Чудовища и критики и другие статьи - Джон Толкин

Язык усиливает воображение и благодаря ему же обретает свободу. Свободное ли прилагательное породило странные и прекрасные образы, или же прилагательное получило свободу благодаря странным и прекрасным образам в нашем сознании? Кто знает?

Примечания

(Все примечания, кроме примечания 6, принадлежат редактору).

Другие варианты стихотворения «Oilima Markirya»

К эссе прилагается другая версия стихотворения «Oilima Markirya». Обе они называются «Последний ковчег», а не «Последний корабль»; но в примечании к «эльфийскому» тексту приведенная ниже версия называется «первой» (см. прим. 8).

Oilima Markirya Последний ковчег

Kildo kirya ninqe

pinilya wilwarindon

veasse lúnelinqe

talainen tinwelindon.

Vean falastanéro

lótefalmarínen,

kirya kalliére

kulukalmalínen.

Súru laustanéro

taurelasselindon;

ondolin ninqanéron

Silmeráno tindon.

Kaivo i sapsanta

Rána númetar,

mandulómi anta

móri Ambalar;

telumen tollanta

naiko lunganar.

Kaire laiqa’ondoisen

kirya; karnevaite

úri kilde hísen

níe nienaite,

ailissen oilimaisen

ala fuin oilimaite,

alkarissen oilimain;

ala fuin oilimaite

ailinisse alkarain.

Последний ковчег

Видели белый корабль, как бабочка маленький,

на синих морских потоках

с крыльями, как звезды.

Море шумело прибоем, и волны были

увенчаны цветами. Корабль сиял

золотыми огнями.

Ветер шумел, как листья в лесах,

скалы белели, сверкая под серебристой луной.

Как мертвец в могилу, сошла луна

на Запад; Восток вздыбил черные тени из

Ада. Небесный свод провис над

вершинами холмов.

Белый корабль на скалах лежал; в багровых

небесах мокроглазое солнце плакало слезами

тумана; на последних берегах после последней ночи

в последних лучах света — после последней ночи

на сияющем берегу.

Значительно позже — как мне кажется, в последнее десятилетие своей жизни — отец кардинально переработал это стихотворение. Данная версия существует в двух экземплярах примерно одного времени; первый из них сопровождается лексическим комментарием. Я привожу здесь второй вариант, отмечая изменения в сносках. За ним следует комментарий.

Men kenuva fáne kiryamétima hrestallo kíra,i fairi nékeringa súmaryasseve maiwi yaimië?

Man tiruva fána kirya,wilwarin wilwa,ëar–kelumessenrámainen elvië,ëar falastala,winga hlápularámar sisílala,kále fifírula?

Man hlaruva rávëa súreve tauri lillassië,ninqui karkar yarraisilme ilkalasse,isilme píkalasse,isilme lantalasseve loikolíkuma;raumo nurrula,undume rúmala?

Man kenuva lumbor na–hostaMenel na–kúnaruxal’ ambonnar,ëar amortala,undume hákala,enwina lúmeelenillor pellatalta–taltalaatalantië mindoninnar?

Man tiruva rákina kiryaondolisse mornenu fanyare rúkina,anar púrëa tihtaaxor ilkalannarmétim’ auresse?Man kenuva métim’ andúne?

Варианты, присутствующие в другом тексте: 3 i néka fairi; 16 ninqui ondor yarra; 31 atalantëa; 35 tihtala; 37 métima amaurëasse; 38 andúnie.

В дальнейшем во второй текст было внесено несколько изменений: 21 nurrula > nurrua; 22 rúmala > rúma; 23 na–hosta > ahosta; 24 na–kúna > akúna; 31 atalantië > atalantëa; 31 mindoninnar > mindonnar.

Ниже следует комментарий к первому тексту:

1 ken- ‘увидеть, узреть’ fáne ‘белый’

2 métima ‘окончательный, последний’ hresta ‘берег, пляж’

3 fairë ‘призрак, бесплотный дух в виде бледной тени’ néka ‘бледный, размытый, плохо различимый’

4 súma ‘полость, лоно’

5 yaime ‘вой’, существительное, yaimëa прилагательное

7 wilwa ‘порхание туда–сюда’ wilwarin ‘бабочка’

8 kelume ‘течение, прибой, поток’

9 elvëa ‘подобный звезде’

10 falasta-‘пениться’

11 winga ‘пена’ hlapu- ‘лететь или струиться под ветром’

