Инквизитор и нимфа - Юлия Зонис

Сейчас, глядя на скворчащего, как сковородка с куском шпика, покойника, Марк сильно пожалел о том, что не кремировал тело. Страха он попрежнему не испытывал, но была во всем этом такая непристойность, такая откровенная гнусность, что хотелось разве что плюнуть и пойти прочь. Вместо этого он поднял руки и сделал то, чего не сделал пять лет назад. Слетевшая с пальцев викторианца белая молния превратила в головешки и кресло, и его странного обитателя.

Марк откровенно полагал, что наконец-то, слава богам, окончательно спятил, поэтому просто-напросто убрался из так и не загоревшегося дома. Все еще нетвердыми после приступа шагами – левая нога раз, правая нога два – он вышел на ночную дорогу и побрел мимо вересковой пустоши вниз, к церкви. Над головой его застыла ополовиненная луна, слева плыли зеленоватые болотные огоньки, справа глухо и безнадежно дышало море. Сыростью и туманом веяло от болот, холодом и тоской нежилья. Левая нога раз, правая нога два. Марк уверен был, что, подойди он к обрыву и выгляни за край, увидит внизу, в полосе прибоя, бледные лица то ли русалок, то ли утопленников. Он не сходил с дороги. Так и шел между мертвым берегом и мертвым болотом, собирая на волосы висящую в воздухе дождевую хмарь. Дойдя до церкви, отворил калитку и шагнул на кладбище. Луну слопали тучи. Ближайшие надгробья чуть заметно белели, а дальше стояла темнота хоть глаз выколи. Марк почти ощупью добрался до дуба и потрогал землю у корней. Земля была разрыта. От холодных комьев разило смертью. Неверяще он снова ощупал край ямы и наткнулся на обрывки пластикового мешка. Это его и доконало.

Прежний Марк, наверное, тут бы и откинул копыта. Прежний Марк просто-напросто отказался бы оставаться в мире, где мертвецы поднимаются из могил по его зову, потому что такой мир слишком нелеп. Новый Марк присел у ствола, прислонился спиной к ребристой коре и с минуту размышлял. Затем он активировал комм и позвонил Рону Олигви.

Рональдом Олигви звали самого сволочного из знакомых Марку адвокатов. Он ведал всеми темными делишками семьи Салливан, не раз вытаскивал из-за решетки Шеймаса и совсем недавно консультировал его племянника по делу Медичи. С Шеймасом Рональд дружил с детства. По семейной легенде, дядюшка Марка (тогда, впрочем, рыжеволосый шкет двенадцати лет от роду, а никакой не дядюшка) защищал хрупкого смуглокожего австралийца от дублинской шпаны. Происходило все это в те полумифические времена, когда Ангус Салливан не удалился еще от мира, преподавал в университете курс гэльской поэтики и покровительствовал босякам из эмигрантского квартала. Старину Ангуса Рон почитал чуть ли не за крестного отца, и не было случая, чтобы отказался помочь кому-то из клана Салливанов. И не было случая, чтобы за свою помощь адвокат не содрал кругленькую сумму.

Олигви выслушал Марка и позвонил кому надо, а уже потом направил к Марку своего личного врача.

Через два дня пришли результаты экспертизы. Первое: кровь в ванне несомненно принадлежала Марку, и пролилось ее столько, что жертва никак не могла остаться в живых. Второе: судя по анализу ДНК и зубной формуле, в кресле сидел именно Ангус Салливан. Третье: мешок порвали изнутри и могилу тоже разрыли изнутри.

Четвертое. В кабинете невропатолога улыбчивый человек в белом халате продемонстрировал Марку снимки, результаты энцефалограммы и электромиографии. С немалым удовольствием, смакуя каждое словечко, врач выдал диагноз:

– Имеем двустороннее поражение коры большого мозга в области верхней трети предцентральной извилины, двустороннее субкортикальное поражение лучистого венца и очаговые процессы в пирамидной системе и мозжечке. В жизни не видел подобного. У вас наблюдается сразу параплегия с джексоновской эпилепсией и миоклония, то есть проще говоря, сразу две формы эпилепсии плюс развивающийся паралич нижних конечностей. Да на вас, друг мой, можно диссертацию сделать.

– Что еще можно сделать, кроме диссертации? – процедил Марк.

Эскулап моргнул, жестоко вырванный из научных эмпирей.

– Э-э… Я пропишу вам противосудорожные препараты и аминазин. Скажите, почему вы не обратились раньше?

– Раньше у меня ничего не было.

Врач покачал головой и подвигал сложенными перед грудью пальцами.

– Странно. Странно. Обычно эпилепсия проявляется еще в детстве. В любом случае… Если бы мы застали процесс на ранней стадии, я бы попытался выписать вам направление в клинику на Терре… Ах, вы викторианец? Тогда увы. Генная терапия могла бы облегчить состояние, об окончательном излечении сейчас уже речи нет. Можно только подавить симптомы. Еще тридцать лет назад я предложил бы вам поставить водитель ритма и чип с нейросупрессором, а то и сделать подсадку кибермозга, но ваш орден, извините, запретил использовать технологии атлантов.

– Сколько я еще протяну?

– Честно? Я не понимаю, почему вы до сих пор живы, относительно вменяемы и способны передвигаться самостоятельно. Извините за прямоту, но я предпочитаю быть откровенным с пациентами. Вы можете впасть в кому в любую минуту. Вы умираете.

Марк уставился в окно на засыпанные снегом крыши. Низкие тучи брюхами цеплялись за макушки небоскребов. Близилось Рождество. У супермаркетов торчали огромные елки, а в Центральном парке вовсю звенели колокольчиками кареты и сани.

Луч солнца ворвался в облачную прореху, и снег на крышах засверкал. Викторианцу припомнился совсем другой блеск – блеск жесткого стального перекрестья. Опять он умирает… Боги, какая скука.

Салливан отвернулся от окна и взглянул на невропатолога. Тот беспокойно дернулся, словно разглядел пялящуюся из глаз викторианца тень.

– Касательно последнего вашего приступа и вопросов, которые у вас возникли. Эпилепсия часто сопровождается психическими расстройствами, изменением личности. Возможны бред, зрительные и слуховые галлюцинации, сомнамбулизм, резкие перепады настроения. Психопатологии, вплоть до маниакальной депрессии и некоторых проявлений шизофрении. Вы можете слышать голоса, которые прикажут вам причинить вред себе или окружающим. А еще многие эпилептики крайне религиозны, утверждают, что созерцали во время приступов божественные явления, рай, испытывали чувство экзальтации и восторга. Считается, к примеру, что Магомет и Иоанн Богослов страдали эпилепсией. Так что ничего экстраординарного в ваших видениях нет. Я выпишу вам направление к психиатру…

«И он наверняка объяснит мне, как труп деда выбрался из мешка и дошагал до дома в холмах», – охотно добавил бы Марк, но промолчал.

Викторианцу казалось, что Вселенная смеется над ним, широко распахнув гнилозубую пасть. Вселенная пугала его чертями и привидениями, за которыми обнаруживались вполне логичные объяснения: шалости электромагнитных полей, работа допаминергических синапсов, – но за логикой вновь проступала чертовщина, и так слой за слоем, слой за слоем. Без конца. Что он сказал геодцу? «Забавная аллегория для описания гравитации и центробежной силы». И геодец, сука, ответил: «Все на свете – отголосок какой-то истины, Салливан. Включая энтропию и гравитацию. А мораль сей басни проста: не связывайтесь с тем, чего не понимаете».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});