Стоять до последнего - Георгий Свиридов

— Почти с поезда, — ответил Кульга, входя в сени.

В комнате, куда они вошли, было тепло, светло и по-домашнему уютно. Лизавета уложила хрустящее белье на стол, застланный клеенкой. Запахло свежестью и прохладой.

Григорий положил плотный сверток на стул, что стоял у стола. Трехлетний малыш, игравший на кушетке с полосатой кошкой, удивленно смотрел крупными темными глазами на незнакомых людей.

— Какой хороший мальчуган! — Галия присела около мальчика. — Как тебя звать?

— Андрей! — солидно ответил тот.

— Какое у тебя хорошее имя!

— Ты чей? — Кульга наклонился к малышу. — Папин или мамин?

— Папин. — Андрей соскочил с кушетки, подбежал к комоду и показал на фотографию, которая стояла возле небольшого зеркала: — Это мой папа! Смотри, дядя!

Григорий сразу узнал Игоря Миклашевского. Тот был сфотографирован в армейской шапке-ушанке и без шинели. Кульга с радостью отметил боевую награду товарища — на груди у Игоря сиял орден Красной Звезды.

Кульга подошел к комоду, взял фотокарточку в руки. Еще находясь в осажденном Ленинграде, Григорий от товарищей узнал, что Игорь награжден орденом. Встретиться им не довелось, хотя и находились рядом.

Игорь смотрел с фотокарточки и чуть улыбался, как бы спрашивая: «Как дела, старшина?» «Порядок в танковых войсках!» — мысленно ответил Кульга, перевернул карточку, прочел надпись и дату: «…декабрь 1941 года, Москва». Кульга удивился: Москва? Почему Москва, если Миклашевский служит в Ленинграде? Пэвэошники, кажется, более привязаны к месту, чем танкисты, а вот, выходит, и они перемещаются. Кульга еще раз пробежал взглядом по дате — декабрь. А сейчас конец апреля. Почти полгода прошло.

Здесь же, на комоде, стояли и другие фотокарточки. На одной Игорь снят в боксерских перчатках. На ней Миклашевский выглядел молодым, почти мальчишкой. «Наверно, еще до армии фотографировался, — подумал Кульга. — Пижон!» И тут взгляд танкиста остановился на любительском снимке, там была запечатлена группа спортсменов в тренировочных костюмах. Григорий взял фото. Родным и далеким повеяло от глянцевой бумаги. Вспомнился теплый майский день, когда после тренировки высыпали во двор… Григорий смотрел на себя, стоявшего во втором ряду, позади тренера Анатолия Генриховича Зомберга. Вокруг свои ребята, члены сборной команды Ленинградского военного округа: Игнатов Костя, Ашот Васказян, Володя Чернов…

На кухне шкворчало и шипело, доносился запах жареной картошки и мясных консервов. Лизавета спешно готовила ужин. А Кульга стоял у комода и мысленно уносился в прошлый год, когда еще не было войны.

С тех пор прошла целая вечность! На фотографии — веселые, беспечные, уверенные парни… Вот Костя Игнатов зубы скалит, и в глазах чертики прыгают. Он тогда какую-то шутку сказал, что-то насчет старого мужа и молодой неверной жены. Смешная какая-то история. Так и запечатлели его на снимке. А Кости уже нет в живых. Погиб под Стрельной, когда пошли в контратаку. И Володи Чернова тоже нет. Пропал без вести. Говорят, что он отходил последним, когда под Лугой фронт прорвали, все грозился вынести, если, мол, кого ранят. А вот свалила пуля или осколок именно его. Ночь была темная, его-то никто и не подобрал… Ашот Васказян — ранен. Его в шутку называли «Ашот Васказян — самый хитрый из армян». А вот войну не перехитрил, раздробило ему ступню…

В комнату вошла Лизавета, неся сковородку с жареной картошкой. Кульга, не выпуская из рук фотографии, произнес:

— Вот смотрю, вспоминаю. Игорь тогда ждал вашего приезда, все говорил, что жена с сыном прибудут в начале июля. И никому в голову не приходило, что живем последние мирные дни. — Кульга сделал паузу и, как о самом обычном, спросил: — Что Игорь пишет? Какие у него новости?

Лизавета поставила на подставку дымящуюся сковородку, не выпуская из рук кухонной тряпки, несколько секунд молча глядела испытующим взглядом на Григория. За эти несколько секунд Кульга успел заметить, что эта молодая женщина потускнела и осунулась, что ее гложет какое-то невысказанное горе, которое она носит в себе.

Не говоря ни слова, Лизавета подошла к комоду, вынула из своей сумочки помятое письмо и протянула его Григорию. И тут она не выдержала, слезы сами появились в глазах, и она вытирала их тыльной стороной ладони.

— Вот, соседка написала… Как ей не верить?.. И тут она зарыдала. Тихо и глухо, беспомощно прижимая руки к груди.

— А от самого, от Игоря, есть известия?

— Как написал, что едет на фронт, так и все… Ни одного письма… И еще Игорь сообщил мне, что его на какую-то там учебу, вроде командирскую, в Москву вызвали. А потом это письмо…

— Брешет она или обозналась, — Кульга говорил уверенно, как будто бы он знал наверняка, что именно так и обстоит дело.

— В часть написали запрос? — спросила Галия, усаживаясь рядом с Лизаветой.

— Какой запрос? — Лизавета продолжала всхлипывать.

— Самый настоящий. Где письма от мужа?

Лизавета вынула последние «треугольники», поступившие от Игоря, подала.

— Вот это номер полевой почты, значит, номер воинской части. Туда и надо написать на имя командира, спросить о муже. — Галия повернулась к Кульге: — Правильно я говорю?

— Верно, — Кульга кивнул. — Именно командиру. И я со своей стороны напишу.

Лизавета смотрела на них и думала о том, как же она сама до такой простой истины не дошла.

Глава одиннадцатая

1

Вальтер Лангрен сидел за потертым старым письменным столом в небольшом кабинете и просматривал бумаги авторемонтной мастерской. Дела идут не очень-то блестяще, он еле-еле сводит концы с концами. Содержать мастерскую в военное время не так-то легко. Владельцы машин, мягко говоря, стараются обходиться «своими силами» и редко заглядывают в мастерскую. К тому же в городе заметно убавилось и количество таксистов. Одних мобилизовали немцы вместе с машинами, другие, «законсервировав» автомобили, пошли трудиться в порт и на заводы, где еще можно подзаработать. А те, что остались верными своей профессии таксиста, чаще стоят в ожидании пассажиров, чем колесят по улицам города. Да к тому же и с запасными частями стало совсем плохо. За каждую мелочь приходится переплачивать. Вальтер криво усмехнулся: при всем его старании Форд из него так и не получился…

Вальтер закрыл бухгалтерскую книгу. Смотреть на ее страницы, видеть невеселые цифры, где расходы почти съедают все доходы, не очень-то было радостно. Впрочем, если говорить начистоту, дела мастерской его не особенно волновали. Его беспокоило другое, главное его дело в этой стране. Тут-то не все идет гладко. Его натура жаждала энергичных действий. Ему хотелось ощутимых результатов, хотелось лично участвовать в борьбе с оккупантами. Но Центр настаивал на самой «мирной жизни» — и никаких активных действий! Главное — вживаться и выполнять задание.

Но задание, которое он сейчас выполняет, весьма отдаленно напоминает боевую работу: получай сведения, составляй радиограммы и передавай их радистке. Вот и все! Не разведчик, а заштатный почтальон. Скоро исполнится год, как немцы начали войну с Россией, а его все еще держат в «запасе», берегут для чего-то. Так ему по крайней мере казалось. А когда человеку что-то кажется, он постепенно в это начинает верить. Тем более что опасность, которая окружала его здесь, стала привычной и обыденной, он ее почти не замечал. Вальтер к ней привык, как привыкает шофер к быстрой езде. И если бы ему кто-то сейчас сказал, что он, находясь в Бельгии, сражается именно этой «работой почтальона», что именно в этом и заключается героика, Вальтер бы улыбнулся: нашли, мол, что возносить!..

Лангрен достал пачку сигарет, закурил. За широким окном, занимавшим почти полстены, был виден двор автомастерской. Под навесом двое пожилых слесарей копошились в моторе автомобиля. Вальтер встал, прошелся по кабинету и начал думать о Марине. Неужели гестаповцы нащупали радиоквартиру? Неделю назад Марина рассказала о неожиданном приходе электротехника. Конечно, тот под благовидным предлогом проверки электросети произвел обыск в комнате. Конечно же, он осматривал не столько электропроводку, сколько искал радиоантенну. В тот же день Марина по телефону вызвала Вальтера и, когда он пришел, рассказала о визите электротехника, которого не вызывала. Ей удалось выяснить, что «электротехник» в другие квартиры не заходил, лишь побывал у соседей.

— Может быть, мне только кажется?.. Может быть, я стала пугливой и всюду мне мерещится гестапо? — спрашивала Марина, стараясь успокоить себя и Вальтера. — Может быть, действительно приходил обычный монтер.

— Возможно, и обычный электротехник, — согласился Вальтер, — но мы обязаны быть начеку. В следующем сеансе сообщите обо всем этом в Центр.

И когда Марина отстучала в Москву сообщение о приходе электротехника, из Центра сразу же пришел ответ: «Электротехник был, несомненно, агентом гестапо. Будьте осторожны, хорошо обдумайте каждый шаг, каждое слово. Приготовьте немедленно запасную квартиру. Временно прекратите выход в эфир».