Александр III: Забытый император - Олег Михайлов

Как-то после обеда Черевин, по обыкновению, играл с государем в карты; оба были сильно подогреты.

– Ваше величество, – приставал начальник охраны. – Будете ли вы горевать и плакать, когда я умру? Я чувствую приближение смерти. И мне не так жалко, что я умру, как жалко думать о том, как этим будете огорчены вы…

Император все повторял:

– Отстаньте вы от меня!

Тогда Черевин начал упрашивать Александра III, чтобы тот до его кончины пожаловал ему ленту Александра Невского. Он принялся перечислять всех своих сверстников, которые давно уже носят эту ленту, между тем как сам Черевин до сих пор имеет только ленту Белого Орла.[153]

– Ну и оставайтесь с ней, – последовал ответ.

Дело в том, что император награждал наиболее скупо именно своих приближенных да и вообще старался, в отличие от своего отца, раздавать поменьше орденов и лент.

В другой раз Черевин встретил в яхт-клубе посла в Персии князя Долгорукого. Тот усиленно обхаживал его, заказывал шампанское, а когда Черевин дошел до нужной кондиции, вдруг сказал:

– Петр Александрович! Упросите императрицу, чтобы меня назначили послом в Данию…

Такое назначение на родину принцессы Дагмары открывало блестящую карьеру в дипломатическом корпусе.

– Хорошо, я попробую, – легкомысленно согласился Черевин, хотя и знал, что Мария Федоровна не жалует князя.

В очередной раз за картами, когда они играли втроем с Александром III и государыней, Черевин, решив, что настал удобный момент, произнес:

– Вот князь Долгорукий упрашивает вас, чтобы вы назначили его послом в Данию.

Мария Федоровна холодно возразила:

– Как же я могу просить о назначении его послом, когда место это там занято?

– Совершенно верно, что место занято, – ответил Черевин. – Но только согласитесь на то, что если место это будет свободно, то Долгорукий будет назначен туда послом. Потому что раз вы это скажете Долгорукому, он ни перед чем не остановится…

– Так пусть он поедет в Данию, отравит посла, и место будет свободно, – добродушно вмешался император.

– Неужели так и передать князю? – изумился Черевин.

– Так и передайте, Петр Александрович, – заключил Александр Александрович. – Только, чур, от своего имени. Пусть это будет ваш совет…

Мирно и тихо протекали дни этого государя, мешавшего дело с потехой, государственные занятия с незамысловатой, но искренней шуткой. Застолья с начальником охраны не мешали ему в самых серьезных делах. Одним из них была российская история. Так, при ближайшем его участии было создано Императорское Историческое общество, во главе которого он находился.

Государь император, можно сказать, больше других наук любил историю, собирание археологических коллекций и много сил отдавал реставрации памятников старины, особенно связанных с патриотическими событиями в прошлом России. Вот почему так нравились ему беседы с Николаем Карловичем Шильдером,[154] генералом-историком и сыном боевого генерала. Какая несправедливость! Несмотря на его капитальные труды, при дворе и в военных кругах Шильдера вовсе не знали и путали с генералом Шильдер-Шульднером.

Как-то в Михайловском манеже, после парада, уже собираясь уезжать, Александр III сказал:

– Я видел здесь Николая Карловича. Я бы хотел переговорить с ним…

Свита недоуменно переглядывалась, не понимая, кто бы это мог быть. Император увидел их растерянность:

– Я хочу переговорить с генералом Шильдером.

Толпа расступилась, и скромно стоявший в задних рядах генерал-майор подошел к Александру Александровичу.

– Николай Карлович, – обратился царь к нему, – вы не могли бы уделить мне время для беседы? Я просил бы вас сесть со мной в карету.

– На другой день, – посмеиваясь, говорил Шильдер, – я проснулся знаменитостью. Ко мне приехало немало важных лиц, раньше не удостаивавших меня своим вниманием. Если верно говорят: «Sic transit gloria mundo», то можно сказать: «Sic gloria mundi advenit…»[155]

По дороге в Аничков дворец государь спросил:

– Николай Карлович! Что вы думаете о старце Федоре Кузьмиче? В последнее время появилось несколько сочинений прямо противоположного толка. Одни авторы доказывают тождество старца с императором Александром Павловичем, другие начисто отрицают это.

Аскетически худое лицо Шильдера оживилось:

– Ваше величество! Весь спор только на том и держится, что одни непременно желают, чтобы Александр Первый и Федор Кузьмич были одно и то же лицо, а другие этого не хотят. Между тем никаких определенных данных для решения этого вопроса в ту или другую сторону, по крайней мере у меня, нет. Я могу привести столько же данных в пользу первого мнения, сколько и в пользу второго, но никакого заключения не сделаю…

Перед кабинетом царя ожидал генерал-адъютант Глинка-Маврин, скуластый, вислоусый, в темно-зеленом мундире с уширенным книзу бортом, в золотом шитье и с аксельбантами.

