Любимый цветок фараона (СИ) - Горышина Ольга

Сусанна поправила кепку, пытаясь запихнуть под козырек челку. Бесполезно! Все бесполезно… И все же, сев в машину, она украдкой вытерла лилкие руки о шарф. Спасибо тряпочка, а то бы меня кремом намазали, а я не переживу, если он прикоснется ко мне хоть один еще раз!

— Ну, ничего не придумала?

Это мистер Атертон что, снова про роман спрашивает? Его что, заклинило?

— Дайте телефон!

— Значит, все же есть продолжение, и ты просто подогревала мой интерес?

Ничего я в вас не подогреваю! Кастрюля несчастная! Зацикленный на себе идиот!

— Я купила путевку, когда застопорилась на середине главы.

Она почти правду сказала. На самом деле сестра заявила: раз ты, Суслик, не можешь вылезти из своего виртуального Египта, я засуну тебя с головой в реальный. Знала бы она, как глубоко сестренка в итоге занырнула… Блин… Я люблю Древний Египет! Но вот заберите меня из современного и унесите подальше от противных египетских мужиков!

Сусанна вводила пароль, едва попадая трясущимися пальцами по виртуальной клавиатуре. Наконец огрызок текста вывелся на экран, и она скопировала его в гугл-переводчик.

Роман Сусанны: 22 глава

22. "Гнев Сети"

Сети действительно отсутствовал две ночи, а потом забежал днем на минуту и снова исчез. Асенат не проявляла особого рвения в учебе, но и не противилась, понимая, что это не столько отцовское желание лишний раз помучить ее, сколько приказ энсеби. Девочка осознала, что детство ее неожиданно закончилось, и у нее появились обязанности, как у царицы, но при этом Асенат ни разу не заговорила с Нен-Нуфер о фараоне. Девочка пыталась играть на флейте, но уже через четверть часа рисовала ей в пыли изображение сокола.

Нынче Нен-Нуфер пыталась научить ее ходить медленно и плавно, будто в танце, избрав местом занятия скользкую плитку вокруг пруда. После пятого круга Асенат замерла на самом краю и уставилась на скрытый пальмами царский дворец. Нен- Нуфер понимала, что Асенат тоскует не по царственному дяде, своему будущему супругу, а по отцу. Она ждала его целый год, а он не пробыл с ней даже одного полного дня. И Нен-Нуфер решила, что когда Сети придет в следующий раз, она непременно попросит его остаться на ночь дома.

Сети оставил им немало чистых свитков, и Нен-Нуфер лишь в первые дни просила Асенат писать на глиняной доске. Сейчас они часами сидели под навесом. Нен- Нуфер придерживала края папируса, расправленного на коленях девочки, и Асенат старалась повторить написанные для нее иероглифы, но кисточка дрожала в ее руке, не желая слушаться.

— Начинай снова, — успокаивала ученицу Нен-Нуфер.

И вот однажды после этой фразы Асенат вскочила, и Нен-Нуфер с трудом сумела удержать в руках папирус. Вот и первая вспышка гнева будущей царицы! Но нет, это Асенат метнулась к отцу и вновь обезьянкой повисла на его шее, скрестив длинные ноги за обнаженной спиной. Сети виновато улыбнулся Нен-Нуфер и, запечатлев на лбу дочери легкий поцелуй, поставил ее на землю и за руку повел обратно под навес, говоря, что желает взглянуть на ее успехи. И голос его еще не стих, а Асенат уже зарыдала в голос и, вырвав руку, бросилась прочь. Сети кинулся за дочерью и поймал ее в двух шагах от противоположного края пруда. Асенат рыдала так громко, что ему пришлось кричать, чтобы слова достигли ушей дочери:

— К чему твои слезы, девочка моя, от них не родятся люди, от них лишь портится цвет лица! Ты уже взрослая, ты не должна плакать.

Нен-Нуфер закусила губу — ни одну ночь не провела она еще в кровати, охраняя на циновке сон маленькой царицы. Асенат пару раз за ночь просыпалась, чтобы проверить, не ушла ли от нее жрица Хатор.

— Идем, идем, ты покажешь мне, что родилось из твоего пота.

Нен-Нуфер улыбнулась, надеясь, что Асенат поняла шутку отца, ведь это Великий Пта создал остальных богов из своего пота, а их, людей, он создал из слез. Слезы, как же много их вытекает из женщин…

— Что это такое?!

Нен-Нуфер вздрогнула, успев забыть, каким резким может быть голос Сети. Только на что он рассердился? Глупо требовать от Асенат чистоты письма в такой краткий срок.

