Неотвратимость - Владимир Печенкин

Засопел по-блатному, застращал соседа грозным прищуром. Но до вялого Володьки не дошло.

— А что? Знаю. С Ковалева плащ, костюм, ботинки, все содрали, а в кармане вот эти ключи лежали. Точно тебе говорю, Ковалев нам родственник, у матери денег просил, рассказал…

— Нашел я этот брелок с ключами, боле ничего знать не знаю и тебе лишнее знать не советую. В общем, если ты, гад, еще где-нибудь вспомнишь про этот брелок, будет тебе «ну, погоди!», понял?

Теперь дошло. Душевно беседовать расхотелось. Поднялся:

— Пойду домой. До свиданьица вам.

На улице совсем стало темно. Ветер, снег.

— Что быстро нагулялся? — встретила Володьку мать, Нина Николаевна.

— К Сереге на минуту заходил…

Нина Николаевна тревожно поглядела на сына:

— Подальше от него, сынок, не связывайся с таким… Они, конечно, соседи, никогда промеж нас ссоры не бывало, но дурной он, шалый. С детских лет Сергею прозвище было — «бандит».

— Да я ничо. Посидел, ушел, и все дела.

3

Два «хобби», две страсти у Лямова, а это немало: страсти, увлечения делают нашу жизнь интереснее, осмысленнее. Тем более Лямов инвалид — руки нет. Ему за пятьдесят, но пострадал не на фронте, а вроде как трудовое увечье, — на железной дороге, во хмелю будучи.

Две страсти у Лямова: охота и выпивка. Одна страсть другую питает, взаимодействует: ради денег идет с ружьишком на промысел — ас удачи охотничьей сам бог выпить велел. Блуждание в тиши и покое, смолистое дыхание леса, вся родная уральская природа поддерживала немолодое здоровье охотника — водка его гробила. Такое, понимаешь, взаимодействие получается. Бывало, с похмелья умойся только водою холодной — и как не пивал. Ныне ж худо и тошно после этого самого, не приведи бог!..

Но в трезвые промежутки жизни еще легко ходит Лямов по лесам, еще глаз точен, прицелист, единственная рука твердо держит ружьишко, которое хоть и моложе хозяина, но тоже старое, свои хворости имеет, свои ржавости в потаенных местах. Купил его, как сейчас помнит, двадцать лет назад за 82 рубля. Теперь, поди, пятерки не стоит. Да, бежит время… Однако они еще ничего, добычливы, Лямов и его ружьишко. Может, по пьянке охотник хвалится, а может, и правда, будто бьет белку в глаз, чтоб шкуру не портить. Ну, в глаз не в глаз, а за прошлый год сдал одной белки на полтораста рублей.

Удачливый он охотник. И добрый мужик — от всех только хорошего ждет, и совестливый — гривенник занял на поллитруху, так не забудет, отдаст. Славный был бы человек Лямов, кабы не вторая страсть — водка. Из-за нее, проклятой, потерял ружье. Лишат охотничьего билета, вот ведь беда какая.

А как вышло-то? Выпили они крепенько, с женой вместе. Деньжонки завелись охотничьи, так отчего не выпить? Уснули. Ружьишко в углу всегда, за кроватью стояло. Припас к нему в ящике. И вот просыпаются они утречком 21 ноября. Продирают мутные глаза. Жена и спрашивает:

— А ружье где? Случайно ты его вчера не пропил ли?

Мать честная, нету ружья! Все, кажись, на месте, ружья нету. Кинулся к ящику — и припасу нету. Сам Лямов крохи чужой не возьмет, потому и людям верит, что не обидят его, инвалида покалеченного, — избушку на ночь когда запрет, а когда спьяна и так оставит, надеясь, что на недоброго гостя собака залает, хозяина упредит. Собака, может, и лаяла на привязи, да крепок пьяный сон…

Баба ему, по женской вредности, толкует: заявить надо в милицию. Но добрый Лямов заявлять не хочет. Он в людей верит, он надеется: может, подшутить хотели веселые люди, похохочут да вернут. Главное дело, оно и пятерки не стоит, ежели его, к примеру, загнать. Опять же: поди заяви, а охотничий билет и отберут, поскольку охотник ружье худо бережет. Вот оно какое дело. Тут перво-наперво опохмелиться следовает, а потом уж соображать: заявить — не заявить?

