Бифуркатор (СИ) - Алекс Белов

Я вроде бы вернулся в реальность. Возобновил с Вероникой отношения, Андрюшка теперь казался нормальным. Как складывались его дела в школе — уж не знаю, но директор и учителя были предупреждены о нашей летней экспедиции. Ученики знали меньше, но всё равно шептались о нас за спиной. Самые отважные спрашивали в лоб; кто-то чуть взволновано, кто-то называл меня убийцей. Несерьёзно, конечно, а так, чтобы поиздеваться, но подобное раздавалось в мой адрес редко. Вероника принадлежала к числу ребят, которые не хотели вмешиваться в чужие дела. Поэтому она почти ничего не спрашивала о наших приключениях и Стёпке. За что я премного ей благодарен.

Зато я часто думал о своём пропавшем друге. Точнее сказать, не хотел думать, но сознание время от времени рисовало облик Стёпки. Размышления о друге спрятались в разуме запретной зоной. Она как бы есть, и вот всегда её ощущаешь, как ощущаешь языком шелуху от кукурузы в зубе, но вытащить не можешь. Так и мысли о Стёпке. Вот они, где-то рядом, но притронуться к ним боюсь.

Как я понял, Серёга полностью убедил себя, что в исчезновении Стёпки виноват только я, а он тут не причём, но мне показалось, будто во взгляде парня читалось яркое желание поверить в свою собственную теорию. В пропаже Стёпки виноват только один человек — он. Впрочем, если бы усыпили Серёгу, а не Стёпку, и последний тоже выбрал бы Серого, то тогда Стёпка был бы виноват в исчезновении старшего.

Чёрт, от всего этого голова пухнет.

Поэтому о Стёпке Герундове я старался не думать.

Так я прожил всю осень, а к зиме летняя история начала забываться, казаться далёким сном, который приснился тебе в детстве, ты вроде бы и забыть его не можешь, и одновременно он кажется размытым пятном, общим сюжетом без ярких деталей.

Снег в этом году выпал опять поздно, но успел к новому году. Когда я первый раз в играл в снежки с Вероникой и Андрюшкой, мы являлись почти теми же Тёмкой и Андреем, как и весной. Весёлыми и беззаботными.

Наступил новый год. Яркие детали вернулись ночью тридцать первого и вновь украсили летние воспоминания как мишура ёлку. Мы с родителями встретили новый год в гостиной. По телевизору, где каждый вторник красавчик Духовны кадрил девушек, выслушали речь президента, отец вскрыл шампанское. Позволил глотнуть мне, а потом под Голубой Огонёк мы играли в карточные игры. Уже почти в два часа ночи, когда я с братом уединился в комнате, Андрюшка спросил:

— Тёмка, а кто такой Альберт Вескер?

По спине пробежали мурашки. Почти весь праздник Андрей провёл с серьёзным выражением лица, а если и смеялся, то только губами. Мне нечего бояться, потому что я в одно время много играл в Обитель Зла, и братишка мог услышать от меня имя главного злодея, особенно если учесть, что я сильно восхищался этим персонажем.

— Это главный злодей Обители Зла, — ответил я. — Игра такая была, помнишь?

Андрюшка хмуро смотрел на морозные узоры на окне, а потом спросил это:

— Он тот самый пафосный ублюдок и гламурный подонок?

Мне поплохело.

— Ну типа да, — киваю. — А с чего ты вдруг его вспомнил?

— Не знаю, — пожал плечами Андрей.

Почти всю ночь я не спал, в отличие от братишки. За окном кричал весёлый народ, взрывали салюты, а я смотрел во тьму и не мог выбросить из головы образ Стёпки. Когда дрёма мало-мальски одолела меня, я часто просыпался, ибо видел во сне кричащего друга. То он заперт в подвале, то его забрали в Хостел, то он вдруг попадал в пазы раздвижного моста, а мне нужно было нажать рычаг, чтобы его раздавить, или, в противном случае, погибнет целый поезд народа.

Зимние каникулы прошли весело, беззаботно. Часто я даже искренне радовался, но Андрюшка менялся с каждым днём. Он замкнулся в себе, и я ничего не мог сделать, хотя и не пытался даже.

Вернулась школа, третья четверть, жизнь старалась встать в колею, как заблудившийся поезд, но мне казалось, будто нас в доме живёт не четверо, а пятеро. Пятый — это такой невидимка, чей характер пока не был известен. То ли ангел, то ли демон, как в Паранормальном Явлении. Он явился из прошлого и всячески мешал спокойно жить.

В начале февраля мне исполнилось четырнадцать. Я менялся: рос, покрывался волосами, которые росли теперь не только на голове, даже голос мутировал, хоть я и не замечал. Пожалуй, самым ярким отличительным признаком для меня стал рост. Мне уже приходилось нагибаться, если нужно войти в подвал, я обогнал маму и поравнялся с отцом. Если летом Вероника обходила меня на пару сантиметров, то теперь я переплюнул её примерно на полголовы.

А ближе к концу февраля умер Серёга.