– Ваше величество, – сказал он, – я принес бумаги на подпись.

Император Александр Александрович взялся за золоченую ручку двери:

– Борис Григорьевич, я попрошу вас прийти ровно через два часа.

Разговор с Шильдером продолжился в кабинете.

– Я понимаю, – размышлял государь, – вам нужны неоспоримые научные факты. Вы не можете доверять впечатлениям. А кроме всего прочего, вы сейчас как раз разбираете документы о царствовании императора Александра Павловича. И все же…

Шильдер составил биографии российских государей: он уже писал труд об Александре I и подумывал начать работу над жизнеописанием его отца. Александр III выказывал ему такое доверие, какое даже стесняло Николая Карловича при его исторических исследованиях. По личному разрешению царя он имел доступ в самые секретные архивы.

– Вы сами будете своим собственным цензором, – заявил император.

«Это собственное цензорство очень стеснительно, – рассуждал сам с собой Шильдер. – Ведь часто очень трудно решить, по словам Пушкина, „чего нельзя и что возможно“…

– Знаете, ваше величество, – увлеченно заговорил генерал-историк, – иногда попадаются такие свидетельства, что поневоле начинаешь думать, что старец Федор Кузьмич – это император Александр Павлович.[156] И не поместить их в моем труде я не имею права. Да вот, например. В той же местности, куда был водворен старец, жили двое сосланных придворных служителей. Один из них тяжело заболел. А вы знаете, ваше величество, что таинственный старец, по народному говору, имел какой-то особенный дар утолять страдания. И не только телесные, но и душевные. Слава его в Сибири была столь велика, что к нему стекались болящие или движимые благочестивыми чувствами. Так вот, занедуживший ссыльный упросил своего товарища посетить Федора Кузьмича и испросить у него исцеления. При содействии одного человека, имевшего доступ к старцу, он был принят им в своей келье, а провожатый остался в сенях. Посетитель бросился в ноги Федору Кузьмичу и, стоя перед ним на коленях, в невольном страхе опустив голову, рассказал, в чем было дело. Кончив рассказ, он почувствовал, что старец поднимает его, и в то же время слышит – и не верит своим ушам – мягкий и кроткий, знакомый ему голос. Встает, поднимает голову и с криком, как сноп, валится без чувств на пол. Перед ним стоял и говорил в образе отшельника сам император Александр Павлович, но только с седой бородой. Федор Кузьмич отворил дверь и кротко сказал провожатому:

– Возьмите и вынесите его бережно. Он очнется и оправится. Но только скажите ему, чтобы он никому не говорил, что он видел и слышал. Больной же его товарищ выздоровеет…

Так действительно и случилось. Занедуживший ссыльный исцелился, а посетитель, придя в себя, поведал и ему, и провожатому, что в старце узнал императора Александра Павловича. С тех пор в Сибири и распространилась народная молва о таинственном происхождении Федора Кузьмина…

– Замечательно! – выслушав Шильдера, сказал Александр Александрович. – Однако скажите начистоту, Николай Карлович, что подсказывает вам ваше чутье? Чутье человека, умеющего допрашивать старые книги!

– Я расскажу вам, ваше величество, об одном необыкновенном случае, который приключился со мной, – невольно понизив голос, взволнованно заговорил Шильдер. – Я часто бываю у букинистов и покупаю у них старые книги и рукописи. Так сказать, огулом. Целые вороха бумаг, которые свалены в кучи в их складах. При разборе иногда попадаются подлинные раритеты. Так вот, однажды я приобрел ценную рукопись о Федоре Кузьмиче…

Шильдер вспотел и вынул большой фуляровый платок. Несколько успокоившись, он продолжал:

– Вечером я начал читать рукопись. Как всегда, полулежа на диване. В ней описывались случаи исцеления по молитве Федора Кузьмича. И в этот момент я почувствовал приближение мигрени, от которой часто страдаю. Боль раскалывала виски. «Вот, – подумал я, – если бы Федор Кузьмич исцелил меня от мигрени, я, конечно, поверил бы в чудодейственности его молитвы». Ваше величество! Я не похож на мистика, я просто ученый-фактограф. Вы не поверите! Не успел я подумать это, как дверь моего кабинета открылась и вошел Федор Кузьмич. С длинной седой бородой, в подряснике – каким он изображен на известной гравюре. Я ясно видел его лицо. Он подошел ко мне, положил руку на мой лоб. Рука была теплая, как у живого человека. Он начал молиться, но слов молитвы я не запомнил. И я чувствовал, как уменьшалась, а затем вовсе прекратилась боль. Тогда Федор Кузьмич исчез…