Бледный всадник - Бернард Корнуэлл

Но вместо этого датчане расположились тут как ни в чем не бывало, и никто не тревожил их.

— Как далеко отсюда до Окмундтона? — спросил я Стеапу.

— Мы сможем добраться туда к закату.

Я заколебался. Если Одда Младший действительно в Окмундтоне, то зачем мне туда ехать? Он был моим врагом и поклялся меня погубить. Правда, Альфред вручил мне клочок пергамента, приказывавший Одде встретить меня добром, но какую силу имеют написанные слова против ненависти?

— Не бойся, Одда тебя не убьет, — сказал Стеапа, снова меня удивив. Очевидно, он догадался, о чем я думаю. И повторил: — Он тебя не убьет.

— Почему?

— Потому что я не буду ждать, пока он тебя убьет, — ответил Стеапа и повернул свою лошадь на запад.

* * *

Мы добрались до Окмундтона в сумерках.

Этот маленький городок вытянулся вдоль реки, под защитой высокого известнякового холма, на котором крепкий палисад обеспечивал убежище на случай прихода врага. На холме сейчас никого не было, и город, не имевший стен, выглядел мирным. Хотя в Уэссексе шла война, жители Окмундтона, как и Кридиантона, явно наслаждались миром. Дом Харальда находился недалеко от укреплений на холме, и никто не окликнул нас, когда мы въехали во внешний двор.

Там слуги узнали Стеапу и осторожно поприветствовали его. Потом из дверей дома вышел управляющий и при виде богатыря дважды восхищенно хлопнул в ладоши.

— А мы слышали, будто тебя взяли в плен язычники, — сказал он.

— Это правда.

— Они отпустили тебя?

— Меня освободил мой король, — прорычал Стеапа, как будто его возмутил вопрос. Он соскользнул с седла и потянулся. — Меня освободил Альфред.

— Харальд здесь? — спросил я управляющего.

— Мой господин в доме. — Управляющему явно не понравилось, что я не назвал шерифа господином.

— Тогда пошли туда, — сказал я и повел Стеапу в дом.

Управляющий в ужасе замахал на нас руками, потому что обычаи и правила вежливости требовали, чтобы он сперва испросил разрешения хозяина, но я не обратил на него внимания.

В главном очаге горел огонь, на платформах по краям комнаты стояло множество свечей. Копья для охоты на кабана были прислонены к стене, на которой висело с дюжину оленьих шкур и столько же дорогих куньих шкурок. В зале находились несколько человек, очевидно ожидающих ужина; в дальнем конце играл арфист. Свора гончих ринулась навстречу, чтобы нас обнюхать, и Стеапа отогнал их, пока мы шли к огню, чтобы согреться.

— Подай нам эля, — велел Стеапа управляющему.

Харальд, должно быть, услышал шум, который подняли гончие: он появился в дверях, ведущих в его личные покои из задней части зала, и изумленно заморгал при виде нас. Он думал, что мы со Стеапой — враги, к тому же слышал, что Стеапу взяли в плен, однако вот мы тут, явились вместе, целые и невредимые. В зале воцарилась тишина, когда шериф похромал к нам. Ему слегка повредили ногу копьем в какой-то битве, где он потерял также два пальца на правой руке.

— Помнится, однажды ты выбранил меня за то, что я вошел в твой дом с оружием, — сказал мне Харальд. — А теперь сам явился с оружием в мой.

— Привратника на месте не было, — ответил я.

— Он отошел, чтобы помочиться, господин, — объяснил управляющий.

— В доме не должно быть оружия, — настаивал Харальд.

Таков был обычай. Люди напивались и могли порядком искалечить друг друга даже ножами для мяса, а уж пьяные с мечами и топорами и вовсе способны были превратить обеденный зал в двор мясника. Мы отдали управляющему оружие, я стащил с себя кольчугу и велел повесить ее для просушки, да чтобы после слуга хорошенько вычистил все звенья.

Как только оружие унесли, Харальд формально приветствовал нас, сказав, что его дом — наш дом и что мы будем обедать с ним как почетные гости.

— И я с удовольствием выслушаю ваши новости, — проговорил он, сделав знак слуге, который принес нам кувшины с элем.

— Одда здесь? — требовательно спросил я.

— Отец — да. А сына тут нет.

Я выругался. Мы явились сюда с посланием для олдермена Одды Младшего, но обнаружили здесь только его раненого отца, Одду Старшего, который раньше жил в Окмундтоне.

— Ну а где же сын? — спросил я.

Харальда покоробила моя резкость, но он остался вежлив.

— Олдермен в Эксанкестере.

— Эксанкестер осажден?

— Нет.

— А датчане в Кридиантоне?

