Песнь для Арбонны - Гай Кей

Но сегодня она осталась одна, и ей было страшно. Не за себя; Риан призовет ее к себе, когда сочтет нужным, и это случится уже скоро. Она боялась за страну, боялась стремительного нарастания событий вокруг них.

Сегодня открылись новые обстоятельства, и, лежа без сна, глядя на мелькающие тени, которые отбрасывали огонь и пламя свечей на стены комнаты, правительница Арбонны снова пыталась справиться с этими новыми обстоятельствами. Гораут собирается напасть на юг. Больше уже нельзя отрицать эту истину. Канцлер Робан прямо предсказал это в тот самый день, когда весть об Иерсенском договоре донеслась до Барбентайна. А теперь эта намеренно непомерная плата за смерть Бертрана де Талаира. Он действительно мог погибнуть сегодня, думала Синь, подавляя дрожь. Если бы облака не появились в тот момент или если бы Беатрисы не оказалось в Тавернеле, а бородатый коран Блэз, не узнал стрелу и убийцу и поэтому не догадался о наконечнике, смазанном сивареном, Бертран легко мог умереть, оставив Талаир без законного наследника и лишив Арбонну человека, в котором она отчаянно нуждалась.

И тот же гораутский коран Блэз сам по себе был проблемой. В пятидесятый, в сотый раз Синь пыталась взвесить риск и преимущества той игры, которую сообща затеяли Беатриса и Бертран, стараясь привлечь на свою сторону младшего сына Гальберта де Гарсенка. Робан не захотел в этом участвовать, он мрачно шагал по периметру зала совета, когда в первый раз заговорили об этом. Она не могла его винить; Беатриса и Бертран, почти во всем такие разные, одинаково были уверены в собственной правоте и питали склонность к риску, которая иногда могла вызвать тревогу.

К тому же Блэз де Гарсенк оказался совсем не тем человеком, которого она ожидала увидеть. Говорили об ожесточенном наемнике, завоевавшем свою репутацию на турнирах и в войнах шести стран за много лет. По словам Робана, она сама награждала этого человека лавровым венком на осенней ярмарке шесть лет назад; она этого не помнила. Трудно теперь запомнить всех этих юношей. Казалось, они оставались такими же молодыми, тогда как она все это время старела.

Этот человек не был тем суровым северным воином, которого она ожидала увидеть. Да, в нем живет гнев, как легко заметить, но он умен, и она решила, что в нем сильнее всего чувствуется горечь. Его явно обидели в Портецце, перед тем как он приехал сюда; об этом тоже ходили слухи. Вероятно, это правда. Ну, он не первый молодой человек, чье сердце осталось лежать на ковре у дверей спальни Люсианны Делонги, и не будет последним.

Синь потерла ноющие пальцы одной руки о другую под одеялом в темноте; в последние дни она все время мерзла. В свое время все молодые люди точно также влюблялись в нее. Но она знала, как с этим справиться. Как отказать им в той милости, в которой необходимо было отказать, не уязвив их гордости и даже еще сильнее привязав к себе и таким образом, что еще важнее, к Гибору и к Арбонне. В ритуалах куртуазной любви необходимы искусство и цель. Она знала: именно она определяет и формирует и эту цель, и это искусство.

Тридцать лет назад она могла бы пустить в ход свое искусство, чтобы привязать к себе этого гораутского корана. Но не теперь; это инструменты и ухищрения молодых женщин и, насколько она могла судить — а ее суждения в этих вопросах оставалось верными, — не для такого мужчины. Так скоро после того, как его отвергла Люсианна Делонги, Блэз Гораутский не ступит на эту тропу, поддавшись соблазну или уговорам женщины.

Зато гнев и ненависть оставались чувствами, которые они с легкостью могли вызвать в нем. Эти чувства никогда не давались ей легко, ни в далекие времена молодости, ни сейчас, когда ушел Гибор и мир стал печальным и пустым. Ей совсем не нравилось разжигать ненависть сына к отцу ради достижения собственных целей, какими бы высокими ни были эти цели.

И тем не менее. И тем не менее этот человек сам произнес эти слова, никто из них его не подталкивал и не побуждал к этому: «Что еще вы от меня хотите? Чтобы я в праведном гневе явился домой и объявил себя истинным королем Гораута?»

Он не хотел этого говорить, он даже не знал, что может так сказать, но горечь Иерсенского договора была так свежа, и он только что узнал о планах своего отца. Большая часть значимого мира знала, что младший сын Гальберта де Гарсенка покинул Гораут, осудив договор, составленный его отцом.

Это возможно. Действительно существует слабая возможность найти здесь трещину, чтобы расширить владения Арбонны на север, до гор Гораута. Но Синь чувствовала себя старой и уставшей. Ей хотелось уснуть. Ей не хотелось заниматься вопросами войны. Ей хотелось музыки и того, что может дать тепло летнего солнца, от которого зреет виноград. Ей хотелось нежного тепла воспоминаний.

Раздался очень тихий стук в дверь. Только один человек мог постучаться к ней так поздно.

— Входи, — крикнула она. Еще горели огонь в камине и одна свечка. При их мерцающем свете она увидела, как ее последний оставшийся в живых ребенок, ее дочь, открыла и закрыла за собой дверь и вошла в комнату в светлом ночном халате, уверенной походкой, не вяжущейся с ее слепотой. Белая сова взлетела и села на один из столбиков кровати.

Синь вспомнила, как в первый раз увидела Беатрису после того, как глаза дочери были принесены в жертву. Этого ей не хотелось вспоминать. Даже зная древние священные обряды и обретенную ею силу, матери трудно было видеть дочь изувеченной.

Беатриса остановилась возле кровати.

— Я тебя разбудила?

— Нет. Я слишком много думаю, чтобы уснуть.

— И я. Слишком много мыслей в ночь Риан. — Дочь поколебалась. — Мне найдется место или я тебе помешаю? Мне сегодня ночью тревожно и страшно.

Синь улыбнулась.

— Дитя, тебе всегда найдется место рядом со мной. — Она откинула одеяла, и дочь легла рядом с ней. Синь подняла руку и обняла ее и стала поглаживать седеющие волосы, вспоминая, какими мягкими они были, какими черными и блестящими, когда Беатриса была маленькой. Тогда у нее было два брата, и сестра, и отец. «Нас осталось только двое, — подумала Синь, напевая мелодию, которую она почти уже забыла. — Только двое».

Возвращаясь из часовни бога в городской дворец Бертрана, Блэз предпринимал решительные попытки выбросить из головы надоедливые мысли. Будет еще время утром и в следующие дни подумать, постараться справиться с откровениями этой ночи и оценить те невероятные, ненадежные пути, которые, кажется, открываются перед ним. Сейчас уже очень поздно, и он смертельно устал.

Улицы были пустынными; ему попадались только случайные парочки или небольшие компании подмастерьев в мятых масках и с вином. Обе луны стояли на западе, а облака исчезли, унесенные бризом. Но до рассвета еще оставалось время даже в эту самую короткую ночь года. Звезды ярко сияли над головой. В Горауте их считают огнями бога, здесь — огнями Риан. Блэз впервые спросил себя, какое это имеет значение в конечном счете. Они все равно будут там, такие же далекие, холодные и яркие, с каким бы божеством ни связывали их люди. Говорят, есть земли, сказочные и таинственные, далеко на юге, за пустынями и морями, где поклоняются совсем другим богам и богиням. Неужели и там сияют те же звезды и так же ярко?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});