Метро 2033: Изоляция - Мария Стрелова

– Пронесет, пусть пронесет… – беззвучно умолял он, глядя, как на его глазах женщина, которой он симпатизировал в молодости, превращается в отвратительное чудовище.

На полу у стены лежала уже не Марина. Перед ним была бестия, мутант из самых жутких ночных кошмаров.

Похожее на скелет тело, вытянутое, почти прозрачное, с синими змейками вен, выступающими позвонками и суставами, острыми зубами и когтями, с сероватой слизью, капавшей на пол. И удушающий запах тухлых яиц, заполняющий кабинет.

Женя с трудом поднялся, дернул заслонку вытяжки, надеясь, что вонь от монстра выветрится, хоть немного.

В чернильном мраке и гнетущей тишине на мужчину волной накатывалась паника. Она сдавливала горло липкими лапами ужаса, мешала думать и дышать.

Хохол часто вдыхал затхлый густой воздух, пытаясь унять бешеное сердцебиение, поминутно отирал со лба липкий пот. Холодные капли стекали по позвоночнику. Симферопольский люмпен-пролетарий, отчаянный забияка и гуляка Кольцевой, бесстрашный разведчик Коммунистической линии закрывал глаза от страха, не в силах унять дрожь.

Наконец, он сумел уснуть, накрывшись с головой пледом Мити, боясь лишний раз вдохнуть.

Женя проснулся спустя почти сутки от жалобного шепота, мало похожего на человеческий, который, казалось, заполнял собой весь кабинет.

Марина, точнее, то существо, которое раньше было начальницей бункера, сидела у стены и шептала, раскачиваясь в разные стороны.

– Я не хочу… Не хочу… Не хочу… – повторяла она.

Хохол с трудом разбирал ее речь, больше похожую на стоны неясыти в ночном лесу.

– Я не хочу быть монстром. Пусть все вернется. Я хочу быть такой, как раньше… – монотонно говорила женщина.

Голос, негромкий, ставший выше, казался зовом из загробного мира. Женю передернуло.

– Ты здесь? – прошептала Марина, глядя на мужчину в упор.

Леденящий душу шепот, казалось, проникал в мозг, затапливал все внутри безотчетным страхом.

– Здесь. Только помолчи, прошу тебя… – испуганно выдохнул Женя. И удивился, как тонко и жалко звучал его голос.

– Не бойся. Пока не бойся, – заунывно пропела Марина. – Я себя контролирую. Но ненадолго. Пока еще я могу говорить и мыслить связно. Но мне трудно. Я не хочу сходить с ума…

Интонации в голосе были просящими, похожими на нисходящее глиссандо. Сверху вниз. Сверху вниз. Они убаюкивали, как убаюкивает смертоносный холод: закроешь глаза и больше не проснешься. Хохол покачивался в такт этому маятнику звуков, плохо соображая, что происходит. Тело сковывал парализующий ужас.

– Замолчи! – крикнул он, собрав последние силы.

Как только мерное стенание стихло, к мужчине вернулась способность мыслить.

– Что это за хрень? – тихо спросил он в пустоту. – Гипноз, что ли?

– Бесконтактный, – негромко подтвердила Марина, изо всех сил стараясь сделать так, чтобы ее голос звучал нормально. – Я только поняла, что твари, в которых мы превратились, обладают способностью парализовать жертву. Что ты почувствовал?

– Мне показалось, что мозги жидким азотом залили. Только страх и остался, – выговорил Женя, глубоко вдыхая воздух.

– Возьми блокнот, вот, запиши все. То, что было с детьми и со мной. И ощущения, – пропела Марина.

Вверх-вниз. И снова рассудок будто покрывается льдом. Мысли замирают, становятся тяжелыми, вязкими. Из всех эмоций остается только вселенская жуть, молчаливая паника, не дающая ни вздохнуть, ни пошевелиться.

– Я запишу. Только больше не говори ничего… – пробормотал Хохол, забирая у женщины блокнот.

* * *

Мысли путались, сбивались, их тугой неразборчивый комок, казалось, давил на череп изнутри. Голова взрывалась болью от каждой попытки пошевелиться. В тревожном полубреду, наполненном видениями, лейтмотивом звучала последняя разумная мысль: «Я не хочу сходить с ума!» Она билась, как раненая птица, оставаясь связующей ниткой, прощальным воспоминанием о прежнем мире.

«Мы все разрушили и потеряли. Даже те, кто пытался сохранить зацепки, последние кусочки культуры, пропали, сгинули в этом безвременье. Я осталась одна. Я помню о том, что рядом со мной Женя, но он меня боится, и мне больно это осознавать. Я люблю этого человека. В молодости я верила, что любовь способна на великие подвиги. Но теперь понимаю, что это не так. Любовь ничего не дает. Она не может спасти в эпоху всемирной беды, не может защитить. Разве любовь спасет от радиации? Рассудок все равно меркнет, моя болезнь сильнее меня, и даже мое светлое чувство к Жене не поможет мне остаться человеком. Долой легенды о рыцарях, которые становились сильнее природы ради своих дам. Мир определяет физика и биология, естественные науки, а мы, историки, умерли страшно и бездарно, потому что верили в чудеса и средневековые сказки. Симпатии, привязанности… Что они теперь, когда мы мутировали в страшных тварей, остальные умерли от болезней и от лап собственных воспитанников? Мы с Григорием учили всех этих несчастных людей, что любовью они могут преодолеть все. Двадцать лет мы бессовестно врали в глаза. А мне в наказание было суждено увидеть закат всего, что создавалось с великим трудом. Я увидела… К кому обратиться? К Небу, к Богу – или богам? Вы добились того, что хотели? Я каюсь, каюсь. Во всем не права. Везде ошиблась – я проклинаю себя и больше всего жалею о том, что не погибла, не осталась в кабинете в день Катастрофы, как моя дорогая Наташа, а выжила, строила новый мир, рвалась, цеплялась зубами за жизни доверенных мне людей. Почему так? Это расплата, возмездие за всех убитых, за погубленных мной во имя дела бункера.

Мы верили в науку, спасающую разум от сумасшествия. И снова жестоко обманулись. Я всю жизнь провела в движении, постоянно стремилась к саморазвитию, обучала детей разумному и вечному. И что? Я умираю как человек, превращаюсь в кровожадную тварь и не могу удержать ускользающий разум. Постоянно говорю сама с собой, пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь из того, что знала раньше. И не могу…

Я думала, что самоотдача, самопожертвование во имя великой цели выживания нас спасет. Я похоронила себя еще раньше, в тот самый день, когда услышала разговор Григория Николаевича в туннеле. И только теперь, на пороге ментальной смерти я понимаю, как была не права. И как истинны были суждения нигилистов. Не верить ни во что. Ничего нет. Есть человек – а кто он? Есть ли душа, вечная сущность? Я верила в мировой логос. Или Катастрофа уничтожила ноосферу, или этого всего никогда и не было. Будь природа человека бессмертна, я бы не лежала у стены, обратившись в чудовище, с трудом удерживая угасающий разум. Нет, в этом мире ничего не осталось. Мы одни – и мы пропали. Последние жалкие людишки доживают свои дни в метро, под землей, задыхаясь в испражнениях, выгрызая зубами кусочек жизненного пространства. А мы – умерли. Но возродились в иной ипостаси, реинкарнировали при жизни и стали новыми хозяевами постъядерного мира. Смешно – я боюсь самой же себя, а вместе с угасающим сознанием придет новая жизнь, иное восприятие. Сплошная философия. И даже «философы» будут нашими комнатными собачками. Хищные бобики. Хи-хи. Если мне удастся удержать хоть какие-то остатки разума, я хочу дойти до Мытищ. Теперь у меня нет преград, огромный мегаполис принадлежит мне, а пришедшие туда людишки будут съедены!

Мысли путаются. Все тяжелее связывать фразы. Я боюсь посмотреть на себя в свете фонарика. Мне жутко. Не хочу видеть то, что со мной стало. Чувствую, что кожа стала липкой и холодной. И больше совсем не больно, даже можно встать. Перед глазами пелена. В голове пусто. Мысли уходят. Я не хочу. Не хочу. Я не хочу быть монстром. Не хочу. Не хочу. Услышьте меня. Я не хочу умирать, я человек. Человек! Мысли будто липкие, склеиваются. Думать тяжело. Голова болит. Больше не удержу. Хочется есть. Очень хочется есть. Свежего мяса с кровью, чтобы оно еще трепыхалось в зубах. И теплой крови, вкусной, соленой крови… Человеческая – самая вкусная. Он здесь, рядом, человек. Его сердце бьется, он него пахнет страхом. Вкусный… Есть!»

Сознание провалилось в черное, вязкое небытие. Разумные мысли ушли. Осталось древнее и вечное, как мир, чувство голода. Обоняние и слух обострились, с клыков закапала слюна. Марина села на задние лапы и начала раскачиваться из стороны в сторону. Леденящий душу протяжный полукрик-полустон эхом заплясал под сводами бункера.

* * *

«Нет, нет, нет, пожалуйста, не надо!» – Мысли, тяжелые, чужие, медленно поворачивались в сознании.

Тварь протяжно застонала, лишая сил к сопротивлению, приблизилась, раскачиваясь на тонких сухих лапах из стороны в сторону.

Липкая слизь капала с ее морды вперемешку со слюной. В темноте белесые глаза с красными зрачками фосфорно мерцали, ловя отсветы фонарика.

– Уйди, уйди! – шептал Женя, не в силах пошевелиться.

Мутант снова завыл, но теперь к этому заунывному звуку примешалась скрытая агрессия. Внезапно сковывающий тело ужас уступил место решительности и ясности в мыслях.