Смотрящий по России - Евгений Сухов

Вот и в этот раз Шило позвонил ему и сказал, что есть тема для разговора. Абашидзе с легкостью согласился встретиться. Странного в этом ничего не было, подчас Сосо напоминал кладовую для хранения чужих секретов. В этот раз все выглядело по-иному, исповеди следовало избегать, тем более что она не изменит проигранной судьбы. Даже наоборот, излишней откровенностью Шило может невольно цепануть самое сердце. Как потом жить?! Ты меня братом называешь, а я на тебя нож точу!

Сосо понял, что действовать надо решительно. Теперь резину тянуть нечего. Он вытащил мобильник и набрал номер Саньки.

— Санек, тут такое дело. Нужно встретиться. Срочно… Что за вопрос? Это дело касается лично тебя… Где? Мне по-любому. Можно в каком-нибудь скверике… Знаешь, без лишних глаз. Хотелось бы потолковать… О серьезном! О чем? Тебя хотят мочкануть… Откуда знаю? Все расскажу при встрече.

Договорились встретиться вечером на Профсоюзной улице, во дворе какого-то учреждения. На вид вполне приличное здание, а как ступишь на территорию, то сразу понятно, что благолепием здесь и не пахнет, орды каких-то варваров погуляли здесь вволю: повсюду валяются обрывки газет, пустые бутылки, мятые жестяные банки, под кустами использованные презервативы. Балуется молодежь! Если приглядеться, то можно заметить и шприцы.

Сумерки сгущались, неясно виднелись силуэты прохожих, дома будто бы уходили в туман. Через час наступит темень. Сосо было не по себе, не потому что место не располагало к веселью, а оттого что предстоял тяжелый разговор.

Санька Шило явился неожиданно, будто материализовался из сгустившейся тьмы. На мгновение он показался Сосо призраком ночи, и, только когда подошел поближе, он узнал его. Лицо Саньки было приметное — угрюмое, с отпечатком тяжелых душевных переживаний, да и чалка оставила на нем свой оттиск, не говоря уж о наркоте.

Рукопожатие Саньки было вялым. Такое впечатление, что у него упадок сил. Его прищуренные глазенки так и кричали — вместо того чтобы где-нибудь сейчас ширяться или на крайний случай глушить водку, приходится принимать участие в глупейших разговорах. Вот так бездарно устроена жизнь. Сосо понимал Саньку. Может, оттого его было жаль вдвойне.

— О чем базар? — спросил Шило, присаживаясь рядом, и, не дожидаясь ответа, проворчал: — Ну и место гнилое ты выбрал, я бы здесь даже ширяться не стал.

— А тебя никто и не просит, — посуровев, отрезал Сосо. — Хотя, как знать, я ведь догадывался, что ты сейчас никакой, а без «дури» с тобой разговаривать бесполезняк. Знаешь, у меня есть с собой доза.

— Пургу не гонишь? — спросил Санька Шило, заметно оживившись.

Сосо усмехнулся:

— Как на духу, — и извлек из кармана небольшой пакетик.

Сосо обратил внимание на ладони Саньки, большие и широкие, словно лопаты, с толстыми длиннющими пальцами. Землю, конечно, ими не покопаешь, но вот навоз разгребать — это то, что надо. Одна беда, уж больно они дрожали, а потому работничками были никакими.

— И ты еще спрашиваешь? — Шило схватил порошок. — Ты здесь немного посиди, я в сторонку отойду, приготовлю так, как нужно, — возбужденно засверкали глаза наркомана. — Все-таки это такое дело, оно интимности требует, — бережно извлек он из кармана кусок фольги.

Сосо молча кивнул. А что тут скажешь? Санька отошел и начал колдовать с пакетиком, сверкнул огонек зажигалки, послышался шорох фольги. Сосо, задумавшись, сидел и ждал.

— Ты это… того, — не подошел, а подкрался из-за спины Санька. — Вколол бы мне, что ли. Трясучка меня измотала. Боюсь, как бы не расплескать.

Руки у Саньки и впрямь ходили ходуном — колотил мандраж, — и шприц, выставленный вперед иглой, маячил перед самым лицом Сосо, грозя зацепить его.

— Шприц-то опусти! — недовольно проворчал Сосо. — Глаз зацепишь.

— Не откажи! — взмолился Санька. — Помираю!

— Ладно, давай сюда. Что с тобой сделаешь, — взял Сосо шприц.

— Только ты того… понемногу вводи, — пожелал Шило, расслабляясь, — хочу каждую каплю прочувствовать. В левую давай, — выставил он руку, — правая у меня забита…

— Да не вены у тебя забиты, а мозги! — буркнул Абашидзе.

Шило не слышал, продолжал говорить свое:

— …У меня баба одна была знакомая, ширялась по-черному! Руки свои берегла, красивые они у нее были, все перстни да браслеты рекламировала… Фотографии ладоней в ювелирных магазинах видел?

— Приходилось.

