Четыре сестры-королевы - Шерри Джонс

– Мы уже слышали эти обвинения, – говорит Генрих. – Расскажите нам подробнее.

Теперь вульгарная ухмылка исчезла с лица Гастона де Беарна. Петушиная заносчивость в его голосе сменилась горестной дрожью. Элеоноре хочется заткнуть уши. Симон, говорит он, привязывал к рукам людей свечи, так что пальцы горели вместе со свечным салом. Он вводил уксус им в кровь и любовался, как они корчатся и кричат. Он связывал им руки за спиной и прикреплял к их ногам тяжелые железные чушки, а затем подвешивал несчастных к стропилам, вытягивая руки из суставов.

– Если эти рассказы – правда, то как же вы улизнули невредимым? – не выдерживает она, прерывая его перечень. – Ведь вы, в конце концов, предводитель гасконского мятежа.

Он склоняет перед ней голову:

– Не знаю, но могу высказать догадку.

Она снова обращается к Симону. Его глаза блестят, холодные, как кремень:

– Я избавил его от пыток из уважения к вам, моя госпожа.

Значит, он признает пытки. Элеонора откидывается на спинку трона. Что произошло с Симоном? Некогда благородный человек и верный друг, он утратил и то и другое, прибегнув к этим страшным – запрещенным – карам. И теперь ожидает, что ее кузена повесят за измену. Это испытание? Если так, то Симон его не выдерживает. И все же ей нужно сохранить его дружбу. Сейчас необходимо, чтобы он был на ее стороне. Он нужен ей как никогда.

– Вы хотели знать, что там происходит, – говорит Симон. – Вы хотели порядка. Вы хотели, чтобы собирались налоги. Вы получили все это, и к тому же к вам доставлен глава мятежников.

– Разве мы вправе удерживать его после всех этих рассказов о твоих бесчинствах? – орет Генрих. – Как ты не понимаешь? Таким обращением с почитаемым в Гаскони человеком ты вызвал к нам ненависть, какой не было раньше. Что же касается налогов, собранное даже не приближается к тому, что ты потратил без всякой пользы. Ты впустую занял наше время, растратил наши деньги и испортил добрые отношения с гасконцами.

– Гасконцы – лжецы и предатели. – Взгляд Симона обегает зал. Его глаза, пронзительно-голубые, как небо за грозовыми тучами, на мгновение ловят Элеонорин взгляд, прежде чем упереться в Гастона.

– Я их серьезно предупредил. Теперь они знают, что их ожидает, если они продолжат грабить и насиловать, если будут и дальше поджигать дома сторонников Англии. И я ничего не делал без одобрения парламента.

Он достает документ, подписанный главами совета баронов.

Элеонора чувствует облегчение: Симон действовал с санкции совета. Суду придется оправдать его.

– Смотрите! – с торжествующей усмешкой Монфор размахивает перед носом Генриха другим пергаментом – подписанным королем договором о назначении Симона наместником Гаскони на семь лет с обещанием возмещать ему расходы на укрепление замков герцог-ства.

– Я не пробыл там и трех лет, и уже мне не хватает средств на эти работы. – Он замолкает, а потом громким властным голосом добавляет: – Я требую, чтобы мне выплатили все деньги, потраченные у вас на службе.

Лицо Генриха краснеет, потом багровеет. Глаза выкатываются. Губы сжаты так, что побелели. У Элеоноры захватывает дыхание. Она, Генрих и их канцлер сэр Джон Монселл потратили не один час, составляя этот договор; потом она несколько часов убеждала Симона принять его.

– Генрих не заплатит, – сказал он тогда.

Если бы он опустил глаза! Возможно, изъявление покорности даст ему то, чего он хочет. Но Симон дерзко смотрит на короля, как на равного, – хуже того: как суровый отец на расшалившееся дитя.

Генрих видит эти глаза, и его взгляд твердеет.

– Нет, – говорит он, – я не выполню этих обе-щаний.

В зале раздается немой вздох.

– Я никогда не давал разрешения на зверства против народа Гаскони – народа, который служит мне и полагается на меня, а их герцог ради правосудия не использует насилие и пытки. Ты обманул меня, и теперь я обману тебя. Ты не получишь от меня денег.

Симон шагает вперед, оттолкнув королевскую стражу, которая пытается удержать его.

– Обманул! Это ложь, – кричит он. – Не будь вы моим сувереном, это был бы роковой час для вас.

Элеонора вцепляется в подлокотники трона, чувствуя, что может упасть с него. Генрих тоже ошеломлен и ничего не говорит. Приняв их молчание за признак слабости, Симон снова шагает вперед и тычет пальцем в Генриха:

– После такой лжи кто поверит, что вы христианин?

Элеонора выпрямляется на троне. Симон зашел слишком далеко.

– Довольно, сэр Симон!

– Вы когда-нибудь ходите на исповедь? – продолжает тот, обращаясь к Генриху.

– Не отвечай ему! – говорит мужу Элеонора.

Она понимает игру Симона и видит его словесные ловушки. Вся напряглась, как раньше при сомнениях в законности ее брака, и не хочет видеть, как Генриха выставят дураком.

– Я хожу на исповедь, – с оттенком гордости отвечает Генрих.

– Тогда скажи мне, о король: какой смысл исповеди, – Симон оборачивается лицом к публике, – без раскаяния?

Он скрещивает руки на груди, довольный собой, несмотря на все, что только что потерял: дружбу Элеоноры, расположение короля, власть над Гасконью.

Генрих вскакивает:

– Я искренне раскаиваюсь! – кричит он. – Я сожалею, что пустил тебя в Англию, что позволил жениться на моей сестре и пользоваться здесь землями и почетом. И клянусь Богом, я сожалею, что послал тебя в Гасконь. Но ты вернешься туда, прекратишь эти зверства и будешь поддерживать там мир и порядок без единого пенни от меня. И если я снова услышу, что ты порочишь мою репутацию, я повешу тебя на Лондонском мосту, и ты будешь болтаться там, пока в моем герцогстве не наступит мир.

* * *

Итак, она лишилась своей верной подруги Элеаноры Монфор. Заключенный в Тауэр Симон все-таки сумел отослать жену, как будто она тоже подвергалась опасности попасть в тюрьму. Элеонора не знает, увидит ли подругу снова. Вспыльчивый Генрих скоро успокоится, но Симон злопамятен. Он может удалить Элеанору от королевы просто назло ей.

Она расхаживает по коридору у двери казначейства, где Генрих с Джоном Монселлом и ее дядей Питером решают судьбу Симона. После того как совет вынес благоприятный для него вердикт и снял с него обвинение в нанесении ущерба Англии, Симон попытался уйти со своего поста, но Генрих не позволил ему.

– То, что ты оскорбил меня, не освобождает тебя от обязательства прослужить в Гаскони семь лет, – заявил король.

Шагая среди зажженных свечей, Элеонора не может сдержать волнения. Что они там делают за дверью? Что ждет Симона без ее участия в этом обсуждении? Что делать Генриху без добрых отношений с Симоном? Маргарита говорит, что он близкий друг французского короля. Симон бегал за Людовиком, как кутенок, и карманы Людовика всегда были полны милостей[46]. Симон даже собирался присоединиться к крестовому походу Людовика, пока Элеонора, прознав про это намерение, не убедила Генриха послать его в Гасконь.