Пароль «Стрекоза» - Владимир Лукьянович Разумневич

пасуй! Слышь? На меня!

Не дождавшись, когда ему передадут мяч, он сам забирает его у своего же футболиста и, расталкивая встречных, устремляется вперед, к воротам белозерцев. Футболист, которому он отдавил сгоряча ногу, прыгает на одном месте, грозится. А Сережа уже на штрафной площадке. Еще секунда — и будет гол. Но белозерские защитники начеку. Они отобрали мяч у Сережи и погнали его обратно к центру, ловко и точно передавая от одного к другому.

— Дружно взялись. Красивая комбинация! — потирает руки дядя Анисим.

— Сюда пасуй, на меня! Ну!.. Эх черт! — с досадой машет рукой Сергей.

Мяч снова у белозерцев. Опасное положение. На лице Додика застывает ужас. Стадион замирает. Нервы напряжены. Неужели забьют?

Вратарь прыгает в воротах. Он нервничает. Долговязый футболист сейчас будет бить по воротам с близкого расстояния. Ну разве можно оставаться равнодушным? Додик вскакивает, кричит во все горло белозерскому футболисту:

— А ну попробуй! Только попробуй!..

Но тут стадион разом ахнул: гол!

Додик, бледный как мел, долго не может прийти в себя. Он дергает Гришу за пуговицу, сопит и растерянно моргает глазами.

— Подожди, не то еще будет! — зловеще предсказывает Гриша.

Лишь только Додик оправился от первого удара, стадион снова разноголосо зароптал, поднялся свист. В ворота хозяев поля забит второй гол.

Сергей суматошно бегает по полю, всюду хочет поспеть и нигде не успевает. Белозерцы цепко держатся за мяч. В самую последнюю минуту первой половины игры они еще раз бьют по воротам. У Додика перехватывает дыхание. И не зря. Мяч, мелькнув в воздухе, еще раз трепетно забился в сетке ворот.

Когда футболисты ушли на перерыв, зрители стали шумно спорить, обсуждая итоги первой половины игры. Додик тревожно прислушивается.

— Единоличник этот Сережа Тетерин, — произносит непонятное слово дядя Анисим. — Все на себя. Команду собственной персоне подчинил. А то не уразумел, бестолковая голова, что один в поле не воин! Пыжится изо всех сил. А что толку?

— Отрыв от коллектива, — согласно кивает сосед дяди Анисима, высокий человек в очках и шляпе. Додик знает его — он агрономом работает. — Говорил я товарищу Тетерину: встреча будет ответственной, тренироваться нужно. А он: «Справимся. У меня удар пушечный. Только бы ребята пасовали на меня, а я уж, будьте спокойны, забью…»

— Забил… Срам на все село… Тьфу ты! — плюется дядя Анисим.

— Игровая техника у наших хромает.

— Что там и говорить! Нынче без техники далеко не уедешь.

Библиотекарша тетя Нюся печально слушает и молчит. Но когда агроном замечает, что следует подыскать другого человека на место капитана команды, который бы не только сам умел играть, но и другим давал возможность проявлять инициативу, она робко вставляет:

— Сережа… Он поймет…

Разговор прервал свисток судьи. Началась игра. Сережа стал еще громче, чем раньше, требовать: «На меня пасуйте!» Но всем это надоело. Кто-то из зрителей не выдерживает и кричит судье:

— Оштрафуй Тетерина! На все поле, как гусак, гагакает.

Судья подбежал к капитану команды, что-то строго сказал ему. Сережа начинает играть молча. Но болеть за него никто уже не желает. В ворота местной команды один за другим влетают мячи. Дядя Анисим даже сбился со счета.

— Наддайте им пару! — Страшно обидевшись на местных футболистов, он был теперь за белозерцев.

— Да от Сережки и так пар идет, больше некуда! — неодобрительно подхватывает бабка Авдотья. — Хоть студеной водой отливай.

— Стыд-то какой! Семь — один! — качает головой агроном. — Да наших футболистов мальчишки, вроде Додика, в два счета обставят. Докатились!

Мальчишки, которые в начале игры все как один болели за местную команду, теперь махнули на нее рукой. А Гриша Стрельцов жалит Додика:

— Развалил твой Сергей всю команду…

Уши у Додика горят, в носу щекотно, брови вздрагивают, вот-вот он расплачется.

С пожарной вышки долетели глухие удары колокола: девять ударов. Агроном забеспокоился.

— Девять часов. Матч кончается.

— Пустой звон, — небрежно машет рукой дядя Анисим. — Наш пожарный звонарь давно из веры вышел: всякий раз раньше времени бухает…

Но на этот раз звонарь не соврал: свисток судьи объявил об окончании встречи.

Духовой оркестр Дома культуры грянул бравурный спортивный марш.

— Для твоего братца похоронный надо, — ехидно замечает Гриша.

Друзья бредут по селу. На душе у Додика скверно. Ему совестно за брата Сережу.

— А я-то хотел ему жуков отдать, — вздыхает он. — Не получит! И за квасом в погреб не полезу. А тете Нюсе скажу, чтобы она больше не писала ему записок. Пусть знает, как проигрывать! — И с обидой повторяет впервые услышанное на стадионе слово: — Единоличник!

Всеми любим…

С Симой Вобликовым в каникулы, когда он гостил у бабушки Фени, приключилось что-то невероятное: он стал непохожим сам на себя. Так растолстел — не обхватишь! А все потому, что жил он фон-бароном: много ел и ничего не делал. Симиной полноты, пожалуй, хватило бы на целых двух мальчишек. А таких, как тощий Женька Харьков, из Симы можно было слепить сразу троих.

— Может, это от великой силы? — допытывался завистливый Женька. — Давай померяемся силой!

Стали поднимать огромный камень во дворе школы. Худенький Женька поднял, а Сима, как ни пыжился, ничего не мог поделать.

— В тебе не сила, а один жир! — разочаровался Женька.

И только толстушка Катя Мухина отнеслась к Симе сочувственно.

— Теперь нас двое, — сказала она. — Не так обидно. Прежде надо мной одной смеялись…

Что смеются — это еще полбеды. Главное — жизни веселой настал конец. Нырнешь в воду — ко дну тянет. Пойдешь в лес с дружками — в хвосте плетешься. Сядешь за книжку — сон одолевает.

Казалось, нет никакого спасения от такой жизни.

Но однажды, роясь в старом бабушкином комоде, где хранились разные ненужные вещи, Сима обнаружил пожелтевшую бумажку. На ней рисунки. На одном изображен солидный дяденька с обвисшими, как у Тараса Бульбы, усами и с огромной медалью на груди.

«Доктор Шиндлер-Барнай, — было написано под портретом, — обещает всем лицам, страдающим излишнею полнотою, молниеносное избавление от тучности, если они пожелают употреблять пилюли, изготовленные по его образцу».

Другой рисунок убедительно доказывал, какие чудеса могут творить с человеком пилюли. Был изображен безобразно толстый мужчина со злым, недовольным лицом, а рядом — он же, стройный и улыбчивый красавец,