4

Когда еще затемно, в половине восьмого, Коля Абросимов выехал из гаража, держался с ночи ноябрьский морозец, некрепкий, «пробный». Потом рассвело, ободняло — и потеплело, из-за облачной завесы солнышко завыглядывало. Такое время — уральская зима примеряется, с календарем сверяется: начинать или подождать? Сегодня надумала зима подождать — к полудню с крыш закапало, подтаяли дороги, осклизли. Тут уж, как говорится, «осторожно на поворотах». Гляди в оба, «крепче за баранку держись, шофер», не то поведет «Волгу» юзом, развернет, бросит на тротуар. А в воскресный день на улицах с утра до вечера народ. С утра-то еще ничего, дисциплинированно люди ходят, уважают правила уличного движения. Но после обеда, а пуще того вечером, запо-являются внезапно на пути подвыпившие, в разных градусах опьянения и наклона, до горизонтального состояния включительно. Эх, печально смотреть на отупевших, поглупевших бедняг. Коля Абросимов, непьющий, понять не в силах — чего ради убивать время, деньги, себя? Чего ради тащиться, падая, через перекресток, когда красный свет горит, вереница машин сигналит? Приходится шоферу думать не только о дороге, коварно скользкой, не только о своих пассажирах, которые спешат и нервничают, а приходится шоферу думать еще и за того, бездумного, поперек дороги шкандыбающего.

Таксистов считают вроде как за интеллигенцию шоферского сословия — дорожки у них асфальтовые, скатертью, работа чистая. Если с исторической точки посмотреть, то таксист — не ямщик, а извозчик. Так ведь и извозчики, хоть не замерзали в степи глухой, но тоже свои проблемы имели. У современного же таксиста этих разных проблем!..

Но сегодня у таксиста Коли Абросимова сравнительно легкое выдалось воскресенье: с восьми утра почту возит. Ни калейдоскопа лиц и настроений, ни денежных расчетов. Ни спешки, ни простоев — почасовая оплата переводится со счета почтовиков на счет таксомоторного хозяйства, «живых» денег на руках у шофера нету. Словом, ровненькая работа сегодня. План выполнит — когда бывало, чтобы водитель Абросимов план выручки не выполнял?! Трудолюбивый, выдержанный, благожелательный к людям таксист план всегда с избытком даст. У Абросимова за девять месяцев этого года вышло в среднем 128 процентов плана. Старенькая «Волга» у доброго хозяина бегает б^зфтказно. Так что все в норме, все хорошо.

В 18 часов почтовая езда окончилась. На ветровом стекле указано: «Возврат в гараж 20.00». Еще два часа. Коля включил зеленый огонек: «Я свободен». И тут же принял пассажиров. Рейс за рейсом. Сменяются пассажиры. Все они разные. Корректные и хамовитые, болтливые и задумчивые, очень спешащие и просто так, с девушкой в кафе или в театр. Улицы, перекрестки, светофоры. Рейс за рейсом, минута за минутой. Скоро конец смены, скоро домой. У «Волги» дом — гараж, у Коли дом — семья. Войдет он в свою двухкомнатную… Жена уж приготовила ужин, ребятишки отца ждут. Дочка, старшая, вся в маму повадкой н лицом. Олежка, третий год ему — отецкий сын, шофер будущий. Купили Олежке «Волгу» с дистанционным управлением — нажми кнопку, и едет «Волга», поворачивает, задний ход есть, — мальчонка забыл про остальные игрушки, все шоферит по квартире. Лсно, шофер будет.

На приборной доске светятся часовые стрелки — скоро семь. Коля подъехал к стоянке такси у кинотеатра «Родина». Не успели выйти пассажиры, как очередной клиент устремился, да так прытко, что выходящие ему дверцей палец прищемили. Парень сморщился, рукой замахал — больно.

— Слушай, друг, сгоняем в Шайтанку, а? Понимаешь, батя у меня заболел, надо его в город, в больницу.

— Подождал бы другое такси, а то у меня и смена, и горючее на исходе.

— Другой когда еще!.. Батя там ждет, он, понимаешь, инвалид, безногий. Сгоняем, а? Расплачусь с тобой вдвойне. Кладу тридцатку за все!

Не в тридцатке было дело, Коля не жадный. ДоШай-танки, пригородного поселка, километров около двадцати. Да обратно, да ожидать придется… Лучше бы далеко не ездить перед концом смены.

Не в тридцатке дело, но просит же человек. Жалкий он какой-то: невзрачный парень, ростом низенький, пальто коричневое не новое. Палец вот ему прищемили, все еще рукой покачивает, а сам просительной улыбкой щерится. Да там, в Шайтанке, больной инвалид ждет… Коля Абросимов понимает чужую боль, как свою. Ну приедет в гараж с задержкой, ну вернется домой чуть позже, так ведь зато людям доброе дело сделает,

— Ладно, поехали, — вздохнул Коля.

И они поехали за город, в Шайтанку. Парень оказался словоохотливый, коротал путь беседой. Оказывается, он тоже шофер, живет в городе, работал на 6-й автобазе, да так уж вышло — мотор разморозил нечаянно, уволиться пришлось «по собственному». Теперь слесарит пока на котельно-радиаторном заводе. Ничего, заработок устраивает.

— А как у вас, у таксистов? Подходяще деньгу огребаете?

— Когда как. Мы сдельно, с выручки.

— Да «калыму» навалом, верно?

— Без «калыму» хватит, если жить нормально. 170–180 в месяц, чего еще надо?