12 sisíla–фреквентатив от sil- ‘сиять (белым)’

13 kále ‘свет’, существительное fifíru–от fir- ‘умирать, меркнуть’: ‘медленно исчезать’

14 rávëa < ráve ‘ревущий шум’

15 lillassië множ. число от lillassëa ‘многолиственный’

16 yarra- ‘ворчать, рычать’

17 isilme ‘лунный свет’ ilkala причастие от ilka ‘мерцать (белым)’

18 píka- ‘умаляться, истощаться’

20 loiko ‘мертвое тело, труп’ líkuma ‘свеча’ < líko ‘воск’

21 raumo ‘(шум) бури’ nurru- ‘бормотать, ворчать’

22 rúma- ‘сдвигать, шевелить, поднимать (о больших и тяжелых предметах)’

23 hosta- ‘собирать’. Когда глагольная основа используется сама по себе, в виде инфинитива (после глаголов «видеть» или «слышать»), к к ней добавляется префикс na-, если существительное выступает в роли дополнения, а не подлежащего. Отсюда в строке 24 na–kúna < kúna-(производный глагол) < kúna ‘кривой, изогнутый’.

30 talta- ‘скользить, соскальзывать, падать’

31 atalante существительное ‘падение, крах’, atalantëa ‘упавший, разрушенный’

32 rákina причастие прошедшего времени от rak- ‘ломать’

34 fanyare ‘небо — не небеса или небесный свод — воздух на высоте и облака’ rúkina ‘сбитый, разбитый, беспорядочный, раздробленный’

35 púrëa ‘смазанный, бесцветный’ tihta- ‘мигать, щуриться’

36 axo ‘кость’

37 amaurëa поэтический синоним ‘рассвета, раннего утра’

Очевидно, что хотя лексика в этой версии значительно отличается от той, что приведена в эссе, значение остается точно тем же (замена строчек на «темные скалы» и «руины неба» упомянута в прим. 8).

Прощальное обращение к Оксфордскому университету

Показательно, что, хотя мне довелось занимать в этом университете две профессорские кафедры (с трудом примостившись на краешке), лекцию при вступлении в должность я так и не прочел. Теперь я опаздываю уже на 34 года. Когда меня избрали профессором в первый раз, я был слишком ошеломлен, чтобы сказать что–либо вразумительное (от этого чувства я так вполне и не избавился), а потом я прочел много обычных, предписанных уставом [1] лекций, так что официальное «вступление в должность» стало уже не вполне уместно. Ко второму разу моя неспособность к чтению лекций была уже хорошо известна, и доброжелатели постарались донести это до моего сведения (письменно и устно), так что я решил не демонстрировать лишний раз свой досадный недостаток. Хотя к тому времени запоздавшая инаугурационная лекция уже лет двадцать как не давала мне покоя, ничего интересного я так и не придумал.

Прошло еще четырнадцать лет, а сказать мне по–прежнему нечего. Вернее, мне не сказать ничего подобающего вступлению в должность, насколько я могу судить по тем речам, что мне довелось прочесть: их породили умы куда более оптимистично настроенные или более авторитетные и лучше знающие свое дело, чем я. Поставить точный диагноз и уверенной рукой выписать лекарство, очертить картину, дать емкое определение, поделиться планами и прогнозами — это все не по моей части. Я куда охотнее попробую выжать все возможное из одного–единственного предложения или рассмотреть круг значений одного–единственного слова, чем стану пытаться в рамках одной лекции охарактеризовать целый период или втиснуть обсуждение поэта в один абзац. Боюсь, что и сейчас я поступлю так, как привык.

Я подозреваю, что с тех пор, как минули золотые дни, когда английская филология не была организована и существовала в виде увлечения, а не ремесла, трудно было бы найти бóльшего дилетанта, которому «по странному стечению обстоятельств» выпало выполнять работу профессионала. На протяжении тридцати четырех лет я сочувствовал бедняге Коко [2], которого вытащили из окружной тюрьмы. Но у меня было перед ним одно преимущество. Его поставили рубить головы, чему он был совсем не рад. Филология входила в мои обязанности, и мне это очень нравилось. Она всегда меня занимала. Но у меня никогда не было касательно нее непоколебимых убеждений. Я не считаю, что она необходима для спасения души. Я не считаю, что ее надо насильно скармливать молодежи, как пилюлю, которая тем полезнее, чем отвратительнее на вкус.