Та, что меня спасла (СИ) - Ночь Ева

Но больше всего испугало Ольгу другое – вот эта сумасшедшая ненасытность, гиперсексуальность, когда хотелось ещё и ещё, и он давал ей это. Что будет дальше? Она превратится в свою мать со временем? Не сможет обуздать этого ненасытного демона? Пойдёт по рукам?

Но тело молчало, когда рядом не было Игоря. Тело не хотела никого другого. Глаза не засматривались на других парней. Сердце молчало, когда кто-то оказывал Оле знаки внимания. Оказывается, с этим можно жить и не попадать в истории. Сложнее оказалось жить без человека, который едва замечал её.

Игорь приходил под сенью ночи ещё дважды. Секс без слов и объяснений. Он не считал нужным. Она принимала, что есть, страшась задавать вопросы и разрушить те крохи отношений, что существовали между ними.

А потом исчезла Тая. Растворилась в большом городе, а Оля невольно помогла ей в этом. Глупо так и безответственно. Но кто же знал, что это событие станет ключом её собственной неприметной жизни?..

=7

– Где она? – Игорь возник на её пороге, похожий на мрачного демона мщения. Жёсткий, бескомпромиссный.

Он звонил перед этим. Расспрашивал. Скупо, только основное. А теперь вот стоит и сверлит её убийственным взглядом.

– Я не знаю, правда, – мяла платье и сжимала плечи, словно боялась, что сейчас он её ударит. Где-то внутри понимала: не поднимет руку, но страх оказался сильнее. Что она знала об Игоре? Вот сейчас Не Её Король казался ей чужим незнакомцем, что запросто спустит с неё шкуру. При таком Игоре она снова превратилась в забитое загнанное существо неопределённого пола.

– А может, всё же знаешь, Ольга?

И тогда она расплакалась. От страха и осознания, что сделала что-то не так. Это походило на допрос: напористые вопросы – чёткие, ясные, по существу. И её жалкий лепет, больше похожий на оправдание. Естественно, она вывалила всё, что знала. Ей нечего было скрывать, но чувствовала себя глубоко виноватой, словно это она подстроила побег, и сейчас расплачивалась за своё коварство.

– Ну, всё. Тихо-тихо, – у Игоря неожиданно успокаивающий нормальный голос. И объятия осторожные, бережные. Гладит её по голове, как девочку, успокаивая. Касается губами лба, будто температуру пробует.

– Я не знала! – продолжает она по инерции оправдываться, всхлипывает обиженно.

– Ладно-ладно, – завораживает, затягивая в омут. А затем неожиданно целует, рвано выдохнув. Яростно, с напором, подчиняя. Гладит её по спине, сжимает талию двумя ладонями, оглаживает ягодицы, впечатывая в себя Олино податливое тело.

А затем отпускает. Дышит тяжело, прикрыв глаза.

– Я вернусь! – звучит как угроза и как обещание одновременно.

Она лишь кивает растерянно, глядя ему вслед. Ласкает взглядом его широкий уверенный шаг. Мысленно обнимает широкую спину.

Наваждение. Нерациональное постыдное желание быть всегда рядом. Горячая влажность между ног. Захоти он – Оля бы не отказала. Не смогла бы.

После его ухода на неё накатило. Запоздалая истерика. Трясучка, слёзы фонтаном. Плохо соображая, Оля сжимает в руках телефон.

– Эй, Смородина, что происходит? – голос у Линки тоже не ахти. – Это всё из-за Таи, да? И тебя достали? Это я виновата, – причитает она, – я рассказала, что видела тебя с ней.

Оля не помнила, что рассказывала. Жаловалась, наверное. Рыдала. Называла Игоря «водителем», даже в истерике не решаясь поделиться с подругой запутанной своей историей.

– Ну, всё закончилось, правда. Никто не будет нас убивать. А Тайке бы не мешало навалять больно, что так обошлась с нами. Чем только думала, коза наша ненаглядная.

Становится стыдно и за слёзы, и за то, что напугала Линку ещё больше.

– Всё нормально, – бормотала, поудобнее устраиваясь на диванчике, – всё хорошо. Всё позади. Давай переспим с этим и успокоимся.

Линка что-то изрекает воодушевляющее про «хвост пистолетом», но Оля уже почти не слушает. Отключает телефон и укрывается с головой. Прячется «в домике».

