Оружие победы и НКВД. Конструкторы в тисках репрессий - Александр Помогайбо

Надменный немец назвался Руделем, и в нем немедленно распознали любимца фюрера — пилота штурмовой авиации, о котором трубили все немецкие газеты.

Пленника арестовали и поместили с другими немецкими летчиками на виллу, после чего приступили к допросам. Желая как-то уязвить наглого немца, упорно отрицавшего, что он сдался в плен, один из англичан задал вопрос — что, по его мнению, сделают с ним русские, если ему придется вернуться к себе домой в Силезию.

Немецкий пилот ответил:

— Я думаю, что русские достаточно умны, чтобы воспользоваться моим опытом. Только в области борьбы с танками, которые будут играть значительную роль в любой будущей войне, мои инструкции могут поставить противника в невыгодное положение.

За мной записано более пятисот уничтоженных танков; я полагаю, что за последние несколько лет я подготовил пятьсот-шестьсот пилотов, каждый из которых уничтожил по меньшей мере сто танков. Вы можете сами представить, сколько танков военная промышленность противника должна поставить, чтобы возместить нанесенный мной ущерб.

Говоря это, Рудель не преувеличивал[29]. Немецкий пилот уничтожил 530 советских танков. До войны у СССР было три линкора — один из них потопил Рудель. До войны у СССР было семь крейсеров — один из них был уничтожен Руделем.

В чем причина столь невероятной результативности немца?

Уже много позже, после войны, Рудель описал свой опыт в книге, где описал тактику своих действий. Он атаковал вдали от линии фронта, там, где зенитных пушек не было. Целями Руделя были либо идущие из тыла колонны с танками, либо танки, идущие вперед далеко от линии фронта во время наступления. Сама линия фронта была защищена советскими 76-мм и 85-мм зенитками — а вот зенитных автоматов, которые можно было бы применить для защиты танков с воздуха на марше, у русских не было. Русские движущиеся колонны были совершенно беззащитны.

По какой причине?

Первая из них: Таубина, который предлагал свою 23-мм пушку в качестве зенитной, после ареста расстреляли.

В своих воспоминаниях Хрущев писал, что до войны Сталин поручил ему строить на Украине завод для изготовления 37-мм зенитных автоматов. Хрущева это изумило: война на носу, а строительство завода займет время. Надо было поручить производство уже работавшему заводу.

Таубина арестовали, но его КБ не было разгромлено, что для тех времен было нехарактерно. Обычно подследственного пытали до тех пор, пока он не признавался в участии в антисоветской организации, шпионско-диверсионной или вредительской группе, после чего из него выбивали фамилии «участников организации». Таубин, видимо, держался. Держался долго — до тех пор, пока на СССР не напали немцы. После этого НКВД стало не до заключенного. О нем словно забыли.

А в середине октября произошел страшный прорыв немцев к Москве.

Вопреки мнению Рокоссовского, что надо иметь запасную линию обороны на случай прорыва Конев лихо ответил, что прорыва не допустит. Перебросив под Рославль 4-ю танковую группу, немцы нанесли могучий таранный удар и прорвали фронт. Огромный участок перед самой Москвой оказался оголен (объективности ради заметим, что Конев запомнил урок, и когда Манштейн под Сталинградом прорвал советский фронт, немцы встретили еще один фронт, Конева, который предусмотрительно завел свои подразделения за порядки соседней армии).

Прорыв немцев к Москве сыграл печальную роль во многих судьбах, в том числе и в судьбе конструктора Таубина. 15 октября 1941 года Государственный Комитет Обороны принял решение о переезде в Куйбышев правительственных учреждений и наркоматов. Туда же должен был эвакуироваться и аппарат НКВД со всеми подследственными. Мы не можем знать, чем руководствовался Лаврентий Берия, посылая за заключенными курьера с приказом «Следствие прекратить, суду не предавать, немедленно расстрелять». То ли он просто не хотел возиться с заключенными, то ли имелась какая-то еще причина. Так или иначе, но Таубин — совершенно невинный человек, которого ни к чему не приговорили — был расстрелян. Впоследствии Таубина и Бабурина посмертно реабилитировали. Непонятно только в чем: суд их ни в чем и не обвинил.

