну что значит выглядеть? Оденем вас, умоем… Причешем, накормим. У меня была подобная ситуация в России, за неделю все приведем в норму.

— Э-э, дорогой мой, в России — может быть, да, за неделю можно из бомжа сделать графа. Может быть, и за час можно. Да. И никто не поймет разницы. В России. Эка, хватили! В России, — Ревич даже разволновался. — Нет, в Европе, да еще с Лебедевым, эта штука не пройдет. Он сразу обо всем догадается. Тут надо все делать по-настоящему. По-взрослому, как у нас говорили. Начинать с педикюра. Так-то. Поэтому мне нужны карманные деньги, а знаете, что такое в Европе, в понимании Лебедева, карманные деньги?

— Догадываюсь. Здесь как раз я больший специалист. Я знаю даже то, чего вы не знаете. Я знаю, что значит, для таких, как Лебедев, в России карманные деньги. Но один я этот вопрос решать не уполномочен. Сейчас мы поедем к нам в офис и определим вашу зарплату. — Про себя Звягин уже все решил. Можно дать старому хапуге столько, сколько попросит, ничего страшного не случится. Звягин имел на это полномочия. Он мог свободно распоряжаться деньгами фирмы — в разумных пределах, конечно, и в основном теми суммами, которые не облагались налогом. Так, впрочем, было для него привычнее — вся жизнь прошла под знаком «черного нала», перестраиваться уже было поздно.

Он понял, что изглоданный обидой на Лебедева, до обморока любящий деньги, опустившийся иммигрант сделает все, чтобы «опустить» бывшего дружка. Понял он также то, что бояться исчезновения тоже не следует. Ревич не боец. Он не станет предпринимать самостоятельных рискованных акций. Ему удобнее быть при начальстве, чтобы сваливать на него всю ответственность. Вопрос с Лебедевым, таким образом, пока можно считать закрытым. Временно, до тех пор, покуда он вновь не появится на горизонте. А там уж настанет время и самому встретиться с бывшим начальником…

Билеты в Денвер уже лежали в кармане Звягина. Ему была по душе предстоящая операция. Словно отпуск — путешествие с любимой женщиной, под конец — куча денег, встреча с тем, кого не удалось отловить в Питере. В общем, все прелести жизни. «Лучший отдых — смена деятельности», — вертелось у него в голове, когда они с Ревичем, кое-как причесавшимся и почистившим костюм, ехали в офис. Там Звягин сдал Давида с рук на руки Николаеву, который был посвящен во все тонкости предстоящего дела и являлся его куратором, ответственным за операцию. Но основная работа ложилась все же на Звягина. Относительно честный отъем денег, как говаривал Остап Бендер, это отдельный и большой труд. Заниматься им нужно серьезно и профессионально.