Я послал тебе бересту - Валентин Янин

Первая, самая молодая из них, найденная в слоях второй половины XV века, грамота № 495 — маленькая целая записочка: «У Ондрия три денги, Ивана денга, у Степана денга, у Вана денга, у Зуба московка, у Степана московка». «Московка», московская деньга, составляла ровно половину новгородской деньги. Таким образом, в грамоте говорится о выдаче шестерым людям крохотной «подотчетной суммы» на мелкие расходы. По новгородскому счету — всего-навсего 7 денег, полгривны, пять с половиной граммов серебра.

Две стороны одной каменной иконки. Выдающийся художник в первой половине XIII века изобразил на ней Симеона и Ставрокия, а другой мастер спустя почти сто лет добавил изображение Георгия.

Грамота № 496 задала нам массу хлопот и поначалу просто напугала нас. Это был второй за всю историю раскопок документ, не процарапанный, а написанный чернилами. Бересту покрывал липкий слой грязи. Чтобы ее прочесть, нужно было смыть грязь, но, если бы мы попытались это сделать, вряд ли нам удалось тогда прочитать ее: вместе с грязью в воде растворились бы и чернила. На помощь пришла ленинградская Лаборатория консервации и реставрации документов. Под руководством ее директора Дмитрия Павловича Эрастова сотрудники лаборатории проявили чудеса тщательности и осторожности. Они убрали грязь, сфотографировали грамоту в инфракрасных лучах, сделали макроснимки, и мы узнали подробности политической борьбы в Новгороде в первые годы после его присоединения к Москве.

В грамоте рассказывается, как на «Михайлицын» двор и к другим новгородцам пришли «разбоем» «люди». Дворы разграбили и взяли имущество (живот), а жителей перебили. «А то деялось всю неделю», — заканчивает автор письма. «Неделей» в древности назывались не все семь дней, как сейчас, а только один — воскресенье. В первой строке письма его автор высказал предположение об участниках бесчинств на дворах: «люди, деи, осударевы» — люди, вероятно, государевы. Хотя это и предположение, но оно датирует письмо временем после присоединения в 1478 году Новгорода к Москве. До 1478 года княжеская администрация находилась не в Новгороде, а на Городище, в двух верстах от Новгорода. Оттуда организовать столь беспримерное нападение на городские усадьбы новгородцев было, по крайней мере, затруднительно. А если бы такое нападение и случилось, оно повлекло бы за собой государственный конфликт между Новгородом и Москвой, о котором мы знали бы из летописи.

Скорее всего, грамота освещает события зимы 1488/89 года, предшествовавшие «выводу» из Новгорода житьих людей. Летописец так рассказывает об этих событиях: «Тоя же зимы послал князь великий, и привели из Новагорода на Москву болши семи тысящь житиих людей, занеже хотели убити Якова Захариича наместника Новогородского; и иных многих думцев Яков пересек и перевешал». Имена жертв нападения, перечисленные в грамоте, — а там названы Михаил Афанасьевич, Афанасий Игнатьев, его дети и его брат Макар, Климентий Степанов, — не встречаются в списках новгородских бояр последнего периода независимости. Поэтому вероятна их принадлежность именно житьим людям.

Все лето 1972 года экспедиция жила надеждой на находку берестяной грамоты № 500. Разумеется, не в номере дело. Самые интересные из берестяных документов носят ничем не примечательные номера. Но все же приятно завершить счет первой полутысячи писем. Эту грамоту нашли последней в сезоне 1972 года. Ее собирали по кускам несколько дней, через шестьсот лет после того, как кто-то разорвал ее и пустил по ветру. К удовлетворению от самой находки добавилось удовлетворение тщательностью поисков: грамота собралась практически вся, не хватает двух маленьких кусочков, но они могут еще найтись при дальнейшем расширении раскопа.

Содержание документа сродни одной из случайно обнаруженных грамот, о которой рассказано в начале предыдущей главы. Это опись имущества: «Поль(то)ра рубля серьбром. Ожерьлие въ… другое с хрустаю. Шюба немецькая. Кожа деланая. Ржи 6 коробьи. А 2 недьланы кожи. Чепь котьльная. Мьх кун. 5 телян. 5 овьцин. Котлець. Сковорода. Скобъкарь. Полътна 2 локти. О… полъсть. 3 хомуты рьмяны. Узда кована робична. Икона с гойтаном…» А на обороте написано: «У Яковли кобылке».