Среди казненных в тот день были помощник начальника Генерального штаба, дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант Я.В. Смушкевич[30], начальник управления ПВО и Герой Советского Союза, генерал-полковник Г.М. Штерн, генерал-лейтенант авиации П.В. Рычагов, начальник Военно-воздушной академии генерал-лейтенант Ф.К. Арженухин и другие видные военные специалисты, некоторые — вместе с женами. Известную в стране летчицу Марию Нестеренко обвинили в том, что она, «будучи любимой женой Рычагова, не могла не знать об изменнической деятельности своего мужа». И это все обвинение...

После гибели Таубина и Бабурина фактически монополистом в создании авиапушек стал Шпитальный — человек, которому особенно покровительствовал Сталин. Заместитель наркома В.Н. Новиков вспоминал:

«Став заместителем наркома вооружения, я по долгу службы встречался со всеми конструкторами, занимавшимися вооружением для авиации. И первым, кого я увидел в своем кабинете, был Борис Гаврилович Шпитальный. Знакомство с ним произошло довольно своеобразно. Как-то в июле 1941 года, когда я проводил совещание с представителями заводов, вошел секретарь и доложил, что в приемной находится конструктор Б.Г. Шпитальный и просит его принять.

— Попросите подождать минуты две-три, — сказал я, — сейчас закончу с товарищами и приглашу его.

Не прошло и двух минут, как я, завершив разговор, вышел в приемную. Секретарь недоуменно пожал плечами:

— Шпитальный уже уехал.

— А зачем приезжал?

— Не знаю.

— Ничего не сказал?

— Ничего. Когда я попросил его обождать, он встал и ушел.

Не придав совершенно значения этому факту (подумал только, что, значит, я был Б.Г. Шпитальному не очень нужен), я вскоре был обескуражен звонком из приемной Сталина. Со мной говорил Поскребышев. Вот что я услышал:

— Товарищ Новиков, как же так получается, вас только назначили на этот пост, а вы уже проявляете бюрократизм — не приняли конструктора Шпитального.

Объяснив, как было дело, я сказал, что готов встретиться со Шпитальным в любое время.

— Товарища Шпитального надо принимать сразу, — подчеркнул Поскребышев и положил трубку.

Позже я узнал, что Борис Гаврилович пользовался особым расположением Сталина. Почти на всех боевых самолетах стояли пулеметы и пушки его конструкции. Сталин позаботился о создании Шпитальному всех условий для работы, хотя, как скажу дальше, тот не всегда оправдывал возлагавшиеся на него надежды».

Любопытны воспоминания о В.Г. Шпиталъном и И.А. Комарницком наркома боеприпасов Б.Л. Ванникова:

«Так, по жалобе конструкторов был арестован главный технолог производства пулемета «ШКАС» инженер Сандомирский, обвиненный в саботаже. Готовили репрессии в отношении других специалистов. Несколько раз при обсуждении упоминали, например, главного инженера одного из заводов Лебедко, которого на основании жалоб конструкторов сочли виновником задержки, хотя это был честный и высококвалифицированный специалист, упорно работавший над исправлением конструктивных недостатков пулемета «ШКАС».

Приостановить репрессии мог только Сталин. Поэтому я и обратился к нему с такого рода просьбой, попутно изложив действительное положение дел и истинные причины отставания в освоении производства нового авиационного вооружения. И хотя инженера Сандомирского все же не освободили, но больше не было арестов. Одновременно, для того, чтобы выправить положение, была создана большая группа квалифицированных специалистов во главе с крупным оружейником военным инженером Майном. Они заново переработали чертежи и провели тщательные расчеты размеров и допусков. Осуществление этой большой работы, как и принятые тогда же меры по упорядочению производства пулеметов «ШКАС», обеспечили вскоре их выпуск для ВВС в требуемом количестве».

В конце 1930-х авиация переходила на авиационные пушки, которые позволяли завязывать бой на большей дистанции и имели более разрушительную силу. И здесь в СССР конкурировали две пушки — 20-мм ШВАК В.Г. Шпитального и И.А. Камарницкого и 23-мм МП-6 Таубина. Пушка Таубина имела несомненные преимущества по силе поражения, но имела большую отдачу. Усугублялось дело тем, что Таубин, начав разрабатывать свою пушку, заявил технические характеристики, выполнить которые ему не удалось. Тем не менее пушка была многообещающей, и военные были готовы подождать, чтобы ее совершенствование продолжилось.

Арест Таубина и Бабурина поставил на пушке МП-6 крест. На время крест был поставлен и на объявленной «вредительской» весьма перспективной 37-мм пушке Таубина.

Ванников продолжает свои воспоминания: