Царь Борис и Дмитрий Самозванец - Руслан Скрынников

К началу XVII в. знать сохраняла прочные позиции в государстве. Борис Годунов должен был считаться с этим фактом. Его крестьянская политика ограждала интересы боярской аристократии и дворянских верхов, удовлетворяла нужды состоятельных феодальных землевладельцев в ущерб интересам низших слоев господствующего класса — мелкопоместных городовых детей боярских. Гражданская война расколола феодальное сословие. Пока Борис Годунов занимал престол и положение династии оставалось достаточно прочным, боярская аристократия и государев двор служили верной опорой трона. Напротив, мелкопоместные дети боярские из южных уездов вскоре оказались вовлеченными в восстания против Годуновых. Случаи измены представителей боярских семей и членов «государева двора» носили единичный характер32. Большинство дворян, получивших от Лжедмитрия думные и придворные чины, попали в повстанческий лагерь как пленники.

Если в первые месяцы войны Отрепьев именовал себя царевичем и великим князем всея Руси, то в Путивле он присвоил себе титул царя33. Титул «царь» употреблен в письме Лжедмитрия Сигизмунду III, написанном из Путивля в конце января 1605 г.34.

Первые достоверные разряды путивльского «государя», содержащие сведения о пожаловании думных чинов, датируются концом мая — июнем 1605 г. Пленные воеводы из южных крепостей были привезены в Путивль не ранее второй половины марта 1605 г. Если большинство из этих пленников (князья Б. М. Лыков, Б. П. Татев и Д. В. Туренин, голова А. Измайлов) получили от самозванца думные чины два месяца спустя, то на это были свои причины.

Весной 1605 г. политическое положение в государстве претерпело разительные перемены. Борис Годунов умер, и знать подняла голову. Многие бояре, прежде поневоле терпевшие худородного царя, стали искать пути, чтобы избавиться от выборной земской династии. Лжедмитрий сумел использовать наметившийся поворот. Спешно формируя свою «думу» из знатных московских дворян, он старался расчистить себе путь к соглашению с правящим московским боярством.

Глава 16

Властитель Кремля

Некогда Борис снискал поддержку земщины, положив конец опрично-дворовой политике. В конце жизни он пошел на частичное возрождение репрессивного режима.

В течение 20 лет Годунов управлял Россией сначала как правитель, а затем как самодержец. В последние годы его жизни все большую роль в делах управления играла ближняя дума («Тайный совет»). Среди его членов три лица из числа родственников Бориса занимали «высшие должности в России»: конюший боярин (Д. И. Годунов), аптечный боярин (С. Н. Годунов), дворецкий боярин (С. В. Годунов). После смерти престарелого конюшего С. Н. Годунов стал фактически главой ближней думы. Современники записали прозвище Семена Никитича — «Правое ухо царево»1. В Москве он слыл крайне жестоким человеком.

Семен Годунов попытался расширить систему сыска в стране. Польские послы, побывавшие в Москве в дни суда над Романовыми, писали, что у Бориса среди подданных много недоброжелателей, строгости по отношению к ним растут с каждым днем, так что москвитянин шага не сделает, чтобы за ним не следили два-три соглядатая2.

Власти стремились держать в тайне все, что было связано с арестом и пытками сторонников Лжедмитрия в Москве. Но их старания приводили к обратным результатам. По стране распространились самые преувеличенные слухи обо всем, что происходило на Пыточном дворе.

По словам Исаака Массы, стоило человеку произнести имя Дмитрия, как царские слуги хватали его и предавали жалкой смерти вместе с женой и детьми: «…и вот день и ночь не делали ничего иного, как только пытали, жгли и прижигали каленым железом и спускали людей в воду, под лед». Яков Маржарет обвинял Годунова в том, что после появления «Дмитрия» Борис «целые дни только и делал, что пытал и мучил по этому поводу», «тайно множество людей были подвергнуты пытке, отправлены в ссылку, отравлены в дороге и бесконечное число утоплены»3.

Вдумчивый наблюдатель дьяк Иван Тимофеев писал, что к концу жизни Бориса всем надоело его притеснительное, с лестью, кровожадное царство, и не из-за податных тягот, а из-за пролития крови многих неповинных4. Подобного рода свидетельства красноречивы, но они почти ничего не дают для того, чтобы составить даже примерное представление о подлинных масштабах террора.

Своими успехами Лжедмитрий I был обязан поддержке со стороны «черни» — низших сословий. Этот факт определил направленность правительственных репрессий. Династия сознавала, с какой стороны ей грозит смертельная опасность, и стремилась подавить выступления низов с помощью жестокости.

Меры в отношении дворян носили совсем иной характер по сравнению с мерами в отношении «черни». Борис щадил дворянскую кровь совершенно так же, как и самозванец. Крайние меры применялись лишь к немногим дворянам-перебежчикам, к лицам, захваченным на поле боя с оружием в руках, и к посланцам «вора», подстрекавшим народ к мятежу. Последних вешали без суда на первом попавшемся дереве.

Сыскное ведомство постоянно расширяло свою деятельность. И все же ему не удавалось искоренить социальную утопию, все шире распространявшуюся в народе. Ждали пришествия «доброго» царя, и с этим ничего нельзя было поделать.

Нарастание репрессий вело к тому, что ведомство Семена Годунова стало приобретать все более широкие политические функции. Сохранились сообщения о том, что Семен Годунов настаивал на казни заподозренных в измене членов Боярской думы5. Между тем дума была высшим органом государства, а сыскное ведомство — лишь одной из ее многочисленных комиссий.

Признаки недовольства в столице и городах множились день ото дня. Но после разгрома Комарицкой волости власти уяснили, к каким неблагоприятным последствиям приводит политика террора6. Обладая огромным опытом государственной деятельности, Борис понимал, что насилие лишь осложняет ситуацию.

Прежде деятельный и энергичный, Борис в конце жизни все чаще устранялся от дел. Он почти не покидал дворца, и никто не мог его видеть. Прошло время, когда Годунов охотно благотворил сирым и убогим, помогал им найти справедливость, давал управу на сильных. Теперь он лишь по великим праздникам показывался на народе, а когда челобитчики пытались вручить ему свои жалобы, их разгоняли палками7.

Фатальные неудачи порождали подозрительность, столь чуждую Борису в лучшие времена. Царь перестал доверять своим боярам, подозревал в интригах и кознях своих придворных и все чаще обращался за советами к прорицателям, астрологам, юродивым.

Еще Горсей отмечал склонность Бориса к «чернокнижью». Один из членов польского посольства в Москве в 1600 г. писал: «Годунов полон чар и без чародеек ничего не предпринимает, даже самого малого, живет их советами и наукой, их слушает…»8 Однажды Борис пригласил в Москву некоего немца-астролога из Ливонии. Когда в небе над Москвой появилась яркая комета, царь попросил его составить ему гороскоп. Астролог посоветовал Борису «хорошенько открыть глаза и поглядеть, кому же он оказывает доверие крепки стеречь рубежи»9.

Годунов обращался к знаменитой в Москве юродивой Олене. Юродивая предсказала ему близкую кончину. Другая «ведунья» Дарьица давала официальные показания о ворожбе во дворце у Бориса уже после его смерти. Дарьица, по ее собственным словам, нагадала, что «Борису Федоровичу быти на царстве немногое времи»10.

Члены английского посольства, видевшие Годунова в последние месяцы его жизни, отметили многие странности в его характере. Будучи обладателем несметных сокровищ, царь стал выказывать скупость и даже скаредность в мелочах. Живя отшельником в Кремлевском дворце, Борис по временам покидал хоромы, чтобы лично осмотреть, заперты и запечатаны ли входы в дворцовые погреба и в кладовые для съестных припасов. Скупость, по замечанию англичан, будто бы стала одной, притом не самой последней причиной его падения11.

Многие признаки в поведении Годунова указывали на его преждевременно наступившее одряхление. Принимая посла английского короля Якова I, царь впал в слезливый тон, говоря об умершей королеве Елизавете. В конце жизни Годунов, тревожась за будущее сына, держал его при себе безотступно, «при каждом случае хотел иметь его у себя перед глазами и крайне неохотно отказывался от его присутствия». Однажды один из ученых иноземцев попытался убедить Годунова, что ради долголетия царевича и просвещения его ума ему надо предоставлять некоторую самостоятельность в занятиях. Однако Борис неизменно отклонял такие советы, говоря, что «один сын — все равно что ни одного сына» и он не может и на миг расстаться с ним»12.

В последние дни Годунова более всего мучили два вопроса. Твердо зная, что младший сын Грозного мертв, царь по временам впадал в сомнение, «почти лишался рассудка и не знал, верить ли ему, что Дмитрий жив или что он умер»13. Другой вопрос заключался в том, сподобится ли он вечного блаженства на том свете. По этому поводу Борис советовался не только со своим духовником, но и с учеными немцами. Невзирая на различие вер, царь просил их, «чтобы они за него молились, да сподобится он вечного блаженства». После таких бесед Борис нередко приходил к мысли, что для него «в будущей жизни нет блаженства»14.