Нет сомнения в том, что многие вещи из поименованных здесь уже лежат в экспедиционных коллекциях — и котельная цепь, и сковорода, и хрустальные бусы из ожерелья, и даже икона с гайтаном. Ведь именно такой шейной иконой была найденная здесь же каменная иконка с изображением Симеона, Ставрокия и Георгия. И вообще эта «инвентарная опись» своей непоследовательностью больше всего напоминает наши полевые описи археологических находок, расположенных в том порядке, в каком они найдены. Воспримем же эту грамоту как символ неразрывного единства истории и археологии, письменных источников и источников вещественных. Ведь именно в этом единстве — залог наиболее существенных будущих исторических открытий.

В 1973 году экспедиция впервые за всю историю раскопок начала работы в Людином конце Новгорода, районе, где возможно открытие одного из древнейших мест городской жизни. Раскопки были продолжены в следующем году и установили, что самые ранние слои здесь относятся к X веку. Исследования этого участка не завершены, но на нем найдено уже девять берестяных грамот, подавляющее большинство которых извлечено из слоев XII–XIII веков и характеризует владельца этой усадьбы как духовное лицо. В непосредственной близости к раскопу, названному Троицким, в древности находились две церкви. Одна — Троицкая — существует и сейчас, другая — Святого образа — разрушена в XVIII веке. С какой-то из них и был связан владелец усадьбы в XII и XIII веках. Церковь Троицы впервые построена в 1165 году, а церковь Образа упоминается еще раньше, в документе 1134 года. Церковная принадлежность усадьбы характеризуется обнаруженными здесь находками — обломками риз храмовых икон, обрывками парчи от облачений, но, прежде всего, берестяными грамотами, среди которых несколько церковных поминаний. Процитирую одно из них — грамоту № 508:

«Иосифъ, Онуфрио, мплостиви на сиа: София, Федосия, Улияна, Пелагия, Деметре, Павело, Оводокия, Офимию, Гюръги, Мирофа».

Святые Иосиф и Онуфрий отмечаются в церковных службах в один и тот же день — 4 января по старому стилю. В этот день священнику, жившему на раскапываемой усадьбе, была подана записка с молитвой, обращенной к этим святым и призывающей их милость на большую группу богомольцев, названных здесь по именам.

Наиболее значительным документом с этой усадьбы оказалась берестяная грамота № 502, найденная в слоях конца XII века:

«От Мирслава к Олисьеви ко Грициноу. А тоу ти вънидьте Гавъко Полоцанино. Прашаи его, кодь ти на господь витаеть. А ть ти видьло, како ти было, и я Ивана ялъ, постави и пьредь людьми. Како ти взмоловить».

Перевод этого достаточно трудного для восприятия текста звучит так: «От Мирослава к Олисею Гречину. Тут войдет Гавко Полочанин (житель Полоцка). Потребуй от него ответа, где он остановился. Ведь ты это видел, как было, (когда) я Ивана схватил и поставил его перед свидетелями. Как он ответит?» Грамота связана с судебным разбирательством по делу некоего Гавки Полочанина. Мирослав советует Олисею Гречину, когда войдет Гавко Полочанин, спросить у него, где он в Новгороде остановился. По-видимому, от его ответа («како ти взмолвить») зависит дальнейший ход следствия. В этой связи автор записки напоминает Олисею Гречину какой-то прецедентный случай: ведь ты видел, как получилось, когда я точно так же поставил перед свидетелями Ивана. Нужно полагать, что эта записка написана и передана адресату во время судебного заседания перед допросом Гавки.

Чрезвычайно интересно выяснить личность автора этого документа, а также личность адресата. Три обстоятельства кажутся немаловажными для успеха такой попытки: характеристика места находки документа, фигурирующие в нем имена и сама причастность участников переписки к судебному следствию.

Как нам уже известно, грамота № 502 найдена на усадьбе церковников. Поэтому в поисках адресата наиболее интересны имена духовных лиц. Впрочем, и само прозвище «Гречин» подводит к мысли о принадлежности его владельца к духовенству. Новгородская летопись под 1193 годом рассказывает о событиях, последовавших за смертью новгородского архиепископа Гавриила. Когда решался вопрос о его преемнике, новгородцы назвали трех кандидатов — Митрофана, Мартирия и Гречина. Новый владыка по новгородской традиции выбирался жеребьевкой, и счастливый жребий был вытянут в пользу Мартирия. О Гречине в этом рассказе говорится, что он не впервые выдвигался на пост архиепископа и, значит, также неудачно для себя участвовал в жеребьевке в 1186 году, когда умер предшественник Гавриила Иоанн-Илия. Гречин в летописи не назван по имени, но само по себе это немаловажно: если бы в Новгороде в конце XII века было несколько Гречинов, летописец был бы более точным и конкретизировал свое сообщение.