Так проще, как в детстве. Спрятался в ограниченном пространстве и кажется, что защищён. Ни одна страшилка не пролезет. Раньше это срабатывало. Сейчас мысли прорывались сквозь надёжный заслон детства, кружились растревоженными птицами, и Оля поняла, что выросла.

Игорь придёт. Пообещал. И это кружило голову, стискивало сердце, растекалось томлением внизу живота. Чего, спрашивается, она рыдала? Наверное, из-за Таи. Переживания накрыли. А Игоря не надо бояться. Он никогда ничего плохого не делал. Наоборот. Поэтому его стоит ждать.

Надежда прорывается робким лучом. Оля не пытается спрятать поглубже её свет. Пусть греет. А там… как получится.

* * *

Он не появился ни завтра, ни послезавтра. Зря Оля красиво «рисовала глаза», надевала лучшее платье, готовила что-то вкусное. Время по вечерам тянулось резиново: день никак не хотел кончаться, и Ольга сидела в гулкой тишине до тех пор, пока сон не подкрадывался и не забирал её туда, где ожидание становится короче.

А потом она перестала ждать. Жила своей жизнью. Мать так и не появилась. К хорошему быстро привыкаешь: Оля о ней почти не вспоминала. Как будто новая жизнь началась, где нет стыда и ужаса, где не нужно запираться и красться под сенью ночи в туалет.

Игорь пришёл, когда она, растрёпанная, в стареньком домашнем платьице мыла полы. Он стоял на пороге и смотрел на её босые ноги. Оля не знала, что умеет так удушливо краснеть.

– Проходи, – неловко махнула свежеотжатой половой тряпкой, – я тут это… У меня каникулы, – несла чушь и боялась посмотреть Игорю в лицо.

Он сделал шаг.

– Мы не с того начали, тебе не кажется? – далёкий, но такой родной голос. И цветы перед носом. Красивый такой аккуратный букетик роз на коротких ножках – полусфера нежно-лососевого цвета в зелёной шуршащей бумаге-жатке.

Оля таки подняла глаза. Не плакала, нет. Но где-то внутри зажигались звёзды – мягкие, влажные, с особым свечением. Протянула руки, а потом одёрнула. Уронила тряпку.

– Сейчас. У меня руки мокрые.

– Дурочка моя, – шагнул Игорь и прижал её к себе. И то, как он произнёс эти слова, пустило забег мурашек по телу. И не обидно совсем. Даже наоборот. Ласково и нежно.

Они стояли так долго. Его руки на спине – бережные и горячие. Дыхание касается волос. Букет зажат между ними: Оля так и не решилась мокрыми руками ни прикоснуться к своему Королю, ни цветы принять.

Он же теперь её Король? Или она опять всё не так поняла?.. Но этот миг, это единение в коридоре – поворот ключа, что открыл иную дверь. Позволил надежде вспыхнуть и подарить новые, ещё более яркие лучи, от которых согрелось Олькино израненное сердце.

Сердце, что умело верить и любить. Ждать и надеяться на чудо. И, кажется, чудо пришло.

=8

Игорь ухаживал красиво. Цветы. Конфеты. Кино. Выставка. Театр. Телешоу. Появлялся. Исчезал. Сваливался на голову неожиданно. Никогда не говорил: «Я приду завтра». Всегда изрекал почти мрачно: «Я вернусь». И всегда возвращался.

Он больше не делал попыток добраться до её тела. Это сбивало с толку. Это… пугало. Оля снова чувствовала себя нежеланной, некрасивой замухрышкой с поникшими плечами и неразвитой грудью, хотя и с грудью, и с попой был полный порядок. Комплексовала. Считала себя недостойной. Но появись кто рядом, вцепилась бы в Игоря мёртвой хваткой и никому бы не отдала, не отступилась бы. Дралась бы за своего Короля как неистовая амазонка.

Игорь целовал её на прощанье. Иногда. Будил тёмные бурлящие инстинкты, заставлял хотеть его от одного поцелуя так, что приходилось сжимать пальцы в кулаки, чтобы не притянуть его к себе, не показать желания. Если она так поступит, он посчитает её распутной?

Ей не хватало храбрости. Она играла по его правилам. Не диктовала свои условия.

– Оль? – спросил Игорь где-то месяц спустя их непонятных ухаживательных отношений. – Я тебе хоть нравлюсь?

Тяжёлый взгляд. Губы сжаты в одну линию. Плечи напряжены.