Шеллшок - Ричард Пратер

Он кивнул при этом на мой правый бок. Я снял куртку, демонстрируя красные подтеки на рубашке и штанах.

— Угу, — сказал я. — Это кровь, но у меня остался практически полный бак. Со мной все в порядке, кровотечение прекратилось. — И я показал пальцем на Романеля. — А вот пациент.

Доктор Мидленд скосил голову на одно плечо, очевидно, заметив дырки в моей рубашке.

— Это случилось в связи с… с тем, что произошло с пациентом?

— Вот именно, — ответил я. — Доктор Энсон, наверное, упомянул, что пациента зовут Клод Романель. Он нанял меня для одного дела, которое я еще не закончил. Когда я разыскал мистера Романеля, мне пришлось приложить усилие, чтобы забрать его от людей, которые обработали его вот таким образом.

— Гм… Вашу рану я посмотрю позже.

Он подошел к стулу, на котором сидел Романель, поставил свой чемоданчик на пол и открыл его. Следующие две минуты доктор занимался пациентом, время от времени обращаясь ко мне, но ни разу не взглянув на меня. Он измерил Романелю температуру, потом обмотал его предплечье манжетой для измерения кровяного давления и начал закачивать воздух маленькой грушей. После чего стетоскопом послушал его сердце и легкие.

А я наконец сунул свой «смит-и-вессон» назад в кобуру и сказал:

— Большое спасибо вам, доктор, за то, что вы пришли. Разумеется, я заплачу…

— Ничего вы мне не заплатите. Я не стал бы делать это за деньги.

Произнеся эти слова, он спрятал прибор для измерения давления и стетоскоп в свой чемоданчик и достал те штуки, которые я принял за металлические трубочки. За считанные секунды он соорудил из них треногу метра полтора высотой с выступающим крючком на самом верху. Когда он подвесил к крючку пластиковый мешочек с жидкостью янтарного цвета, я узнал аппарат, какие часто видел в больницах и которые служат для перекачивания жидкости в иглу, воткнутую в руку больного.

Доктор Мидленд протер смоченной спиртом ватой левую руку Романеля и, извлекая из стеклянной пробирки иглу для подкожного вливания, заметил:

— Температура и кровяное давление мистера Романеля ниже нормы, но ничего серьезного. Хотя отделали его ужасно.

— По-моему, они едва не прикончили его. Я думал, он на последнем издыхании, когда…

В первый раз с того момента, как он занялся своим пациентом, доктор Мидленд посмотрел на меня. И это был не просто взгляд, а взгляд пристальный. Покачивая головой и не спуская с меня горящих глаз, он быстро заговорил:

— Мистер Романель скоро поправится, мистер Скотт. У него ничего серьезного. Он получил физические и неврологические травмы, но, к счастью, не произошло никаких необратимых изменений. Очень скоро он придет в норму.

Он почти выплюнул в меня эти слова, и его карие глаза делались все темнее в продолжение этой речи. Вот тогда-то я понял, что Барри Мидленд — не просто знающий врач, но чертовски хороший врач, и все такое прочее, о чем говорил мне Пол Энсон.

Мне следовало хорошенько подумать, прежде чем соваться со своим комментарием по поводу состояния Романеля. Ведь сам Пол, бывший здесь в Аризоне, в Маунтин Шэдоуз Ризорт в связи с одним серьезным случаем, сказал мне очень важную вещь, о которой я совершенно позабыл. Каждый человек, даже здоровый, во многом зависит от мнения, даже невысказанного, окружающих его людей. Но человек больной, так сказать, «пациент», особенно находящийся в обезличенной больничной обстановке, изолированный от мира, ослабленный, лишенный сопротивляемости хирургическим и прочим вмешательствам, становится сверхвнушаемым. Заставьте его поверить, что ему будет лучше, и у него появятся шансы; но убедите его, что надежды мало, что у него болезнь, именуемая «неизлечимой», то есть что лечащий его меднолобый врач ни черта не смыслит в своем деле, — и он наверняка окочурится раньше срока, что блестящим образом подтвердит преступный диагноз.

Но больше всего меня поразило в словах Пола в прошлый раз — между прочим, тогда я был этим самым пациентом — то, что даже будучи без сознания, в сонном состоянии или в глубокой коме, пациент слышит все — все вздохи, «охи» и «ахи», наподобие «Черт, посмотри-ка на эту гадость рядом с его печенью», «У моего приятеля было то же самое, и он умер через три дня, бедолага» или «Я думал, что он уже скопытился». Может быть, его сознание и не слышит эти слова, но какая-то постоянно бодрствующая часть его внутреннего «я» фиксирует их более полно и более точно, нежели электронная память, и нередко происходит утечка этой информации в сознание, производя поистине разрушительное действие. То же самое происходит, когда комментарии делает такой врач, как Барри Мидленд, но эффект при этом получается просто волшебный.

