Каждый мародер желает знать… - Саша Фишер

знаешь, куда нам нужно? — подозрительно спросил Гиена.

— Так вы орали тут только что, когда обсуждали, каждая белка в лесу уже слышала, — отмахнулась бабка. — Бородатый, ты меня боишься что ли? Я же бабка, ты меня плевком перешибешь, что позеленел-то так?

Глава 25. Проще пареной репы

— А что это такое мы едим? — спросил я, подцепив на вилку еще один желтоватый кусочек, по вкусу похожий на гибрид редьки и сладковатой картошки.

— Так репа это пареная, Боня, — отозвался Гиена. — Выражение слышал такое — «проще пареной репы»? Так вот это она и есть. Верно, бабушка?

Мы сидели в тесной избушке, как будто наполовину ушедшей под землю. Даже для меня потолок был низковат, а Гиене до него вообще практически сидя доставал. Такое впечатление, что весь этот домик был построен вокруг здоровенной печки. Как будто сначала там стоял другой дом, большой и просторный, потом он сгорел, а печка осталась. И чтобы теплу зимой не пропадать, кто-то взял и возвел вокруг кособокую избушку.

Хозяйка сообщила нам, что ее зовут Агния Львовна, и когда мы втиснулись в ее домик и расселись вокруг низкого стола на подушках, набитых соломой, живенько водрузила на стол глиняный горшок, полный сладковатого с горчинкой кушанья. Пареная репа, надо же... Никогда не пробовал раньше.

— Бабушка, а почему на улице по ночам опасно? — спросил я. — Чудовища бродят какие-то?

— Чудовища... — фыркнула бабка. — Все бы вам сказки слушать... Кладбище тут было раньше. Станцию построили — кладбище разорили. И теперь неприкаянные души травой прорастают. Если в темноте бродить, то можно на цветочек такой наступить случайно.

— И что будет тогда? — с интересом уточнил я, потому что бабка внезапно замолчала и продолжать как будто не собиралась.

— Тебе может и ничего, дубиноголовый, — огрызнулась бабка. — А вот они будут стонать. А тем, кто их стоны слышит — морока одна и мучение.

— А если днем наступить? — спросил я.

— Так днем ночные травы не цветут, — буркнула бабка и замолчала. Я тоже заткнулся и подцепил еще один кусочек пареной репы.

И тут эти ночные травы. Опять. Такое впечатление, что как только узнаешь про какой-то... гм... феномен... так он начинает вокруг кружиться, как будто ничего другого в мире не происходит.

— Что-то ерунда какая-то, бабушка, — прожевав очередной кусочек сказал Гиена. — Ты же сказала, что машина нас не убережет. А сейчас говоришь, что не о нашей жизни заботилась, а чтобы мы цветочки какие-то не потоптали...

— Так наврала я, всего-то и делов, — бабка усмехнулась, продемонстрировав редкие пеньки желтых зубов. — Надо же было вас как-то в избу заманить?

— Чтобы в печке изжарить? — хохотнул я.

— Нет, одна я столько не сожру, — серьезно ответила она. — Дело у меня к вам. Машина у вас вон какая здоровая. Сможете менгиры довезти.

— Так что же сразу-то не сказала, что работу хочешь предложить, — разулыбался Гиена.

— Не работу, бородатый, — бабка фыркнула. — За работу платить надо, а вы мне так просто поможете.

— Это с чего вдруг? — напрягся Гиена.

— Потому что душа у тебя добрая, не сможешь старой бабке отказать, — она снова оскалилась в улыбке.

— А если откажем, то у нас елда на лбу вырастет? — хохотнул я. — Да ладно, ладно. Говори уже, что там за менгиры, все равно в темноте сидим, хоть какое-то развлечение.

— Менгиры тут стояли многие сотни лет, кладбище охраняли, — сказала бабка. — Строители станции их не тронули, а вот потом, когда тут все уже захирело совсем, явились какие-то борзые парни, навроде вас, и камни утащили. Вернуть надо. Они тоже были на машине, только на кузове у них солнце треугольное было намалевано. Шумные, бестолковые. Недалеко утащили отсюда. Но мне обратно их не вернуть.

— А, понял, — я покивал. — А если менгиры вернуть, то ночные травы цвести перестанут?

— С чего бы? — бабка дернула плечом. Совсем как Натаха, когда возмущается. — Просто заведено так, не нами и не сейчас. Все должно быть на своих местах.

Муторная ночь получилась. Поспать не получилось, места в бабкиной избушке бы не хватило, чтобы все мы с комфортом разместились. Так что сидели за столом и травили байки. Иногда снаружи раздавались не самые приятные звуки. Не то вой, не то стоны, не то вздохи. Редкие, обрывочные, тоскливые.

Когда мутное окно посветлело, бабка закипишилась, отодвинула засов и наружу выскочила.

— Ну вот, таскайся теперь с каменюками этими, — ворчал Гиена, забираясь в кузов. — Наверняка бабка ерунды какой-то наплела, а мы уши развесили. Мы теперь корячься с этими штуками, а она, поди, ржать будет как конь.

— А что же тогда согласился в гости зайти? — я ухмыльнулся.

— Да ну их, старух этих, — отмахнулся Гиена. — Не отличишь, которая ведьма, а которая просто грымза старая с языком как помело. Лучше уж не рисковать, а то не отмоешься потом.

— Вот и я так подумал тоже, — сказал я и запустил зажигание.

До виляющей петлями речушки мы добрались быстро, солнце даже наполовину не успело из-за горизонта подняться. У покосившегося полосатого верстового столба я остановился. Судя по описанию из особняка, мы уже недалеко. Теперь осталось только понять, насколько много тут похожих мест. Эта речка извивается, как змеюка в агонии, а столбов таких может быть и не один...

— А может тут и нет никакого схрона? — Гиена отхватил здоровенный кус копченой колбасы и принялся с аппетитом его жевать. — Может старый хрен из особняка просто ерунду какую-то придумал, а мы теперь таскаемся по каким-то задворкам и ищем непонятно чего...

— Нашли уже, — сказала Натаха, указывая рукой на что-то за моей спиной. Я оглянулся. В тени развесистой старой сосны стоял островерхий камень примерно с меня ростом. — Вот менгир. Тот, про которые бабка говорила. А значит и остальное где-то недалеко...

Каменный узор на менгире был замазан слоем глины. Большая часть ее уже осыпалась, но на оставшемся все равно был заметен рисунок — треугольник с лучами в разные стороны. Второй менгир обнаружился неподалеку. Ну теперь найти вход было делом техники. И точного следования инструкции, конечно.

Честь обнаружить вход