Чаша любви - Татьяна Ковалева

Я смотрю в их застывшие лица, вслушиваюсь в слова, но ничего не понимаю.

Язык мой едва ворочается:

— Что? Что они сказали?

Сахиб мрачен:

— Крепитесь, мисс Елена. Он погиб.

— Его нашли? — слезы опять заливают мне глаза.

Сахиб качает головой:

— Нет, Сашу еще не нашли. Но они осмотрели выступ, о который он ударился. Они говорят, что в реку он упал уже мертвый.

— Как мертвый? — это слово убивает меня.

Слово «погиб» на меня не очень действует, а вот «мертвый» в приложении к Саше… просто сводит меня с ума, пулей прошивает мой мозг.

— Сахиб, я видела: он ударился плечом.

— Так говорят эти люди, — Сахиб разводит руками.

А люди стоят и с сожалением смотрят на меня.

«Нет, рано еще сдаваться».

— Ищите его. Может, он еще жив.

— Они ищут, мисс Елена. Пришли помогать люди из соседней деревни, принесли веревки. Но надежды мало. Течение очень быстрое. Да и если бы он был жив… Пороги…

— Какие пороги? — никак не доходит до меня.

— Там — ниже по течению. С ними не справиться! Если б вы знали, сколько уж людей погибло на здешних порогах.

Я молчу. Я мысленно вопрошаю Господа, почему Он не дарует мне сейчас смерть? Почему Он хотя бы не заберет мой разум? Если Он любит меня… если милосерден… Ведь у меня нет сил перенести все это.

Я хватаю Сахиба за руку:

— Сахиб! Его найдут?

— Надо подождать. Люди пройдут вниз по реке мили две. Осмотрят камни. Но гарантии нет. На реке встречаются глубокие места. Их нужно прощупать шестами. Для этого требуется время.

Меня опять прошивает насквозь мысль, что Саша мертв. Мертв мой Саша. Или это кошмарный сон? Кошмар кошмаров? Люди ищут тело Саши. Не Сашу уже, нет. Тело его ищут. Так принято говорить.

Люди из деревень — нашей и соседней — не уходят с реки до глубокого вечера. И даже в темноте при свете примитивных факелов они продолжают поиски. На глубоких участках прощупывают шестами дно, Связывают небольшие плотики и используют их по принципу паромов — на канатных растяжках, чтобы не унесло сильным течением.

Наконец ближе к полуночи старики говорят что-то. И мужчины бросают шесты.

— Что они сказали? — хватаю я Сахиба за плечо.

— Они сказали, что искать уже бессмысленно. Они убеждены в его смерти. Все видели на уступе кровь.

— Кровь? — я пугаюсь, как будто сейчас это самое страшное.

— Да, кровь, мисс Елена. Его кровь. Вероятно, он ударился не только плечом, но и головой. А тело, если оно еще здесь, всплывет через несколько дней.

«Господи! О чем мы говорим!»

Назавтра с утра опять идет дождь. Сыро, сумрачно. И в моей душе беспросветный мрак. Души вообще-то уже как бы и нет. Она или умерла, или витает где-то над рекой в поисках Саши, плачет возле уступа того. Вместо души во мне сейчас — разверзтая могила. И горькие, горькие мысли… А временами образ Саши так жив, так ярок во мне. Кажется, протяни только руку и коснись его. Вот он, во плоти! Я, и правда, протягиваю руку и натыкаюсь на глинобитную стенку.

«Я не верю… не верю…»

Люди из деревни продолжают искать. Но они сами рискуют: река опять вспухла от дождей. Она стала совсем свирепой. Гита не пускает меня на реку. А Сахиб говорит, что недавно видели Отца. Он молча стоял на утесе и смотрел на людей. Он стоял, может, час. Потом ушел, так ничего и не сказав людям.

То, что Отец ничего людям не сказал, никак их не приободрил, подавляет меня ужасно и окончательно убеждает, что основания надеждам — даже самым смелым, безумным, — нет.

Еще через день, когда ливни прекратились, приехали из города двое полицейских. Они осмотрели мост, спустились к выступу скалы, с которого дожди уже смыли кровь, порасспросили Гиту. Выразили мне соболезнования…

Прошли три дня, а тело Саши так и не обнаружилось. И я не знаю, как мне теперь быть.

Старики говорят, что найти его теперь можно разве что у моря. Река была такая бурная во время ливней, что ворочала камни. Отнести человеческое тело за сотни миль ей то же, что ветру унести пушинку.

А я за три дня выплакала все слезы. И, наверное, постарело мое сердце на сто лет. А когда в свой час подумала, что мне еще предстоит возвращаться в Питер… и приходить к родителям Саши с вестью… самой черной из всех вестей, едва вновь не лишилась чувств. У меня было одно желание — забиться в угол этой глинобитной хижины и сидеть здесь тихо — мышкой — до скончания века, если уж смертью не одарил Бог.

На четвертый день Сахиб отвез меня в город, к поезду. Я дала ему деньги, и он купил билет.

Что я делаю в поезде, толком не понимаю. Куда еду — в Бомбей или Дели — не помню. Все плывет у меня перед глазами. Может, это слезы? Кажется, сознание мое висит на волоске. И я думаю о том, скорей бы этот волосок оборвался. Я не могу явиться к Сашиным родителям и сообщить им о его смерти. Я понимаю, что и они тогда умрут.

«Ах, если б не тот мой идиотский каприз в Райчуре! Все было бы хорошо!..»

Вот проводник, словно слепую, выводит меня из купе за руку. Я вижу перрон.

Это вокзал в Дели.

Вот такси мчит меня в отель. Как счастлива я была всего неделю назад! И тут безумная мысль озаряет мое сознание: а вдруг Саша жив и здоров и в данный миг дожидается меня в отеле? Я протягиваю водителю какие-то деньги и прошу его ехать побыстрее. Таксист кивает, берет деньги и нажимает на газ. Надежда — призрачная, совсем глупая — несколько поддерживает меня.

В холле отеля я еле сдерживаю себя, чтобы не побежать. Я поднимаюсь по лестнице. И вот тороплюсь, тороплюсь. Даже не могу попасть ключом в замочную скважину. Распахиваю дверь, вбегаю в номер…

Но, увы! Он пуст.

Саши нет здесь. Pi не может быть. Вместе с остатками надежды из меня уходят последние силы. Я валюсь на кровать и бездумно, тупо созерцаю потолок. Чувствую, как слезы, выбегая из уголков глаз, соскальзывают мне на виски. Я поворачиваю голову и вижу Сашину рубашку, лежащую рядом. Зарываюсь в нее лицом и плачу, плачу…

Рубашка хранит еще его запах!

Это выше моих сил…

Администрация отеля откуда-то знает о произошедшей трагедии. И не только администрация. Я вдруг вижу у себя в номере Клауса и Бригитту. Бригитта тоже плачет. Ее я вижу возле себя и вечером, и ночью. Мы не разговариваем, нет смысла. Мы все равно не поймем слов друг друга. Бригитта не знает русского, я — немецкого. А она ухаживает за мной, дает мне какую-то таблетку, стакан воды. Я забываюсь тяжелым сном. На меня будто навалили стог сена.

А когда просыпаюсь, уже утро.

Возле меня стоят Радж и Дхута. Лица их напряжены.

Появление Дхуты, именно ее, почему-то приносит мне некоторое облегчение. Я не могу понять, почему. Какая-то добрая властная сила исходит от нее. Взгляд этой женщины, прикосновение ее для меня сейчас — как бальзам.