— Так это ее руки! — радостно подхватил Санька. — Так она до чего додумалась, ширялась под язык! И так искусно это проделывала, что даже в зеркало не смотрела. Только глаза прикроет и раз себе под язык! Говорила, что от этого кайф пошибче будет. Тут ведь как получается, пока в руку колешь, «дурь» не сразу по мозгам ударяет, время какое-то проходит… А как ширнешь под язык, так «дурь» сразу по кумполу бьет! И кирдык тебе. Отдыхаешь в отрубях. А потом такая благодать наступает, что и не рассказать, — мечтательно протянул Шило.

— Так что же ты под язык тогда не делаешь? — скривился Сосо. — Жахнул бы как-нибудь ширки разочек. Чего же это себя удовольствия-то лишать?

— Боюсь! — честно признался Санька, как-то нелепо взмахнув руками. — Тут я как-то подошел к зеркалу, глянул себе под язык. А вена там такая махонькая, этакая синенькая, даже и не знаю, как попасть. А может, ты поможешь? — с надеждой посмотрел он на Сосо.

Глаза их встретились, похоже, что Шило не шутил.

— Чтобы ты мне пальцы откусил вместе со шприцем? Нет уж, давай лучше в руку.

— Только ты прысни малость, чтобы пузырьков не было. Я хоть и конченый наркоман, но пожить еще хотелось бы. Чего курносую торопить?

— Верно говоришь, — понимающе кивнул Сосо.

Отвернувшись, он слегка нажал на поршень. Вверх брызнула тоненькая струйка «дури».

— Стоп! Стоп! — остановил его Шило. — Ты уж не так расторопно, а то всю «дурь» зараз выдуешь.

— Ты чего отворачиваешься-то? — удивился Сосо.

— Не могу смотреть, как игла в вену входит.

Незаметно Сосо потянул на себя поршень, который мгновенно втянул в пластиковое нутро шприца воздух. Примерившись, он уверенно ввел иглу в вену.

— Ты знаешь, что тебя законные приговорили? — неожиданно спросил Сосо. — Не дергайся, — ухмыльнулся он, — если не хочешь, чтобы игла в вене осталась. Сукой назвали и, видно, не зря. За «дурь» ты мать родную готов продать.

Надавив на стержень, Сосо наблюдал за тем, как меняется лицо Шило. Выпущенный из иглы пузырек стремительно заторопился по венам, прямиком к сердцу. Эмболия началась. Шило попытался что-то ответить, видно, нашел какие-то слова в свое оправдание, но они застряли у него в глотке — удушье стальным обручем сдавило ему горло. Ухватившись ладонями за шею, Санька попытался справиться с невидимым врагом. Опрокинувшись со скамейки, он ударился затылком о камень, но, кажется, боли не почувствовал. Дернулся разок, да так и затих. Силы оказались неравными. Не поленившись, Сосо наклонился и потрогал большим пальцем запястье Саньки. Пульс не прощупывался. Утром Саньку обнаружат прохожие, и дюжие санитары отнесут его в морг, где он сначала будет числиться как бесхозный труп. Только ближе к обеду станет известно, что это законный вор — Санька Шило.

Прошло несколько лет с того времени, как Сосо впервые стал Получателем. Но тот день он помнил в деталях, не забыл даже запах, какой витал в том дворе, — горчичный, вперемешку с прелой травой. Еще через месяц он отправил на тот свет вора, уличенного в крысятничестве. Тяжкий грех — пощипывал понемногу общак. Суд был показательный, и Сосо на глазах у двух законных затянул на шее у приговоренного тонкий шелковый шнур. Через какой-то год он превратился в суровую карающую десницу сходняка. Он совершал не только показательные казни, но организовывал и тайные ликвидации. В общем, человек оказался на своем месте. Сосо за это время сумел пробиться в число наиболее уважаемых людей, к его голосу прислушивались, но вместе с тем он стал уже совершенно другим человеком, и об истинной его роли в сообществе знали только единицы. Внешне он изменился немного, правда, появилась ранняя седина, но это не в счет — женщинам подобные изменения импонируют. А насколько претерпел изменения его внутренний мир, неизвестно — не заглянешь! Спрятано надежно, будто за высоким забором. На перемены, произошедшие с Сосо за последние два года, указывали лишь глаза — взгляд во время разговора становился необычайно тяжелым. У каждого, кто общался с Сосо, возникало ощущение, что он попадает под могучий пресс, — еще пару минут подобного общения, и он непременно будет раздавлен мегатонной тяжестью.

Собственно, философия жизни у Сосо была проста и не нова. Сосо начинал с самого низа, можно сказать, со дна Марианской впадины, и никогда не забывал об этом. Прекрасно представляя, что до самого верха придется пройти немалое расстояние, он никогда не подозревал, что путь наверх будет таким тяжелым. Сейчас он находился всего-навсего на подступах к вершине. Порой ему казалось, что он в метре от вершины, но стоило только преодолеть намеченную высоту, как выяснялось, что впереди его ожидал еще один пик, куда круче и выше, чем прежний.