Впусти меня - Линдквист Йон Айвиде

И это было приятно.

А дальше были только звезды.

Часть четвертая

Тролль и его друзья

Вот тролль с друзьями на пути, Он не позволит вам пройти. Бамсе в заколдованном лесу[34]

Воскресенье, 8 ноября

Мост Транебергсбрун. Когда он открылся в 1934 году, то был ни больше ни меньше гордостью нации. Самый большой бетонный одноарочный мост в мире! Единая мощная дуга, соединявшая Кунгсхольмен и Вестерурт, который в то время представлял собой сборище мелких деревушек в Бромме и Эппельвикене и район Энгбю с его однотипными коттеджами.

Но прогресс шел семимильными шагами. В Транеберге и Абрахамсберге уже стояли первые пригородные поселки с трехэтажными домами, и государство к тому времени уже купило огромные земельные участки к западу от Стокгольма, чтобы несколько лет спустя запустить стройку, которая со временем превратится в Веллингбю, Хессельбю и Блакеберг.

И мост был призван объединить эти районы. Почти все, кто ехал в Вестерурт или из него, проезжали через Транебергсбрун.

Уже в шестидесятых поступили первые тревожные сигналы, что мост не выдерживает нагрузки. Его то и дело ремонтировали и укрепляли, но реконструкция, о которой временами поговаривали, постоянно откладывалась.

Так что ранним воскресным утром 8 ноября 1981 года мост выглядел неважно. Он был как видавший виды старик, горестно вспоминающий времена, когда небеса были светлее, облака легче, а сам он был крупнейшим арочным мостом в мире.

К утру снег стал подтаивать, и слякоть забилась в щели моста. Посыпать снег солью здесь не решались, опасаясь, что она разъест и без того изношенный бетон.

Машин в это время суток было немного, тем более в воскресенье. Метро еще не открылось, а редкие автомобилисты, проезжавшие здесь, мечтали либо оказаться наконец в постели, либо поскорее в нее вернуться.

Бенни Мелин был исключением. Он, конечно, тоже мечтал вскоре оказаться в постели, но сейчас он был слишком счастлив, чтобы спать.

Уже восемь раз он встречался с женщинами по объявлению, но Бетти, которой он назначил свидание в субботу вечером, оказалась первой, с кем они нашли общий язык.

У них все могло получиться. И оба это знали.

Они и сами посмеивались над тем, как смешно это звучит: Бенни и Бетти. Будто комедийный дуэт, но что уж тут поделаешь? А если у них появятся дети, как их назвать? Ленни и Нетти?

Да, им действительно было хорошо вместе. Они сидели в ее новой квартире на Кунгсхольмен и описывали друг другу свои миры, пытаясь отыскать в них место для другого, – и находили. Под утро оставалось лишь два пути развития событий. И Бенни выбрал тот, что ему показался правильным, хоть это и было нелегко. Он попрощался, пообещав, что они снова увидятся в воскресенье вечером, сел в машину и покатил домой на Бруммаплан, распевая во всю глотку: «I can’t help falling in love with you»[35].

Так что Бенни был не в том настроении, чтобы жаловаться или хотя бы заметить плачевное состояние моста тем воскресным утром. Для него это был мост, ведущий в рай, к любви!

Он почти переехал его, в десятый раз затянув припев, когда вдруг какая-то фигура в голубом выскочила на дорогу прямо в свет его фар.

Он успел подумать: «Только не тормозить!» – отпустил педаль газа и крутанул руль влево, когда между ним и пешеходом оставалось не более пяти метров. Он разглядел голубую рубаху и пару белых ног, прежде чем машина врезалась в бетонное ограждение между рядами.

У него заложило уши от скрежета, когда машину протащило вдоль ограждения. Боковое зеркало отломилось, а водительскую дверь вмяло аж до самой ноги, прежде чем машину швырнуло на середину дороги.

