Город Ночи - Дин Кунц

После церемонии вся команда, с равным числом мужчин и женщин, отправлялась в душ, чтобы отмыться дочиста. И вот там начинался секс, продолжавшийся всю ночь, и во время пира, до самой зари.

Хотя, казалось бы, потоптавшись на трупах Старых людей, они стравливали пар, очень часто выходило, что ночью злость возрождалась с новой силой, и секс становился диким и яростным.

Ник Собачий Нос сожалел, что Эпсилоны полагали необходимым помыться перед тем, как заняться сексом. Особенно ему нравился запах покрытой грязью Ганни Алекто. Чистенькая, она оставалась желанной, но не более того.

Ганни уже направила свой галеон к утраченным, чтобы укрыть их слоем мусора, и вот тут все мысли о пире и оргии разом вылетели из головы Ника: что-то бледное, странное, жуткое вылезло из мусорного поля. Быстрое, как паук, но являющее собой конгломерат человеческих конечностей, голов и торсов, чудовище схватило троих утраченных и утащило их вниз, вниз, с глаз долой, а мусорное поле содрогнулось у них под ногами.

Глава 75

В главной лаборатории «Рук милосердия» Эпсилон по имени Лестер, входящий в команду уборщиков, трудолюбиво выполнял порученную ему работу.

Когда мистер Гелиос находился в «Руках милосердия», Лестер не мог прибираться в лаборатории. Мистер Гелиос не любил, когда рядом кто-то мельтешил с тряпкой и щеткой.

Лестера это вполне устраивало. Он нервничал, оказываясь в непосредственной близости от своего создателя.

Поскольку мистер Гелиос проводил в этих стенах долгие часы и приходил в любое время, как только у него возникало желание поработать, Лестер был вынужден каждый день подстраиваться под него, прибираться только в его отсутствие. Больше всего ему нравилась ночь, как сегодня, потому что после ухода его создателя другие сотрудники по ночам в главную лабораторию не заглядывали.

Вроде бы сложные и фантастические машины, предназначение которых он не мог даже представить себе, должны были вызывать у него страх. Получалось наоборот.

Они гудели, булькали, тикали, шептались, словно обмениваясь секретами, урчали, иногда бибикали. Лестера эти звуки успокаивали.

Он не знал, почему так происходит. Не задумывался над этим, не старался понять.

Лестер вообще мало что старался понять, поскольку знать ему требовалось только одно: он должен качественно выполнять свою работу. Работа была его жизнью, все остальное не имело ровно никакого значения.

Когда он не работал, время текло очень медленно. Иногда он сидел часами, раздирая руку до крови, потом наблюдал, как рука заживает, снова раздирал, наблюдал, раздирал… Случалось, спускался на самый нижний уровень «Рук милосердия», где лежали груды мусора, которые их создатель не разрешал убрать, вставал у бетонной стены и начинал биться о нее головой. Бился, пока это желание не проходило.

В сравнении с работой свободное время сильно проигрывало. Он знал, чем занять себя, когда работал.

Помимо работы и свободного времени, в его жизни в последнее время появился еще один феномен: отключки. Иной раз он вдруг приходил в себя, будто до этого засыпал на ходу, и обнаруживал, что находится в каких-то странных местах, не имея ни малейшего понятия, как он туда попал и что там делал.

Вот почему он старался работать как можно дольше, снова принимался прибираться там, где прибирался часом раньше, лишь бы не сидеть без дела.

В этот вечер, когда он протирал пол около стола его создателя, экран компьютера внезапно засветился. Появилось лицо Аннунсиаты.

— Мистер Гелиос, Гелиос, Уэрнер попросил сказать вам, что он в комнате Рэндола Шестого и что он взрывается, взрывается.

Лестер взглянул на лицо на экране. Он не знал, что сказать. Поэтому продолжил протирать пол.

— Мистер Гелиос, Уэрнер подчеркивает срочность, срочность, срочность ситуации.

В словах чувствовалась тревога, но Лестера они определенно не касались.

— Мистер Гелиос, Альфа просит о срочной, срочной, срочной встрече с вами.

— Мистера Гелиоса здесь нет, — нервно ответил Лестер.

— Мистер Гелиос, мне стало известно, что Уэрнер, что Уэрнер, что Уэрнер заперт в изоляторе номер два.

— Вам нужно связаться с ним позже, — сказал Лестер.

— Указания? — спросила Аннунсиата.

— Что?

— Какие будут указания, сэр?

— Я всего лишь Лестер, — ответил он. — Я не даю указания, я их получаю.

— В главной лаборатории разлили кофе.

Лестер в тревоге огляделся.

— Где? Я не вижу никакого кофе.

— Кофе взрывается, взрывается в главной лаборатории.

Машины гудели и булькали, как и всегда. Разноцветные газы и жидкости пузырились и текли в стеклянных сферах, трубках, как и в любой другой день. Ничего не взрывалось.

— Аннунсиата, — строго заявила она, — можешь ты что-нибудь сделать правильно?

— Ничего не взрывается, — заверил ее Лестер.

— Уэрнер — это кофе в изоляторе номер два. — Аннунсиата его не слышала. — Проверь свои системы, Аннунсиата. Проверь, проверь, проверь.

— Я не понимаю, о чем вы. — Голос Лестера дрогнул. — Вы меня нервируете.

— Доброе утро, мистер Гелиос, Гелиос.

— Я пойду прибираться в другой конец лаборатории, — объявил Лестер.

— Уэрнер заперт, заперт, заперт. Проверь. Посмотри, можешь ты что-нибудь сделать правильно.

Глава 76

Карсон остановила «Хонду» Викки у тротуара перед многоквартирным домом Майкла. На ручник не поставила, не заглушила двигатель.

С минуту они посидели, глядя на дом. Ничего примечательного, квартиры и квартиры. Дом не выглядел угрожающе, безжалостные биологические машины, похоже, никого в нем не убивали.

— Что там говорится о возвращении домой? — спросил Майкл.

— Ты не можешь.

— Да. Именно. Домой возврата нет.

— Томас Вулф.

— Все равно кто. Я определенно получаю сигнал: «Домой возврата нет».

— Я тоже.

— Хорошо, что этим утром я надел новые белые кроссовки. Я бы печалился из-за того, что они так и остались ненадеванными.

— Клевые кроссовки. — Карсон отъехала от тротуара. — В них ты выглядишь что надо.

— Правда?

— Да.

— Это хорошо. И так приятно слышать. Ты уж меня извини. Я недавно сказал, что ты становишься женщиной.

— Не поминай прошлое.

— Есть хочешь?

— «Ред бул» разбудил мой аппетит.

— А у меня аппетит, словно у приговоренного к смерти на электрическом стуле, которому осталось пообедать только раз, потому что утром его казнят. Я хочу съесть все до того, как повернут рубильник. Умираю от голода.

— Хочешь съесть пубой?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});