— Да.

— Их осаждают там?

Я прекрасно знал ответ, но хотел, чтобы Харальд признался сам.

— Нет, — ответил он.

Я бросил кувшин с элем и сказал:

— Мы прибыли от короля.

Хотя считалось, что я говорю с Харальдом, я зашагал по комнате, чтобы люди на платформах тоже могли меня слышать.

— Нас прислал Альфред, и он желает знать, почему датчане до сих пор в Дефнаскире. Мы сожгли их корабли, мы перерезали тех, кто охранял эти корабли, мы прогнали датчан из Синуита, а вы разрешаете им жить здесь? Почему?

Никто не ответил. В комнате не было женщин, потому что Харальд, овдовев, не женился вторично. И сейчас в качестве гостей за ужином присутствовали сплошь его воины или таны, возглавлявшие отряды собственных воинов. Некоторые смотрели на меня с ненавистью, ведь мои слова подразумевали, что все они трусы; остальные уставились в пол. Харальд взглянул на Стеапу, словно бы ища у него поддержки, но Стеапа молча стоял у огня, и его свирепое лицо ничего не выражало.

Я снова повернулся к Харальду и спросил:

— Так почему же датчане в Дефнаскире?

— Потому что они здесь желанные гости, — сказал кто-то за моей спиной.

Я обернулся и увидел в дверях какого-то старика. Из-под охватывающей его голову повязки виднелись седые волосы, и он был таким худым и таким слабым, что ему пришлось прислониться к косяку, чтобы не упасть. Сперва я его не узнал, потому что, когда беседовал с этим человеком в последний раз, он был высоким, крепким и сильным, но Одда Старший, а это был он, получил удар топором по голове в битве при Синуите. Ему полагалось бы умереть от этой страшной раны, но он каким-то образом выжил — и вот теперь стоял здесь, бледный, осунувшийся, донельзя ослабевший и худющий, как скелет.

— Датчане здесь, потому что они желанные гости, — повторил Одда. — И ты здесь тоже желанный гость, господин Утред, как и ты, Стеапа.

За Оддой Старшим ухаживала женщина. Она сперва попыталась оттащить больного от дверей и увести обратно в постель, а потом прошла мимо него в зал, поглядела на меня — и сделала то же самое, что сделала в момент нашей первой встречи. Тогда, помнится, ее привели насильно, чтобы выдать за меня замуж. Она ударилась в слезы.

То была Милдрит.

* * *

Она была одета как монахиня, в светло-серое платье, подпоясанное веревкой, на которой висел большой деревянный крест; пряди ее волос выбивались из-под плотной серой шапочки. Милдрит сперва уставилась на меня, а затем ударилась в слезы, перекрестилась и исчезла.

Мгновение спустя Одда Старший, слишком слабый, чтобы долго держаться на ногах, последовал за ней, и дверь закрылась.

— Ты тут и вправду желанный гость, — эхом повторил Харальд слова Одды.

— Но почему датчане тут желанные гости? — спросил я.

Как выяснилось, потому что Одда Младший заключил с ними сделку.

Харальд объяснил мне это за ужином. Никто в здешней части Дефнаскира не слышал, что корабли Свейна были сожжены у Синуита. Все знали только, что воины Свейна, а также датские женщины и дети двинулись на юг, сжигая и грабя все на своем пути, что Одда Младший отвел свое войско в Эксанкестер и приготовился к осаде. Но вместо осады Свейн предложил переговоры. Датчане совершенно внезапно прекратили набеги и, обосновавшись в Кридиантоне, послали в Эксанкестер своих представителей. И вот Свейн и Одда заключили друг с другом мир.

— Мы продаем датчанам лошадей, — сказал Харальд, — и они хорошо платят. Двадцать шиллингов за жеребца, пятнадцать — за кобылу.

— Вы продаете им лошадей, — без выражения проговорил я.

— Чтобы они ушли, — объяснил Харальд.

Слуги бросили в огонь большое березовое полено. Взметнулись искры, осыпав гончих, которые лежали у самого кольца камней, окружающих очаг.

— Сколько людей под началом у Свейна? — поинтересовался я.

— Много, — ответил Харальд.

— Восемь сотен? — настаивал я. — Девять?

Харальд пожал плечами.

— Они пришли на двадцати четырех кораблях, — продолжал я. — Всего на двадцати четырех! Так сколько же людей у него может быть? Не больше тысячи, да и то некоторых мы убили, а еще кое-кто должен был умереть зимой.

— Мы думаем, у него восемь сотен, — нехотя проговорил Харальд.

— А сколько людей в фирде? Две тысячи?

— Но из них только четыреста опытных воинов, — поспешно вставил шериф.