Ротмистр - Евгений Акуленко

Вортош закончил несколько в разных ракурсах снимков, отчего под потолком клубился едкий дым магниевой вспышки. Ревину досталась роль секретаря. Примостившись в углу, он протоколировал показания коллеги, не поспевая попадать пером в чернильницу.

– Строением организма особь напоминает женщину среднего сложения, – расхаживал по половицам Вортош. – Кожа белая, бледная. На темени редкие черные волосы. Больше волос на теле не имеется. Затылочные мозговые доли ярко выражены. Пальцев на руках четыре, три одинаковые длинные, один короткий, отчего кисть напоминает куриную лапу. Ногти прямые черные. Твердые. На ногах по две пятки, пальцев нет, – Вортош выцепил из чехла зевник и ловко раздвинул твари челюсти. – Рот большой, по окружности примерно четырех дюймов. Зубы острые, расположены в беспорядке по всей полости, включая щеки. Языка нет… Ну что, Евлампий Иванович, – Вортош кивнул хозяину, – поглядим, что у нашей дамы внутри?…

Евлампий Иванович, не поморщившись, подал скальпель. Но когда лезвие коснулось дряблого живота, все же скосил глаза в сторону.

Когда Вортош закончил, наконец, свои анатомические изыскания, стоял полдень. Вортош, вероятно, провозился бы и дольше, позабыв про еду и про сон, но уж не выдержал Ревин. Намекнул пространно, что навья, конечно, навьей, но пора бы уже и честь знать. Труп вынесли на мороз, положили в тень, чтобы пригревающее днем солнце не попортило вещественное доказательство.

Хуторяне обступили кружком, глазели на мистическое существо, державшее в ужасе всю округу, с трепетом, как мыши на дохлую змею. Наиболее опасливые предлагали тело сжечь от греха, но Вортош клятвенно пообещал каторгу за подобные инициативы.

– Людечки добрые! – жена станционного смотрителя бухнулась в ноги, запричитала: – Молить буду Господа до страшного суда! Сапоги вам целовать стану!…

– Это, мадам, лишнее! – нахмурился Ревин. – Вы бы лучше поесть принесли чего ни стало. Голодные мы…

В благодарность селяне натащили снеди словно на свадьбу. Да и чем запить нашлось. На радостях да от пережитого водочка пошла в охотку. Три граненых стакана сшибались с глухим стуком. Опьяненный успехом, да и не только успехом, Вортош разгорячился:

– Вы понимаете, господа, это – прецедент! – восклицал он. – Мы добыли неоспоримые доказательства событий, выходящих за рамки нынешних представлений о мире, раскрыли их не мнимую, а действительную подоплеку, от которой отмахивались и власти, и наука! Более того! Своей работой нам удалось принести реальную пользу государству!… Да-да!…Теперь будет чем заткнуть глотки злопыхателям! Теперь в сторону Ливнева смотреть побоятся!… А ты, Евлампий Иванович, хорош! Дорогу переносить, мол, уезжайте поскорее!… А еще фельдшер! Эскулап, понимаешь, от медицины! – Вортош хлопнул хозяина по плечу.

– Ну, было… Что уж тут… Заела нас тварь проклятая!…

– Нет, мил друг, – покачал головой Вортош. – Вас невежество ваше заело! И рубаха своя, которая к телу ближе! Так бы и передавили по одному!…

– Полноте, Вортош! Давайте спать! – зевнул Ревин. – Вторые сутки уж на ногах…

– Да, правда ваша! – Вортош потянулся. – Можно соснуть, пожалуй, часок…

Очнулись господа, только когда за окном уже стояла глубокая ночь. Очнулись оттого, что хозяин, наливая из бутыли, отбивал горлышком дробь по краешку стакана. Выцедил мелкими глоточками и доложил. Не кому-то конкретно, а так, в угол:

– Нету бестии-то… Пропала…

– Что? – Вортош силился совладать с тяжелой головой. – Как пропала?…

Господа запалили фонарь и имели удовольствие убедиться самолично, что труп загадочного существа действительно исчез.

– Вы победу праздновать? Ан рано!… – зыркнул хозяин. И прошептал, перекрестившись на образа: – Ушла…

– Евлампий Иванович, ты что мелешь такое? Как ушла-то, со вспоротым животом? Верно, из ваших кто утащил, из хуторских? – предположил Ревин.

– Да что ж это! – протянул сокрушенно Вортош. – Пугал я кандалами – не напугал… Надо же, бесценного свидетельства такого лишиться…

Хозяин поглядел на постояльцев как-то странно, мелькнула в его взгляде сумасшедшинка.

– Не тех ты пугал! И не того сам пугаешься!… Ох! Пиши – пропали вы теперя… И я вместе с вами… Ох, пропали!…

Господа легли досыпать, но сон не шел. Вортош с Ревиным пребывали в самом скверной расположении духа, ворочались с боку на бок, переживали потерю. Фотокарточки и натурное описание, конечно, тоже многое значат, но вещественного доказательства не заменят. Выскользнула удача из пальцев, махнула хвостом на прощание и поминай, как звали.

Вортош уставился немигающе на пламя сальника. Яркое мерцающее пятно во мраке притягивало взгляд, навевало думы. В свете мерещились разные фигуры, лица… Отчего-то защемило сердце, выкатилась слеза, пробежала по щеке, оставив мокрую дорожку. Тьма в горнице сделалась белесой, а огонек сгустился, стал плотнее и казался теперь чернее ночи. Каждая капля, что падала из умывальника в помойное корыто, гудела тяжелым колоколом. Какая-то сила сдавила голову невидимым обручем, туго, до боли. Вортош захотел закричать, но не смог. Попытался пошевелиться, но тело не слушалось. Огонек принялся раздуваться, расти. Вот, он уже заполнил полкомнаты, налился пузырем и лопнул, темным ручьем потек сквозь закрытую дверь в сени, быстрее, быстрей, увлекая за собой…

Спрыгнул с печи хозяин и, ступая осторожно, будто пробуя пол на прочность при каждом шаге, побрел куда-то. Собрав остатки воли, Вортош скосил глаза на Ревина. На лице полковника выступила крупная испарина, на шее вздулись вены: он боролся. Медленно, словно плывя в густой патоке, Ревин поднялся, рывком вздернул Вортоша на ноги, прислонил к печи. Ревин кричал что-то, но Вортош не слышал, взгляд его приковало окно. Там, за легкой занавесью, подсвеченный лунным светом, ясно угадывался нечеловеческий силуэт. Вортош заставил непослушные пальцы расстегнуть кобуру и вытащил браунинг, ставший неимоверно тяжелым. Помогая себе другой рукой, попытался направить револьвер на черную тень. Но какая-то сила, неоспоримая, как бегущая толща воды, уводила оружие в сторону, не давала прицелиться. Палец на курке одеревенел, не гнулся.

Ревин удержал Вортоша за запястье, качнул головой. Обмотав кулак тряпицей, приблизился к окну, коротко размахнулся и ударил сквозь стекло.

Раздался звон осколков. Наваждение схлынуло. Не теряя драгоценного времени, Ревин нырнул вперед головой, и, высадив раму, оказался на улице. Оттолкнув замершего в дверях хозяина, Вортош бросился на подмогу. Но только и успел увидеть, как Ревин, отчаявшись совладать с черным мельтешащим комком, приложил кулаком вторично. И то ли приложил от души, то ли попал куда нужно, но существо отчаянное сопротивление прекратило, обмякнув кулем…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});