Он попытался выровнять руль, но машину вынесло на противоположную сторону, и она въехала в пешеходное ограждение. Второе зеркало оторвалось и полетело на обочину, отражая огни моста на фоне неба. Он осторожно затормозил, и на следующем витке машина выровнялась, лишь слегка коснувшись ограждения.

Метров через сто ему удалось остановиться. Он выдохнул, посидел со включенным двигателем, положив руки на колени. Во рту ощущался привкус крови – он прокусил губу.

Что за сумасшедший?

Он посмотрел в зеркало заднего вида и в желтоватом дорожном освещении разглядел фигуру человека, как ни в чем не бывало ковылявшего посреди дороги. Его охватила ярость. Сумасшедший не сумасшедший, но надо же и меру знать.

Он попытался открыть водительскую дверь, но у него ничего не вышло. Замок заело. Он расстегнул ремень безопасности и перелез на пассажирское сиденье. Прежде чем выбраться из машины, он включил аварийку. Затем встал возле машины, сложив руки на груди, и принялся ждать.

Теперь он увидел, что человек, бредущий по мосту, был одет в один лишь больничный балахон. Босые ноги, голые ляжки. Интересно, удастся ли ему что-нибудь втолковать.

Ему?

Человек приближался. Ноги его месили грязь, и он шел, словно невидимый поводок неуклонно тащил его вперед. Бенни сделал шаг ему навстречу, но остановился. Неизвестный был уже метрах в десяти, и тут Бенни ясно различил его… лицо.

Бенни судорожно задышал, опершись на машину. Затем быстро забрался через пассажирское сиденье в салон, включил первую передачу и сорвался с места, так что из-под задних колес полетели брызги слякоти прямо в… это существо на дороге.

Добравшись до дому, он налил себе здоровенный стакан виски и опрокинул в себя половину. Потом позвонил в полицию. Рассказал, что произошло. К тому времени, как он допил виски, раздумывая, не пойти ли ему спать, в городе была объявлена масштабная операция по поимке преступника.

* * *

Они прочесали весь лес Юдарнскуген. Пять собак, двадцать полицейских. Даже вертолет, что было необычно для подобных поисков.

Раненый человек в состоянии аффекта. Любая собака смогла бы взять его след.

Но дело получило широкую огласку в прессе (только на общение с журналистами, собравшимися вокруг оранжереи Вибуллз у станции метро «Окесхувс», было выделено два констебля), и полиции не хотелось, чтобы их упрекнули в бездействии этим воскресным утром.

К тому же было найдено тело Бенгта Эдвардса.

То есть предположительно его тело – на покойном было найдено кольцо с выгравированным именем «Гунилла».

Гунилла была женой Бенке, и его коллеги об этом знали. Никто не мог собраться с духом, чтобы ей позвонить. Рассказать, что он умер и что они даже не могут с уверенностью утверждать, что это он. Спросить, были ли у него особые приметы… скажем, на нижней половине тела?

Патологоанатому, явившемуся на работу в семь утра, чтобы заняться телом серийного убийцы, выпала совсем другая задача. Если бы он увидел останки Бенгта Эдвардса, не зная всех обстоятельств, он бы предположил, что тело пролежало несколько дней на улице в сильный мороз, все это время подвергаясь надругательствам крыс, лис, возможно, даже росомахи и медведя, если слово «надругательства» могло быть применимо к животным. Как бы то ни было, растерзанную плоть, отделенную от костей, он бы приписал крупным хищникам, а повреждения выступающих частей тела – носа, ушей, пальцев – мелким грызунам.

В спешке написанное предварительное заключение патологоанатома было в срочном порядке передано в полицию и стало еще одной причиной столь масштабной операции. Виновного признали «крайне опасным преступником», пользуясь официальным языком.

В народе – чокнутым маньяком.

То, что он вообще оставался жив, относили к разряду чудес. Конечно, не из тех, вокруг которых Ватикан стал бы размахивать кадилом, но тем не менее это было чудом. Он был практически в коме еще до падения с десятого этажа, а сейчас разгуливал себе как ни в чем не бывало, и если бы только разгуливал.