Мы получили письмо от дяди Коли. Отец прочёл электронную почту, помню, в тот день вошёл ко мне мрачнее тучи и рассказал первому. Письмо оказалось небольшим, и если вычеркнуть те предложения, в которых Тёмка-убийца обвинялся во всех смертных грехах, то останется короткое послание достойное телеграммы: МОЙ СЫН СЕРГЕЙ РАЗБИЛСЯ НА МАШИНЕ тчк ОН БЫЛ ПЬЯН тчк БЛАГОДАРЯ ВАШЕМУ ДЕБИЛЬНОМУ СЫНУ тчк АБОНЕНТ БОЛЬШЕ НЕ ПРИНИМАЕТ ЗВОНКОВ ИЗ ПРОШЛОГО тчк.

Потом отец рассказал всё матери, а Андрюшке почти ничего не говорили. Несколько бессонных ночей подряд я думал о произошедшем. Сергей — спортсмен, которому было всего семнадцать лет. Но уже вдруг начал пить, как взрослый, и не справился с управлением. Может, въехал в другую машину, а может влетел в столб. Разум предлагал всё более и более изощрённые варианты. И чем больше я думал, тем паскуднее становилось. Наверное, дяде Коле теперь живётся совсем плохо: жена умерла, двое сыновей очень скоро тоже.

Жизнь снова омрачилась.

В школе я стал рассеянным, отдалился от Вероники, ушёл в себя не хуже Андрюшки. И думал только о Сером. Я сумел понять лишь, что если бы Серёга выбрал бифуркатором не Стёпку, а себя, то прожил бы немного дольше.

****

В начале марта прозвенел первый тревожный звоночек. Андрюшка избил одноклассника. Когда его отвели к директору, а потом к школьному психологу, тот ответил, что Лёха мешал мне слушать голоса в моей голове.

Эта фраза напугала нас очень сильно. Отец потом весь вечер допрашивал мелкого об этих голосах, а я молил, чтобы Андрюшку отпустили наверх, где он точно всё рассказал бы мне.

После летнего инцидента я, похоже, стал самым близким ему человеком. Но, кажется, я переоценил себя. Андрюшка толком и мне ничего не рассказал. Но услышанного вполне хватило, чтобы схватиться за голову.

— Понимаешь, — говорил брат. — Вот иногда я хочу что-то сделать. Что-то обычное самое. Например, съесть венскую вафлю. А мне внутри как будто что-то говорит: не ешь её. Последние несколько месяцев я так долго задумываюсь над простыми вещами. И не знаю, что выбрать.

Вот таков вот ответ.

Спокойная жизнь кончилась. Я ломал голову, пытался объяснить подобный феномен, но не мог. Вернулось гадское состояние, как тогда двадцать третьего июля. Есть проблема. Ты видишь проблему. Но не хочешь её решать.

Я старался объяснить брату, чтобы он посылал все голоса в тёмное место и не слушал их. Оставшись без внимания, голоса уйдут. Андрюшка хмурил брови, кивал, но ничего не говорил.

Со временем я начал замечать за братом странное поведение. Иногда мелкий стоял посреди комнаты и будто смотрел в никуда, иногда минутами смотрел на еду в тарелке, прежде чем съесть. Думаю, он слушал те самые голоса, но я не вмешивался. Хоть сердце и щемила тревога, решать проблему я боялся.

Родители тоже замечали изменение в поведении, и в отличие от меня вели себя активно: отправили Андрюшку к детскому психиатру. Тот вынес вердикт, диагноз братишки: лёгкое диссациативное расстройство личности. Произошедшие летом события родили в мелком несколько личностей. Одна утверждала, что мальчик всё делает правильно, а другая винила Андрюшку в смерти Стёпки и прочих печальных событиях.

Но мне казалось, что психиатр ошибся.

Время утекало, Андрюшка посещал занятия психиатра, но лучше не становилось. В словарном запасе брата появлялись слова доселе ему неизвестные. Если двадцать третий Андрей двадцать третьего июля показался мне заумным, то новый индивидуум обходил его по многим очкам.

Как-то в очередной раз, когда я с братом завёл разговор о его поведении, Андрей ответил:

— Расщепление личности внутри меня обусловлено бифуркационным наслоением сорока девяти личностей меня же из других шизогонических реальностей.

Его слова меня безумно напугали. Особенно бифуркационный и шизогонический. Помню, отошёл от брата в оцепенении и решил больше ни о чём его не спрашивать. Будто летние дни возвращаются и не в лучшем виде. Одна мысль не давала мне покоя: всё это когда-то должно будет закончится: либо Андрюшка вновь станет нормальны, либо мне придётся уживаться с сумасшедшим братом. А чего доброго, вообще засунут малого в психушку.

В апреле я застал брата на заднем дворе. Я шёл в комнату с чашкой горячего кофе и заметил силуэт Андрюшки на заднем дворе. Снег сошёл рано, мешая себя с потоками грязи; земля размягчилась. Андрей выкопал свои древние сокровища: разноцветные стекляшки, и теперь стоял в лучах солнца и любовался их светом.