Я с возрастающим интересом наблюдал, как доктор Мидленд вталкивает иглу в вену на руке Романеля, убирает зажим с пластиковой трубочки и регулирует струйку жидкости.

— Вы можете сказать мне, доктор, что это за жидкость? — поинтересовался я.

— Разумеется. — Он снова взглянул на меня и почти улыбнулся. — Я не из тех эскулапов, которые полагают, что больному пойдет на пользу, если он будет в неведении относительно магических манипуляций своего врача. — В этом месте он улыбнулся по-настоящему. — Я велел своей медсестре приготовить раствор № 4 заранее. Основой его служит обычная лактированная инъекция Рингера — главным образом вода и электролиты, к сожалению, остальные компоненты малоэффективны. Я считаю, что введение жидкостей в кровеносную систему больного — это лучший из имеющихся способов обеспечить питательную поддержку, чтобы восстановить его энергию, укрепить лимфатические узлы, нервные окончания и клетки, помочь ему подняться на нога.

— Вы все больше впечатляете меня, док… доктор.

— Пусть будет «док», мистер Скотт. — Он дотронулся пальцем до мешочка с раствором № 4. — Первым делом — и это самое важное — я добавил к этой настойке Рингера несколько граммов бессульфитного аскорбата, то есть витамин С, пригодный для внутривенного вливания. Во всех случаях инфекции, токсемии, шока, физического увечья или травмы, например, при хирургических операциях, врач должен давать больному аскорбат, хотя бы в больших оральных дозах, но предпочтительнее в виде внутривенного вливания, если состояние тяжелое или прогноз неутешителен.

— Аскорбат. Не слишком ли мудреное словечко для элементарного, всем известного витамина С? — спросил я, подмигнув Мидленду.

— Вы хотели сказать, элементарного, всем известного, волшебного витамина С. Его прием должен быть самым повседневным делом, особенно в больницах и хирургических отделениях. Как это ни печально, большинство врачей просто-напросто игнорируют это исключительно эффективное и безвредное лекарство, хотя их пренебрежение часто приводит к затяжке болезни или даже к смерти пациента.

— К смерти пациента? Не слишком ли сильно сказано, док? Вы не перехлестываете?

— Нисколько. — Он сердито посмотрел на меня, точно так же, как минуту назад. — Любой врач, но прежде всего любой хирург или онколог, который не прописывает аскорбат своему, как говорят, «гипоаскорбомичному» больному, должен считаться виновным — и он действительно виновен — в преступной небрежности и медицинском невежестве.

— Пол говорил мне, что вы — особый случай, — заметил я.

— Но я начинаю подозревать, что он не сказал и половины правды. — Я усмехнулся, а доктор снова подарил мне улыбку.

— Что еще имеется в этой похлебке? — спросил я. — Разжиженные ребрышки с картофелем?

— Не совсем. Еще есть кальций и калий, плюс приправа из цинка и магния, главным образом в виде оротатов и аспаратов. Витамин А в эмульсии, летрил, небольшое количество диметилсульфоксида или ДМС. Мы подпитаем нервные комплексы, поддержим иммунную систему, восстановим электролитический баланс, нарушенный грубым и чрезмерным электрическим вмешательством.

Объясняя всю эту кухню, Мидленд приготовил другой шприц для подкожного вливания, наполнил его раствором из двух разных пузырьков, затем вставил в него новую стерильную иглу. Но он вонзил ее не в тело Романеля, а в участок пластикового трубопровода между мешочком № 4 и иглой, которая уже торчала в левой руке Романеля. Медленно надавил на шток, посылая содержимое шприца в трубопровод, откуда оно практически мгновенно попало в иглу и затем в кровеносную систему.

— Пентотал, — прокомментировал доктор Мидленд, не дожидаясь моего вопроса.

— Пентотал натрия? Что-то вроде «сыворотки истины»?

— То же самое. Она полностью расслабит мистера Романеля, все мышцы его тела; кстати, в нем есть и другой компонент: анектин, производное яда «кураре». Эти составы попутно блокируют нормальное питание мозговых клеток. Но позже я закапаю пациенту под язык несколько капель гомеопатического ацетилхолина, который восстановит нормальное питание.