— Еще раз спрашиваю тебя, что это такое?

Нен-Нуфер вновь вздрогнула. Палец Сети лежал на написанных ею иероглифах. Не могло такого быть, чтобы ему не по силам было прочитать обращение к Богу Ра. Потому Нен-Нуфер молчала, силясь постичь причину его недовольства прежде, чем дать ответ.

— Мы пишем молитву, — начала она робко, но Сети оборвал ее:

— Я не слепой! Зачем ты учишь Асенат священным письменам?! Я восхищен твоим умением писать много больше, чем танцем, ведь даже царские писцы, прошедшие вашу школу, не в силах написать подобное! Только зачем ты доводишь до слез мою дочь, уча тому, что ей никогда не потребуется!

Нен-Нуфер прижала руки к груди, чтобы унять растекшийся внутри страх.

— Я не думала, что царице дозволено писать иератическим писыиом, мой господин.

— А, по-твоему, царица должна расписывать энсеби гробницу?! Я лучше пошлю туда тебя!

Сети схватил папирус и швырнул в пруд. Нен-Нуфер в страхе попятилась, но тот больше не сказал ни слова и, схватив за руку всхлипывающую дочь, зашагал к дому. Нен-Нуфер растерянно глядела им вслед, но только отец с дочерью исчезли из виду, рухнула на колени и потянулась за папирусом — только ухватить не могла. Нельзя оставлять священные письмена в воде — только пруд слишком глубок для нее, а помощи искать неоткуда. Своим криком Сети распугал всех слуг. Однако Нен- Нуфер заметила в углу навеса опахало. Она схватила его и вернулась к воде — только бы зацепить им край свитка и подтащить чуток к берегу, а там уж она дотянется рукой. Ну еще немного, еще… Колени скользили по мокрой плитке, но папирус оставался слишком далеко. Но тут его перехватила другая рука и, обдав Нен-Нуфер брызгами, вытащила на берег вместе с опахалом.

— Прости меня.

Сети остался лежать подле нее на животе, уткнувшись подбородком в мокрую плитку. Концы головного платка плавали по воде, но он не обращал на них внимания, а потом вдруг потянулся вперед и подтащил к берегу лотос.

— Прости меня, — Сети тяжело вздохнул, и Нен-Нуфер взяла протянутый цветок.

— Я потерял контроль. За одно то, что ты сумела одеть Асенат в платье, я должен целовать твои сандалии.

Нен-Нуфер хотела сказать, что в том нет ее заслуги. Просто в короткой юбке трудно удержать на коленях папирус, но Сети не ждал ответа. Он вскочил на ноги и начал стряхивать с папируса воду.

— Как мне замолить перед Ра свою вину? — спросил Сети слишком серьезно, и Нен-Нуфер поспешила встать с ним рядом. Мокрая ткань прилипла к бедрам, но она не стала одергивать платья. Сети не глядел ей на ноги, он не сводил глаз с ее губ, но она не знала, что сказать.

— Я просушу папирус и допишу молитву, и тогда мы сможем прочесть ее вместе на рассвете.

Сети покачал головой.

— Я не могу остаться на ночь. Энсеби за ужином слишком налегает на вино, и я единственный, кто в силах поднять его до восхода солнца.

— Ты не должен говорить мне подобное, — остановила его Нен-Нуфер, но Сети осторожно коснулся ее запястья и продолжил все так же тихо:

— Я говорю тебе это, чтобы ты простила мне несдержанность. Слишком много слез нынче вижу я в глазах женщин дворца, и не в силах находить их еще и дома. Я хочу, чтобы вы обе встречали меня с улыбкой.

— Асенат скучает по тебе, мой господин. Очень скучает. Не мои уроки, кет, причина ее слез.

— Я хочу быть с ней, но не могу. Позаботься о ней, как мать. Я знаю, что ты сможешь приласкать ее много лучше меня.

— Когда ты придешь к нам снова?

— Я ничего не могу обещать, но как только энсеби отпустит меня от себя, я сразу же буду у вас.

— Я буду молиться и за Его Святейшество, и за тебя, и за Асенат.

— И за себя. Не забудь молиться за себя, мой прекрасный лотос.

Нен-Нуфер вздрогнула, услышав из уст Сети слова, которые обращал к ней царевич Райя. О, да… В гневе он не преминул напомнить ей о непростительных встречах с его младшим братом. Больше она не потревожит тишины гробницы фараона Менеса, и Райя может молиться отцу, не думая о ней, ко она… Она, увы, не в силах не думать о нем, и всякую ночь в ее молитвах звучит его имя.