Дикая принцесса - М. Джеймс

могу остановиться и подумать о том, что я делаю.

Если я остановлюсь, то никогда не приду в себя. Я не выберусь отсюда.

Когда я нажимаю на курок, я не уверена, куда попадает пуля. Пистолет отшатывается в моей руке, взлетая вверх и едва не попадая мне в лицо, и я отшатываюсь назад, когда мужчина сползает по стене, истекая кровью из живота. Его рука тянется к ране, и он в шоке смотрит на меня.

— Ты сука! — Рычит он, и я понимаю, что у меня есть всего несколько секунд, чтобы воспользоваться преимуществом, которое я имею, так как остальные мужчины вздрагивают, удивленные тем, что у меня хватило наглости выстрелить в одного из них.

Я отступаю в сторону, все еще сжимая пистолет, и, пока остальные мужчины приближаются ко мне, продолжаю стрелять. Я не знаю, сколько в нем пуль, я не могу перестать дрожать и убеждена, что в любой момент могу упасть. И все же я снова и снова нажимаю на курок, пока не раздается пустой щелчок, и я смотрю на сцену перед собой, мои руки дрожат, пока я не убеждаюсь, что собираюсь уронить их.

Двое из них лежат на земле, не двигаясь. Другой лежит на боку, стонет, и я вижу, как кровь просачивается на влажный камень переулка. Первый человек, которого я застрелила, тот, что привел меня сюда, привалился к стене. Я вижу пятно крови, которое он оставил на поверхности позади себя. Я делаю шаг к нему, чувствуя, что меня может вырвать, когда я наклоняюсь и беру его за подбородок, поднимая его лицо к себе. Его кожа бледнеет, и кажется, что он может потерять сознание в любую секунду.

— Где блядь гребаное лекарство? — Спрашиваю я, и он смеется, кровь пузырится у него между губ.

— У тебя больше нет патронов, сука, — выплевывает он, и кровь брызжет на меня, пока он говорит. — Пошла нахуй.

Я опускаю руку, и он падает вперед.

— Тогда сиди блядь здесь и сдохни, мать твою, — выплевываю я в ответ и, спотыкаясь, направляюсь к двери.

Не знаю, что я найду внутри, еще больше людей, еще кого-то, кто хочет причинить мне боль, но я не для того проделала этот путь и, скорее всего, убила четырех человек, чтобы не уйти с тем, что мне нужно, чтобы сохранить жизнь Левину. Я словно в тумане, когда вхожу внутрь, неуверенно ступая на ноги и все еще сжимая пистолет, чтобы блефовать, если покажется, что кто-то хочет меня остановить.

В доме больше никого нет. Пахнет старой едой и кошачьей мочой, и я тяжело дышу в поисках ванной комнаты, где могло бы быть лекарство, о котором говорил мужчина.

Ванная комната грязная. Я открываю аптечку и перебираю бутылочку за бутылочкой, пока не вижу что-то, что по описанию похоже на антибиотик, а не на какой-то другой препарат, который продавали эти люди. Я хватаю бутылочку, сердце колотится в груди, пока я пробираюсь к двери и прислушиваюсь, нет ли снаружи кого-нибудь еще, кого привлекли выстрелы.

Я не знаю, насколько вероятно, что приедут представители власти. Похоже, это то место, где многие преступления остаются незамеченными, но я не собираюсь торчать здесь и выяснять это.

Сумка все еще лежит на земле, несколько предметов рассыпались, и на них просочилась кровь. Руки дрожат так сильно, что я едва могу их поднять, и я снова засовываю пистолет в куртку, бутылку с таблетками в сумку, собираю все это и начинаю идти, все мое тело напряжено, и я стараюсь не упасть.

Не думай об этом. Не думай об этом. Я могу развалиться на части позже. Я могу подумать о том, что сегодня вечером я, скорее всего, убила пять разных мужчин. Что из невинной принцессы картеля я превратилась в… кого?

Машина. Я вспоминаю о ней, когда добираюсь до отеля, но сначала захожу внутрь, ставлю сумку на комод, смотрю на неподвижную и молчаливую фигуру Левина на кровати под тонким одеялом, и чувствую, как на глаза снова наворачиваются слезы. Я боюсь подходить к нему. Боюсь, что пока меня не было, он уже не сможет помочь мне.

Но есть только один способ узнать это.

Все, что случилось со мной с тех пор, как Диего забрал меня, было проверкой того, что я могу вынести. Насколько сильной я могу быть. И сегодняшняя ночь кажется самым большим испытанием из всех.

Я осторожно присаживаюсь на край кровати и проверяю пульс Левина. Он неглубокий, но все же есть, и я выдыхаю вздох облегчения.

— Ты со мной, — шепчу я, проводя пальцами по его щеке, по лбу. Его кожа стала теплее, и я чувствую болезненную дрожь в животе, задаваясь вопросом, не та ли это лихорадка, о которой говорил мужчина. Не занесена ли уже инфекция.

Я встаю, беру спирт и швейный набор и, стиснув зубы, снова подхожу к кровати. Я не знаю, как мне это сделать.

Когда я отодвигаю окровавленное полотенце от его бока, мне приходится сглатывать желчь. Рана зияет, сырая и рваная по краям, и кровь снова начинает просачиваться из нее, когда я отбрасываю полотенце и его разорванную рубашку в сторону. Я должна очистить ее и зашить. Если я этого не сделаю, он в конце концов истечет кровью.

— Сейчас будет больно. — Я поморщилась, когда взяла чистый марлевый тампон и смочила его в спирте, осторожно отодвинув руку Левина в сторону, чтобы я могла до нее добраться. Я колеблюсь мгновение, ненавидя мысль о том, как больно я ему сделаю, и затем прижимаю его к ране.

Он дергается под моим прикосновением, стонет, когда боль частично возвращает его в сознание, а я смаргиваю слезы.

— Прости, — шепчу я, чувствуя, как он вздрагивает и вздрагивает от моего прикосновения. Я ненавижу все это, каждую секунду.

Когда я убеждаюсь, что рана чиста настолько, насколько это возможно, я тянусь за швейным набором.

Каждый прокол на его коже заставляет его вздрагивать, и мне приходится заставлять себя не вздрагивать. Шрам будет ненамного красивее, чем тот, что он оставил мне, я знаю точно, и когда я стягиваю рваные края плоти вместе, он дергается и стонет, заставляя меня бороться за то, чтобы игла не прорвалась насквозь. Мне приходится несколько раз останавливаться, поглаживая его по волосам и пытаясь успокоить, прежде чем начать снова, и из-за этого весь процесс занимает мучительно много времени.

Когда рана наконец зашита — длинная темная линия под ребрами и над бедренной костью, я смазываю ее мазью с